Валерий Митрохин - Афорист
— Почему по собачьим? Ты ведь не собака.
— Собака.
— Разве можно так о себе?
— Я бы вопрос поставил иначе. Разве можно так о собаках?
— Плохо говоришь, почему?!
— Но я всё–таки собака. Потому что родился в год Собаки.
— Ах, вот оно что! О себе можно так говорить, о других нельзя.
— Что ж, возможно, вы и правы — у меня женская психика. Разве что только женщина так вот резко и часто, на каждой странице по несколько раз, может менять тему.
— Самому себе посвящаю.
Созвучия:
Конвейер. Конвоир.
Соительница.
Слёзистая.
Задача простая — загрузить без лишнего шума всех означенных и транспортировать в Окоёмию. Тойфель Кар.
Человек беззащитнее таракана. Хакхан.
О, этот Райх
На клеверах!
О, этот кайф!
О, лайф!
(песенка шмеля–полиглота)
Половой двигатель.
История — это видения, которые проходят сознанием умирающего. Вот уже две тысячи лет продолжается эта агония.
Господи Иисусе Христе, прости нас! Распиная Тебя, мы ведали, что творили!
Психома
Нередко Господь безучастно взирает на то, как мы пропадаем, гибнем. Но не потому, что Он равнодушен к нашим бедам и страданиям. Просто Он знает то, что не ведомо нам. А именно то, что мы в душе своей бессмертны и окончание земного срока — только бренная смерть, всего лишь избавление от этих несчастий.
Слова стали утрачивать свою точность. На всё происходящее слов теперь недостаёт. Они больше не объясняют смысла некоторых явлений. Автор.
Только приговорённый к смерти понимает, насколько наша жизнь полна лжи. Потому что перестаёт лгать сам.
Мы ведь только и делаем, что лжём. По мелочам, которые нередко даже ничего не значат. Из привычки, из куражу, чтобы приукрасить себя. Опять же ради красного словца и т. д. Самые правдивые — это те, кто не обманывает во вред другому.
О, Боже, как же часто мы обманываемся сами!
А когда мы понимаем это и начинаем жить без лжи, всё как раз и кончается. Бабуш (из последнего слова).
Мажар обшаривал трупы. Такой должности не было. Но кто–то же должен был осматривать карманы мертвых — прежде, чем окровавленную одежду казнённых отправить в печь.
Всё, что ни случается, не случайно. Пиза.
Ирэн. Позвонила. Говорила, как всегда странно. А потом вдруг ясно и внятно. Это словно озарение безумного, как строка в стихах: я — твоя работа. О, женщина! Как гениально ты иногда говоришь! Автор.
«Интуиции». Не правда ли, хорошее название для сборника стихов?
Перевал позади. Господи! Неужели я спускаюсь в долину, где время не имеет значения, где его не празднуют? Но почему это случилось так быстро? Ведь я так мало успел!
Пальцы тоскуют по пишущей машинке до такой степени, что я просыпаюсь по ночам от ломоты в суставах, напоминающей ревматическую. Мне чудится клацание этих кнопок в любом ритмическом звучании. Даже в тиканье часов. А недавно детский хор, стоящий тремя ярусами, я увидел как клавиатуру пишущей машинки.
Кожа не чувствует вкуса. Ей что горькое, что сладкое. А вот изнанка кожи — да! Слизистая — так называют её. Изнанками соприкасаемся, чтоб испытать экстаз.
Прости, Господи! Грешник я! Знаю, почему и почём. Ведаю, что творю. Не понимаю только, почему делаю так. И наказываешь Ты меня, а я всё равно не в силах остановиться. Вот и сейчас ради куска хлеба занимаюсь не своим делом, отлучённый от того, которое Ты мне назначил. Мне бы страдать, а я жалуюсь.
На моём спидометре давно за пятьдесят. С каждым поворотом скорость увеличивается.
Полезный совет:
Не напивайся в свой день! Твой день — большая редкость. Побереги, оставь в памяти все его блёстки и проблески, ароматы и запахи, движения и всхлипы, восклицания и паузы, голоса и звуки. Иначе, когда он пройдёт, нечего будет вспомнить. Оставь этот подарок себе.
День рождения (правда, не каждый) тоже из таких. Не пей в этот день много, а лишь пригуби, потому что — такое нередко случается — можешь потерять жизнь. Она, твоя сладкая — даже если и горьковата, — в этот день подходит к самому краю той бездны, из которой когда–то выпорхнула, чтобы заглянуть в неё. Смотри, от высоты и выпитого может закружится у неё голова или обуяет её ослепительное безумие и захочется ей броситься в пропасть.
