Марк А. Радклифф - Ангел Габриеля
— Ой, прошу прощения, Джеймс, конечно заходи.
Таким образом, им удалось потратить с пользой еще несколько секунд, а наличие в доме обоев и комнат обещало новую тему для беседы, пока не настанет черед заговорить о группе «Собака с тубой».
Мэтью, как и большинство людей, которых Джеймс в последний раз видел в восьмидесятых годах, располнел. Собственно, он стал почти толстым. Он умудрился сохранить свою густую рыжевато-каштановую шевелюру, но, видимо исполняя условия сделки с дьяволом, обещавшим оставить ему волосы, носил очень странную прическу, словно прикрепил к голове степлером половинку лисьей шкуры. Еще он носил очки, в точности как у Джона Леннона.
Если снаружи дом выглядел просто большим, то внутри это был настоящий дворец. Широченная дубовая лестница, на которую можно было въехать на танке, терялась в огромном вестибюле с мраморным полом. Высокие потолки навевали мысль о том, что вы находитесь в шатре или в небольшой церкви, и какой бы вариант вы ни выбрали, все равно он предполагал либо дорогую мебель, либо ширь окружающих полей. Джеймс заглянул через открытую дверь в комнату, которую мог бы счесть семейной столовой, не будь та столь чертовски большой. Прямо перед ним, хотя и в некотором отдалении, находилась полуоткрытая дверь в кухню. До нее в коридор выходили еще три двери, наверное ведущие в гостиную, библиотеку или в домашний плавательный бассейн. Мысль о последнем привела Джеймса в мрачное настроение. Он сосредоточил взгляд на кухне. Внутри наблюдалось какое-то движение, слышались голоса, и оттуда доносился запах еды.
— Дорогая, угадай, кто пришел к нам на ужин? — крикнул Мэтью, а потом тихо добавил: — Ты ведь останешься на ужин, правда?
— Что ж, если я вам не помешаю, Мэтт, это было бы очень мило — в последнее время я довольствовался больничной едой.
— О господи! Ты был болен?
— Нет-нет, с моей подругой случилось несчастье: она попала в аварию. Пришлось, так сказать, заступить на дежурство.
— Я очень, очень сочувствую. Проходи-проходи. Может, выпьем?
Джеймс пошел вслед за Мэтью на кухню и по пути обратил внимание, что на его вельветовых брюках есть отвороты. Заметить что-либо еще он не успел, потому что, когда они вошли в кухню, Алиса развернулась, чтобы увидеть, кого Мэтью привел в ее дом.
Джеймсу сразу пришло в голову, что Алиса превратилась в самую красивую женщину, какую он когда-либо встречал в своей жизни. Та Алиса, которую он помнил, часто шмыгала носом, ее светлые волосы, обычно всклокоченные, обрамляли прыщеватое юное личико с чересчур круглыми щеками, — правда, у нее уже тогда была миленькая попка и хорошая грудь, небольшая и безукоризненной формы. Она производила впечатление долговязой, хотя была просто высокой. Возможно, она была даже хорошенькой, однако ему всегда казалась какой-то обдолбанной. Обычно она носила… джинсы? Он не мог вспомнить, что она носила. Он обращал на нее внимание, лишь когда она была уже без одежды или как раз раздевалась.
Теперь она всем своим видом говорила: «Конечно, можно поработать и моделью, но, пожалуй, я все-таки выше этого». В первую очередь он обратил внимание на ее кожу — по сравнению с ней все остальные люди казались покрытыми лишаями. У нее была очень приятная, немного шведская внешность, что казалось весьма странным, ведь она была родом из Кромера: ее волосы были золотыми, глаза — в которые он прежде никогда не заглядывал — зелеными и лучистыми. Она казалась богиней, и ему захотелось, чтобы она стала его женой.
— Тебе красного или белого, Джеймс? — спросил Мэтью.
«Я бы выпил любое, лишь бы из ее бокала», — подумал Джеймс и вслух произнес:
— Алиса?
— Джеймс Бьюкен?
На какой-то миг Джеймсу показалось, что она бросится ему на шею как к своему единственному, давно потерянному возлюбленному, каковым он себя вообразил, однако вместо этого она сказала:
— Ну, ты и постарел. Это что же нужно было с собой делать?
— Я стал старше, — произнес он, запинаясь. — Это случается. Ты выглядишь великолепно. Правда, очень хорошо. Как ты жила все это время?
— У меня все хорошо. — Она смерила его взглядом, в котором не отразилось ни малейшего намека на какое-либо чувство, и повернулась к маленькому человечку с сияющим лицом, сидевшему за кухонным столом. — Это Адам Олданак, наш пастор. Адам, это Джеймс Бьюкен, давний друг Мэтью. Джеймс, ты, возможно, слышал об Адаме. А если нет, то, скорее всего, скоро услышишь. Он наш духовный лидер, великий человек и, что для нас большая честь, добрый друг нашей семьи. — Это было сказано с безупречной, хотя и бездушной интонацией ведущей ток-шоу.
