Тама Яновиц - На прибрежье Гитчи-Гюми
– Теодор? – предположил Леопольд. – Он не странный, просто талантливый и неуверенный в себе. Эти качества легко перепутать. Мама не странная, у нее просто мозгов нет, что вообще-то вполне нормально. Может, ты про наших отцов? Но большинство из них мы в глаза не видали, а если и видали – не помним. Ты не себя имеешь в виду?
Последовала пауза, после чего Пирс с Леопольдом хором презрительно фыркнули.
– Я говорила о Мариэтте.
– О Мариэтте? – воскликнули они, а Леопольд добавил: – Что в ней особенно странного?
– Она не похожа на человека.
– Она похожа на человека, – сказал Пирс. – Хотя бы с виду.
– Да она же как хамелеон! Сами подумайте, что она за личность?
– Не знаю, – сказал Пирс. – Да возьми любого из нас – что мы за личности?
– Большинство людей – личности. Вот ты, например. Ты тихий и спокойный. Так называемый тип «молчаливого гостя». Возможно, сильно духовно продвинутый, поскольку у тебя вообще нет никакого честолюбия. Ты берешь лишь то, что само идет в руки. Теодор – он чувствительный и трусливый. Леопольд…
– Да? – встрепенулся Леопольд.
– Отзывчивый, живой, любознательный, но в глубине души ты считаешь себя беспризорником, мальчиком из неблагополучной семьи. И ошибаешься! Мама – она ребенок, который так никогда и не вырастет, который мучается в теле взрослой женщины. Ребенок остался десятилетним, а тело все стареет и стареет. Но к взрослому предъявляют совсем другие требования – ведь никто не понимает, что в душе она до сих пор дитя. Этому ребенку иногда удается обмануть окружающих, потому что за долгие годы опыту она набралась, а вот мудрости не прибавила.
– Как-то это сурово. – Леопольд опустил окно и высунулся наружу глотнуть свежего воздуха. – Слушайте, а где мы? – спросил он. – Пирс, курил бы ты поменьше.
– Может, и сурово. Но вполне справедливо. Только Мариэтта не подходит ни под одно из определений. Она меняется в зависимости от того, с кем общается. Но делает она это не потому, что у нее такая личность. Когда она дома, с нами, она как чистая страница. Она излучает ауру таинственности – но стоит только проникнуть в эту ауру, выясняется, что никакой таинственности нет. В ней нет и намека на индивидуальность! Поэтому-то мужчины ее и любят. Они могут сделать ее такой, какой пожелают, и видят в ней то, что захотят. А на самом деле она какая? Печальная улыбка, пустой взгляд – и больше ничего.
– Ну когда ты разрешишь нам позавтракать? – спросил Леопольд.
Времени было, наверное, около половины восьмого. Солнце давно взошло, на шоссе появились рейсовые автобусы и огромные грузовики дальнобойщиков.
– Пожалуйста, можем остановиться, – сказала я. – Только сначала оглянитесь, проверьте, не послал ли Боб Хеттей за нами вдогонку полицию и не преследует ли он нас сам на взятой напрокат машине.
– Ничего такого не видать, – сказал Леопольд.
– Отлично, – сказала я. – Тогда следите за дорогой, ищите подходящее местечко.
– Стоянка грузовиков подойдет?
– Как она называется?
– Кафе «Си-плюс», – сказал Леопольд.
– Давайте подождем «Би-плюс» или хотя бы «Эй-минус», – предложила я.
– Мод, можно тебя кое о чем спросить? – сказал Леопольд.
– Конечно, Леопольд. Спрашивай, сколько хочешь. Видно, пока что за твое образование придется отвечать мне.
– Вот мы украли у человека машину, бросили его одного в мотеле – а он ведь хотел нам помочь, взять к себе. Это как, правильно?
– М-да, – сказала я. – Если так формулировать, то нет. Но постарайся взглянуть на все иначе. Живет этот толстяк, ничто в жизни его не интересует, да и вообще жизнь у него была тоскливая – жена, работа, дом. Встреча с нами принесла ему столько радости! Так что можно считать, что это он нами воспользовался.
– Как?
– Люди вроде него – они, как миноги, кайф ловят, подпитываясь от других. К тому же, если бы я отчаялась окончательно, я бы сдалась и вышла за него замуж. Готова об заклад биться – в его родном городе тысячи женщин заводятся от одного взгляда на него, а он на них и внимания не обращает. Во мне он увидел экзотическое создание, несчастное и беспомощное, и решил пригреть меня, дабы все считали его истинным праведником. Вот и получил по заслугам!
– А-а, – сказал Леопольд.
Трейф, лежавший калачиком рядом со мной, решил размяться и начал потягиваться и принимать всевозможные йогические позы, а потом встал передними лапами мне на колени и зевнул прямо в лицо. Меня обдало горячим звериным дыханием. Немногие оставшиеся у него зубы торчали из десен, как клыки гиппопотама. Закончив зевать, он закрыл пасть и быстро сунул морду мне под руку – дал понять, что его надо немедленно погладить.
– Мод! – сказал Леопольд.
– Что такое, сладкая моя булочка?
– Когда мы найдем маму и всех остальных?
