Герберт Розендорфер - Большое соло для Антона
– А ты уже когда-нибудь, я имею в виду раньше, видел северное сияние?
– Нет, – сказал заяц, – никогда. Но я представляю, что северное сияние выглядит именно так.
– Но это было на севере и на юге, на востоке и на западе.
– Я уже говорил, – повторил заяц, – этого не заметить было нельзя.
– Так значит это все-таки было не северное сияние?
– Я тоже над этим размышлял, – сказал заяц.
– А как размышлял?
– По-всякому размышлял.
– Может быть, это была всего лишь зимняя гроза? – спросил Антон Л.
– Зимние грозы случаются редко, – ответил заяц.
– Поэтому они такие призрачные и таинственные, – произнес Антон Л – Вероятно, все это имеет естественное объяснение.
– Вероятно, – подтвердил заяц.
– Поначалу мне стало страшно. Я даже подумал, что на этот раз оно заберет и меня.
– Такие издержки ради одного человека? – спросил заяц.
– Возможно, они кое-что на это израсходуют, подумал я, коль я уж все-таки самый последний.
– Не думаю, – сказал заяц, – все это имеет совершенно простое, естественное объяснение.
– Совсем простое?…
– Разумеется, если бы его понимать, – продолжил заяц, – если бы был, скажем, метеоролог или еще кто-нибудь.
– Гм, – недоумевал Антон Л, – Ты тоже видел лошадь?
– Я видел все, что видел ты.
Антон Л. обошел вокруг замочка. Заяц прыгал за ним. Следы копыт на снегу были уже размыты, но тем не менее проступали еще довольно четко.
– Тебе не привиделось, – подтвердил заяц.
– Нет, – сказал Антон Л., рассматривая следы копыт. – Это была реальная лошадь. Значит и остальное тоже все-таки было – я имею в виду, что все остальное тоже имеет естественное объяснение.
– Я только об этом все время и говорю, – продолжал заяц.
Антон Л. вернулся к двери замочка, заяц вместе с ним.
– Хочешь ко мне зайти?
– Спасибо, нет, – ответил заяц.
– Ну, ладно, – сказал Антон Л – Будь осторожен, чтобы тебя не нашли волки.
Заяц засмеялся и помчался прочь.
XIX
Красная стрелка на глобусе
В этом году настоящая весна пришла поздно. Правда, во время примерно десятой или одиннадцатой косули, чтобы считать вместе с Антоном Л., то есть примерно в конце марта или начале апреля, выдалось несколько теплых дней, но затем снова стало холодно и выпал снег. Лишь во время четырнадцатой косули холода отступили. Весна буквально ворвалась; ее словно удерживали взаперти из-за непомерно долгих холодов, она там бродила и закалялась и наконец окрепла так, что одолела запоры холодов, пронеслась теплыми ветрами над землей и всего за несколько дней покрыла все новой зеленью, и листья почти слышимо проклюнулись из ветвей. Вокруг замочка Антона Л., словно спущенные с привязи, из земли полезли вверх трава и сорняки. Едва ли можно было определить, в каких местах в прошлом году еще были проложены посыпанные щебнем дорожки. К тому же свое дело сделало и наводнение. Правда, наводнение до района Резиденции и дворцового сада не дошло, но и маленькое озерцо в парке вышло из берегов. В течение нескольких дней вода омывала стволы деревьев. Группы деревьев торчали из воды, словно острова. Выход из берегов маленького озера не казался угрожающим или опасным, скорее игрушечным. Когда оно снова приняло прежние очертания, то оставило за собой тонкий слой ила, который явно подействовал, как удобрение. Повсюду, куда доходила вода, трава и другая растительность росли вдвое быстрее, чем в других местах. Магазины и жилые дома на Луитпольдштрассе тоже были затоплены. Банк и магазин антиквариата, обстановку которых Антон Л. отправил в печь, имели с обратной стороны выходы в дворцовый сад. По причине того, что Антон Л. сжег тогда и двери, и дверные косяки, вода залила помещение до самой земли, где тоже, естественно, остался слой ила. Перед черным ходом банка буйствовали тернистые заросли. Антон Л. затоптал их и заглянул в кассовый зал. Помещение с высокими стеклянными витринами в сочетании со слоем ила-удобрения выглядело, скорее, как теплица. Из каждой трещины в паркете (его Антон Л. еще сжечь не успел) пробивался зеленый росток, причем в некоторых местах с такой силой, что паркет потрескался.