Джеймс, повернувшись, оказался лицом к лицу с худощавым человеком в сером в крапинку пиджаке и в черной рубашке поло. На шее у него висел массивный серебряный крест. Еще у него были усы, причем такой формы, которую Джеймс не видел с начала семидесятых годов ни у кого, кроме актеров, играющих в порнофильмах. Густые волосы, покрашенные в черный цвет, были зачесаны назад. Адам так и сиял лучезарной улыбкой. На вид ему было около пятидесяти. Джеймсу подумалось, что он похож на человека, которому хотелось стать одним из сыщиков-любителей экстра-класса,[97] но он вместо этого подался в религию. Пастор встал и протянул Джеймсу руку.
— Добрый вечер, Джеймс, — произнес он с хорошо отрепетированной сердечностью, вполне ожидаемой от человека, который собирается продать вам своего бога.
— Добрый вечер, — ответил Джеймс. — У вас, кажется, американский выговор?
— Знаете, я родился здесь, но большую часть жизни провел в Штатах, так что акцент у меня, скорее всего, англо-американский. Однако, как я понимаю, все страны — это один большой сад.
— Так тебе красного или белого, Джеймс? — опять спросил Мэтью. — Джеймс только что мне рассказывал, что недавно провел много времени в больнице, потому что его подруга заболела. Я правильно тебя понял, Джеймс?
— Ну да, она попала в автомобильную аварию. Увы, очень серьезную. Я уехал оттуда впервые за много дней. Понял, что мне это просто необходимо. Доктора сказали, что позвонят, если в ее состоянии произойдут изменения. Но, знаете, мне все равно как-то не по себе. А вдруг что-то случится?
Все присутствующие посмотрели на Джеймса, и он вздохнул. В тот момент Джеймс искренне верил в то, что говорит, а потому полагал, что и остальные поверят.
Мэтью протянул Джеймсу бокал красного вина.
— Решил за тебя, — сказал он. — Итак, что привело тебя сюда?
— Ну, ничто конкретно, — солгал он. — Я разговаривал с Майклом — он приехал со мной в Лондон, — и он рассказал, что вы здесь живете, вот мне и захотелось к вам заглянуть.
— Так, значит, тебе не нужны деньги, — заключила Алиса со скупой улыбкой.
Джеймс покраснел.
— Алиса, прошу тебя, — усмехнулся Мэтью.
— Да, моя дорогая, это немного жестоко, — заметил Адам.
— Вы правы. Извини, Джеймс, это была неудачная шутка, ты же знаешь, что такое неудачные шутки. — Алиса пару секунд буравила Джеймса взглядом, а потом добавила: — Правда, я прошу меня простить. Но я уверена, что ты приехал не просто так. Кстати, ты вегетарианец?
— Господи, нет, конечно.
— А мы вегетарианцы.
Она отвернулась к большой кастрюле и принялась что-то в ней помешивать, по всей видимости потеряв интерес к тому, что происходит у нее за спиной. Джеймс сел за большой дубовый стол, стараясь не пялиться на ее зад.
— Итак, Джеймс, чем ты занимаешься? Как Майкл? Я видел его по телевизору в вечернем шоу несколько недель назад. У него хорошо получается, правда? Я даже подумывал о том, чтобы позвонить ему и поздравить с успехом, — подхватил разговор Мэтью.
— У него все хорошо, по-прежнему пишет для своего журнала, — наобум сказал Джеймс. — А как ты? Слышал, преподаешь?
— Нет-нет, бросил. То есть я преподавал, но, когда мы выиграли в лотерею, я перестал этим заниматься.
— Да уж, кому охота работать?
— О нет, против работы я ничего не имею, просто я нашел для себя другое занятие.
— И какое же? Часом, не музыка?
— Нет, нет и нет. Хоть я и балуюсь иногда ради собственного удовольствия, даже завел студию на первом этаже и все такое… но в основном я работаю на церковь Адама.
— Ух ты, здорово, — отреагировал Джеймс. — А я сам буддист.
— Вот как? — искренне удивился Адам. — И что это для вас значит? Я имею в виду, к какому богу вы обращаетесь?
— Э-э-э, наверное, к буддистскому? — предположил Джеймс и почувствовал облегчение, когда Мэтью и Адам рассмеялись. — Так вы, значит, священник?
— Да, сэр, первый священник церкви Триединства.
— Простите?
— Первый священник церкви Триединства.
— По-моему, я о такой не слышал.
— Что ж, думается, в глубине своего сердца вы давно с ней знакомы, вы просто еще не сталкивались с ней в реальном мире, — рассудил странный американец.