– Мы встретимся с ними в Калифорнии, – сказала я. – В Лос-Анджелесе. Ты что, забыл?
– А в Лос-Анджелесе пальмы есть?
– Есть.
– Может, мы уже доехали? – сказал он.
– Ты знаешь, где мы должны встретиться в Лос-Анджелесе? – спросил Пирс.
– Мы их найдем, – сказала я.
– Лос-Анджелес вроде большой. Леопольд, посмотри в бардачке, там нет чего-нибудь пожевать?
Леопольд полез в бардачок.
– Интересно, как там наш паук? – сказал он. – Только бы папа его не выкинул.
– Мы будем гулять по той аллее, где на тротуаре звезды, – сказала я, – и рано или поздно они объявятся.
Леопольд тихонько зашмыгал носом.
– Леопольд, – сказал Пирс со вздохом. – С твоим пауком точно все в порядке. Это паук не хилый. Он за себя постоит.
– Я не поэтому плачу, – сказал Леопольд. – Я домой хочу.
– У тебя нет дома, – напомнила я.
– Где мои мама, братик, сестренка, Лулу? Я не могу без дома.
– Слушай, – сказал Пирс, – а ты не можешь просто о них забыть?
– О, Пирс, какая мудрая мысль! – сказала я.
– Ты хочешь сказать, я грубо выразился?
– Вовсе нет, – сказала я. – Я думаю, ты был излишне мягок к шестилетнему ребенку.
Леопольд разрыдался еще громче.
– Отстань, ладно? – сказал Пирс. – Ты его только больше расстраиваешь.
– Это не важно! – сказала я. – Важно другое: когда ты что-то говоришь. Пирс, это звучит очень правдиво. Правдиво и свежо, будто такого никто никогда раньше не говорил. Есть у тебя такое свойство.
– Я сказал, отстань! Отстань или вылезай и иди пешком!
– Я вовсе над тобой не издевалась, – сказала я. – Я серьезно.
– Не заставляй ее идти пешком, Пирс! – завизжал Леопольд.
– Так ты думаешь, – сказал Пирс, помолчав, – мы найдем Мариэтту, Теодора и маму на той аллее, где звезды?
– Ну да. И лорда тоже. Может, даже Фредди. Либо на аллее, либо на пляже в Венисе, либо в «Спаго», «У Мортона» или в «Айви» за ланчем, а может – в Лавровом каньоне или в Малибу.
– Ты рассказываешь так, будто там бывала! – сказал Пирс.
– Вечером я смотрю новости по телеку, – сказала я. – Больше все равно нечего.
– Пальма, – сказал Леопольд. – Еще одна. Еще. Еще.
– А сколько денег ты вытянула у старины Боба? – спросил Пирс.
– Всего тридцатку. У него кредитные карточки. Он сказал, если я с ним поеду, он мне отдаст немного акций «Ю-пи-эс». Ума не приложу, что бы я с ними делала. Во всяком случае, на завтрак и бензин нам хватит. Надо будет придумать, что ночью делать. Леопольд, что ты там говорил про пальмы?
– Они повсюду, – сказал Леопольд. – Вдоль всего шоссе за Форт-Лодердейлом.
– А как мы очутились в Форт-Лодердейле?
– Мы не в Форт-Лодердейле, – сказал Леопольд. – Его мы уже проехали. А где это, Форт-Лодердейл?
– Форт-Лодердейл во Флориде.
– Я слыхал про Форт-Лодердейл, – сказал Пирс.
– Пирс, – холодно спросила я, – ты что, нарочно привез нас в Форт-Лодердейл?
– Что ты хочешь сказать?
– Я хочу узнать, что мы делаем в Форт-Лодердейле, идиот несчастный! Ты что, не слышал вчера, как Боб сказал, что мы едем во Флориду? Какого черта ты сегодня утром поехал на юг? Надо было на запад! Ну как можно быть таким кретином! Почему ты на знаки не смотрел?
– Ты не сказала, на какие знаки смотреть! Сама не говоришь, куда ехать, только заставляешь вести машину, не даешь позавтракать, ругаешься, когда я курю, потом заявляешь, что я расстраиваю Леопольда, да еще обзываешь меня кретином! Это ты кретинка! Не смей больше называть меня кретином, иначе пешком пойдешь!
– И пойду! – сказала я. – Пойду пешком. Кому ты нужен?
– Нет! – завизжал Леопольд. – Мод, не уходи! Не бросай меня!
– Вот и прекрасно! – сказал Пирс. – Нам с Леопольдом без тебя только лучше будет, гадина! Выйти хочешь? Выметайся!
Он притормозил у обочины. Место для остановки не из лучших: обочина узкая, вполовину уже машины, а сразу за ней – высокий бетонный забор. Я открыла дверцу, поцарапав ее о забор, и выскочила. Пирс протянул руку и захлопнул дверцу. Леопольд орал во все горло.
Красный «Бронко», посигналив, влился в поток машин и укатил. Я разглядела только собачью морду, прижавшуюся к стеклу, и вроде как фигурку Леопольда, переползавшую назад, как будто, едучи сзади, он мог быть ближе ко мне. Еще мгновение – и машина растаяла вдали.