Большая высота (возраст) опасна!
Вопросы и ответы на встрече Автора с читателями:
— Можно ли привораживать без колдовства, заклинаний и прочих нечестивых приёмов?
— Конечно, обаянием. Обаятельные люди — великие чародеи.
Автомолёт напоминал гигантский чёрный рояль.
Тойфель Кар:
Когда прольётся боевое вино, теловоды упьются кровью.
Его подчинённые — звеньевые теловодов: Гер Барий, Мистер Ия, Пер Иферия, Сер Тификат, Дон Басс, Дон Гон, Дон Гви, Пан Теон, Жилда.
Сдавленным голосом, натужно оскалясь, рядовой окоёмник вопил со сцены вечности о своей бесконечной муке.
Все выстроились под громадой автомолёта, легко покоящейся на трёх величественных опорах.
— Пора! — этот голос раздался одновременно со всех сторон.
— Но рояли не летают!
— Так преобразуйте же их!
— Начинаем разъём! Расходимся по автомолётам! Разъезжаемся по направлениям. И только гружённые сольёмся в единый лайнер!
Из хаоса:
— Сгинь, пропади, экстермист проклятый!!!
— Спасибо за тёплые слова!
Ранняя смерть лучших людей есть дань грядущему. Они уходят туда, чтобы заложить для нас базу. Они квартирьеры эволюции. Пока среди них преобладают дети. Такова жертва несовершенной цивилизации. Чем реже умирают дети, тем совершеннее родители их. Брион Эм.
Мы живём в эпоху гибели всего толстого: толстых людей, толстых обстоятельств, толстых журналов. Пур — Шпагатов.
Свежая рифма:
Русская проза.
Русская бронза.
Крымский вопрос с доэллинских времён возникает на рубежах (на стыках) культурных эпох или цивилизаций. Хагенбрудер.
Ещё один парадокс: люди наиболее тяжело понимают очевидное, явное. Умозрительные категории они, в конце концов, принимают или не принимают. А вот лежащее на поверхности, доступное глазу и разуму подвергают сомнению.
Из хаоса:
— Ну, чего ты так нажрался?
— А чтоб легче было.
— Легче вести себя по–свински?
— Надоело быть хорошим. Утомительно быть примерным.
— Неужели?
— Тебе не понять.
— Почему же?
— Потому что ты никогда не был хорошим мальчиком. То, что для тебя привычно, для меня приятно. Как славно чувствовать себя негодяем!
— Смотри, не переборщи.
— Чувствовать, к счастью, ещё не быть. Когда чувства слишком, когда его много, оно становится привычкой.
Через месяц, а может чуть больше, он вдруг увидел (не почувствовал, не осознал, не услышал даже), а увидел, что обо всём, о чём с ней можно было, он поговорил, и до конца жизни ему с ней больше разговаривать не о чем.
Любовь беззащитна. Её может погубить всякая мелочь. Но чаще всего её убивает брак.
Жизнь в одной постели, каждодневное «лицом к лицу» — вот иллюзия счастья, вот заблуждение, которое отпугивает радость бытия.
И детям не нужно это постоянное общение родителей. Им надобна любовь любящих друг друга — отца и матери.
Портрет Цикадии:
Черная женщина и красные цветы — картинка юга.
Точнее: брюнетка с бордовой розой в волосах.
Ещё точнее: черноглазая — с розовыми губами.
Надо зажмуриться и слегка задержать дыхание. На мгновение открыть глаза, чтобы глянуть на фотографию и снова зажмуриться. С отпечатка, что остался в сознании, если заснятый человек жив, заструится свет. Если — изумрудный или золотистый, человек жив: он здоров и полон сил. Если фиолетовый — жизнь его в опасности. Этого человека подстерегает несчастье.
Свет слабый неопределённого цвета — человек болен.
Черный цвет — сам этот субъект представляет опасность для окружающих. Возможно, он преступник, убийца. Никакого света — нет человека в живых.
Жаль, что этим знанием некому и некогда воспользоваться.
Наконец мы стали понимать очевидное. Сколько раз говорилось: Бог един! И не было ни одного человека, которому хотя бы раз в жизни не приходило на ум: Богу от нас ничего не надо, кроме того, чтобы мы были людьми. Это ведь так просто — не превратиться в животное, в зверя…
Разные мы, по–разному и представляли мы себе Его, и каждый по–своему молился Ему. Чего только не просили у Него, чего только не прощал нам Он, всё надеясь: вот–вот мы осознаем себя людьми, сынами Божьими и перестанем зверствовать. Но пока не дождался.