Оба автомобиля, которые Антон Л. захватил из гостиницы – два больших автомобиля дематериализовавшихся господ Пфайвестля и Куйперса, – он поначалу поставил возле замочка на видимой еще в то время, посыпанной щебнем дорожке. После той поездки поздней осенью Антон Л. ни один из них больше не использовал. Лишь только, когда выпал снег, он поставил обе машины немного подальше, под навес неподалеку от черного хода банка. Тем не менее снег их все равно засыпал, что, правда, Антону Л. ничуть не мешало. Затем машины оказались в воде, а позже заросли сорняками. И это тоже Антону Л. не мешало. Он надеялся, что если ему понадобится использовать один из автомобилей, он сможет его высвободить. Правда, ржавчину в некоторых местах не заметить было уже невозможно. Поначалу Антон Л. предполагал более не совершать автомобильных вылазок, кроме всего прочего и из-за «раскатов грома».
Первый «раскат грома» был услышан им во время наводнения. Сначала Антон Л. подумал, что это гроза; но это была не гроза. «Гром» возникал либо единичный, либо в целой цепи «громовых раскатов», где они сменяли друг друга, нарастая, а потом снова затухая. Вскоре Антон Л. понял, что же это такое. После наводнения не проходило ни одного часа, ни днем, ни ночью, чтобы не было слышно этих «громовых раскатов».
Когда из берегов вышло маленькое озеро, оно затопило как часть парка вокруг замочка, так и располагавшуюся в низине дорожку между парком и Резиденцией, по которой Антон Л. должен был ходить, когда направлялся в курфюрстскую кухню к своему вертелу. На территории вокруг озерца разлившаяся вода доходила лишь по щиколотку, но на оказавшейся в низине дорожке вода стояла довольно высокая. Антон Л. побродил немного по залитому водой парку, коль так уж было нужно (у него были сапоги), но от кухни он был отрезан. Ему пришлось оставить там на вертеле семнадцатую косулю и преждевременно подстрелить восемнадцатую. Эта косуля стала первой, которую он съел сырой. (Сложенный перед замочком запас дров тоже отсырел; но стало уже так тепло, что Антону Л. топить было не нужно.)
Во время наводнения Антон Л. удалялся с маленьких окрестностей замочка так же редко, как и тогда, когда лежал глубокий снег. Но тем не менее он мог наблюдать за другим наводнением, разливом реки, за опасным наводнением. С платформы на крыше своего замочка можно было еще, пока деревья не облачились полностью в свою листву, через невысокую пристройку к Резиденции и через незастроенное место смотреть на две, расположенные ниже улицы – Мессециусштрассе и Фабиусштрассе. Обе эти улицы были боковыми ответвлениями Анакреонштрассе; более отдаленная Фабиусштрассе проходила, кроме всего прочего, мимо бокового фасада гостиницы «Три короля». (В свой охотничий полевой бинокль Антон Л. мог разглядеть даже один из углов гостиницы.) На обеих этих улицах целыми днями пенилась вода вышедшей из берегов реки: коричневое, иногда зеленое, бурлящее, кипящее и рвущееся месиво, которое время от времени высоко взлетало, наталкиваясь на выступающие части фасадов домов. Вода несла по улицам вырванные с корнями деревья, трупы животных и доски. С грохотом перекатывались камни. После этого в первый раз «загремело».
Как нежная вода озерца оставляла за собой ил, так и вышедшая из берегов вода реки – и это тоже мог различить со своей высокой позиции Антон Л – оставляла за собой всякую дрянь, камни, мусор, песок и гравий. Кроме того, Антон Л. заметил, что один из домов на Мессециусштрассе накренился. Пока он жил в гостинице, он часто проходил мимо этого дома. Он вспомнил о том, о чем когда-то читал: в этом доме размещались государственная геологическая коллекция и перуанское консульство. Целых четыре дня дом простоял в таком кривом положении. На пятый день, как раз в тот момент, когда Антон Л. смотрел на него в бинокль, с крыши вниз начали падать кирпичи, сначала несколько штук, потом все быстрее и все больше. Еще до того, как последние кирпичи упали на землю, фасад треснул и обрушился; все произошло за какие-то секунды. Комнаты этого дома, которые сейчас не падали вперед, а скорее поворачивались, открылись на какой-то миг взору. Столы, стулья, шкафы выпадали на мгновение раньше, чем обрушивался дом, превращаясь в массу кирпичного боя и разлетаясь в «громовом раскате» по улицам. Затем облако пыли на целый час скрыло место обвалившегося дома.
Это был «раскат грома». Особенно часто этот «гром» доносился со стороны успокоившейся уже реки. Вероятно, подвалы в той стороне были затоплены больше всего, и вода подмыла фундаменты. Может быть, и мороз разорвал некоторые стены. «Гром» время от времени переходил буквально в «треск», похожий на звук падающих друг за другом костяшек домино. Кстати, уже летом куча кирпичей бывшей государственной геологической коллекции и персидского консульства поросла буйным сорняком.
