Илья Бояшов - Безумец и его сыновья

И взывал к народу:

— Ищите Господа! По всем дорогам смотрите следы Его, припадайте к самой земле — не слышно шагов, не слышно посошного скрипа? Напрягайте глаза свои — не Его скрывает вьюга за околицей, не Он ли к нам возвращается?

И еще взывал:

— Ночами прислушайтесь — не Господь ли в зябкую ночь пройдет мимо ваших окон? Сам постучит обогреться — ждите Его и отпирайте немедля!

И твердил повсюду, бесстрашный:

— Того примите, не мешкая, кто будет молить о помощи, взывать к милосердию, чьи раны будут гнойны и ужасны. Истинно, Он испытует!

Возвещал повсюду:

— Ходит Господь по дорогам!

Старухи плакали:

— Прячьтесь, вон уже рыскают чекистские отряды. Неровен час, схватят вас комиссары. Видано дело — по безбожной Руси не прятаться монаху! Жгут уже храмы, топчут кресты Господни и плюют в само небо. Видно, нет сюда ходу и Господу!

Отвечал монах:

— Где Ему быть, как не здесь в окаянные дни?

Пророчили странникам бывалые люди:

— Умываться вам своей кровью в подвалах, захрустят ваши косточки, когда вздернут вас палачи на дыбу. И слова более не молвите — вырвут калеными щипцами ваши языки. На архангельских заборах головы священников с выколотыми глазами, с вырванными языками давно красуются.

Не слышал монах тех пророчеств:

— Истинно, ходит Господь по дорогам!

И взывал:

— Ищите Его! Не в писке ли пичужки малой даст знать о Себе? Не в луче солнечном, пробившем тучи? Не в радуге распахнутой, зовущей в небеса, подобно лестнице к самому Престолу? В дни, когда жарко от близости адова пекла, когда затоптаны сами святыни, — близок Господь, как никогда не был близок!

А что плут?

Хватался Алешка за голову!

И взбунтовался:

— Надоело глотать мне дождь вместо пива! Дрожать невмоготу ночами под износившейся шинелью. Ох, и соскучился я по винцу, по набитому пузу! Где она, милая отрыжечка, где бурчание сытого брюха, в котором разговор ведут гороховый суп со свининою?

Монах вспоминал о колоколе.

Плут на то отмахивался:

— Нет, брат! Сколько я ни мучился, сколько ни внимал твоему благочестию — видно, не втекать речке, извилистой и озорной, в застоялое озеро. Не летать звонкому жаворонку с ночной совой! Невыносимо мне слушать твои побасенки, когда строят мне глазки бабы и распускают в окошках косы сдобные девушки. Не в силах я поститься, когда пахнет жареной гусятиной. Вот-вот кабаки откроются, ибо куда без кабаков любой власти? Пришло комиссарово царство — но разве в нем бабенки повыведутся? Отменят там сладкую наливку? Исчезнут базары, где так много зевак, все готовых прохлопать своими ушами? Отчего же мне тогда тужить? Отчего хаживать за тобой?

Бросил он товарища, взялся за прежнее дело.

Война к тому времени кончилась, он на базар явился — там одни продавали последнее, другие покупали мелкое. Огорчился Алешка:

— Где же вы теперь, купчики, где лупоглазые кухарки с корзинами, полными всякой снеди? Где господа-баре? Что взять мне с нищих! Не у старух же вытаскивать гроши!

Но увидал торговцев-нэпманов с серебряными цепочками, с золотыми кольцами; щеголяли они в пиджаках, в сапогах, смазанных салом, их разодетые девки лузгали семечки. Отвешивали те торговцы крупу по крупинке нищему люду, крошили на мелкие кусочки сахарные головы — потекли слюнки у плута. Прибился к тем лавкам:

— Не дадите раненому солдату полизать хоть сахарной пыли?

Отмахивались новые богатеи:

— Какой ты раненый солдат? Солдаты покалеченные получают жалование. По приютам, по госпиталям их держит новая власть, дает им крупы и хлеба. Поди отсюда, пока не позвали милицию. Ступай, пока цел!

Загорелся плут:

— Ладно, новые хозяйчики!

Отыскал безродных детишек и спрашивал беспризорников:

— Не хотите вечером отведать хлеба со свиными ножками? Петуха жареного не желаете с горячей картошкой?

Взвыли оборванцы:

— Как достать нам еды, дяденька? Злы нынче, голодны людишки, бьют смертным боем за прошлогодний снег, волосы выдергивают, самых малых из нас не жалеючи. Давно гнилье подбираем за лавками и рады семечной шелухе! Не теряют нынче даже чесночину с луковицей! И щепотки пшена не допросишься! Пробовали мы рыскать по пиджакам, проверять кошели — так нет! Нынче все научены — держат одну руку на поясе, а другую-то — за пазухой!

Плут обещал:

— Будет вам славный ужин. Достаньте-ка мне трехрядку!

Отпустив беспризорников, улегся под лавкой, накрылся шинелью и спал себе преспокойно.

Нашли его запыхавшиеся беспризорники:

— Вот тебе, дядя, гармоника.

Поспешил тогда к богатым лавкам солдатик.

Заскакали его пальцы по кнопкам, завизжала гармошка:

— Играй, играй трехрядочка,Играй да не замай.Мою красну миленочкуБойчее развлекай.

На него уставились торговцы, подошли их девки в шалях, в праздничных юбках, поглядеть на бедового гармониста. Но руки свои держали новые купчики— одну на поясе, другую за пазухой. Зорко вокруг поглядывали.

Играл плут, поводил плечами, приплясывал:

— Но молвила мне милая,Хорошая така.Не выйду я, пригожая,За Ваньку-дурака.

Девки смеялись, все ближе протискиваясь, отвечая на его подмигивание раскрасневшимися щечками, заблестевшими глазками. Он же надрывался:

— Отчего я здесь умаялся,Отчего я так пою.Опустите хоть копеечкуВ фуражечку мою.

Но, увидав, что собираются расходиться от такой частушки, взмолился:

— Милые вы мои слушатели! Раз не дождаться от вас ни поднесенного стаканчика, ни горсти семечек, хоть одним отблагодарите, господа-товарищи — похлопайте на прощание! Слаще хлеба будут мне ваши хлопки. Не останусь голодным этой ночью, ежели услышу ваше признаньице!

Засмеялись новые купчики, богатые нэпманы:

— Ну, того дадим предостаточно. Отчего не постараться?

И взялись хлопать. Плут покрикивал:

— Громче, громче! Бойчее, господа-товарищи! Ох, не согреться мне от такого ленивого хлопанья, не накормлюсь на сегодняшнюю ночь, коли не подналяжете, не поднатужитесь!

Толпа взялась хлопать с новой силой. Кричал Алешка:

— Бойчее, бойчее благодарствуйте! Не наполнена еще фуражечка!

Беспризорники выскакивали в толпе то здесь, то там. Когда повеселели оборванщы, откланялся и Алешка:

— Ну, хватит. Сильно потрудили вы свои ладони — сыт и я буду сегодня вечером. Золотым дождем пролились ваши хлопки.

И, подхватив пустую фуражку, был таков.

Схватились за пояса хозяйчики, пошарили по карманам, полезли за пазухи — срезаны были пояса, пустыми остались карманы, как не бывало серебряных цепочек.

Пировал плут тем вечером с ворами, приговаривая:

— Думал я, перевели комиссары богатеев, выжгли каленым железом — ан, нет! Да разве когда сгинут жадные пузаны?

И смеялся над ротозеями.

Бойко торгуя мешочками со снадобьями от запоев и грыжи, в кабаке заметил он пьяного купчика — тот, сидя за столом, обливался слезами и бил себя в грудь. Спрашивал плут:

— Отчего ты плачешь?

Тот отвечал:

— Задушил меня грех. Мне бы очиститься, да храмов нынче нет, церкви позакрыты. И попов на Руси не осталось — всех, видно, вывели.

Алешка отвечал, его похлопывая:

— И стало отчего печалиться? Да я тебя очищу лучше всякого попа. Тащи-ка сюда бутылочку!

Заказал грешник четвертинку, стали они ее распивать, следом еще одна поехала. Плут успевал приговаривать:

— Очищу тебя так, как ты ни разу еще не чистился — за мной поспевай, меня слушайся!

Из одного кабака побрели в другой — и там грешный водку заказывал, деньги давал на закусочку:

— Ну, когда очищусь?

— Эка, что захотел! — отвечал Алешка. — Сразу так не делается. Погоди еще маненечко!

Наутро проснулся грешник в одном исподнем в канаве — даже сапоги его были сняты. Кинулся на базар — там плут на гармошке наигрывал.

Алешка, как ни в чем не бывало, ему подмигивал:

— Сдержал я слово! Да ты, дядя, нынче чист полностью, даже сапоги твои заложены!

Завыл тот, набежала милиция. Нашлись и свидетели:

— Ловите, ловите того гармониста, за хлопки играющего — золотыми оказываются те хлопки. Оплачиваем своими слезами его частушки!

Щедро наградили его тумаками, угостили и прикладами и волокли на допрос:

— Будет тебе нынче праздник, как предстанешь перед Самим! Небо с овчинку тебе, вору, покажется!

Взмолился плут:

— Кто такой Сам, коли им так пугаете? Не в пору ли мне готовиться к смерти?

Ему отвечали, ссужая подзатыльниками: