Роман Сенчин - Абсолютное соло
Однажды он, как обычно в середине дня, вышел за пивом и сосисками, а вернулся – Бориса нет. Еще через пару дней приехали мясистые, серьезные парни, долго вышибали из Игоря, где хозяин, но, наверно, поверив, что он сам не знает, отпустили, разрешив забрать вещи. Игорь запихал в сумку свою одежду, заодно прихватил несколько пар итальянских женских полусапог… Брел по длиннющей Садовой к метро и тогда только проснулся, и безжалостным кулаком ударил вопрос: что делать дальше? У входа на «Сенную» долго курил – идти было некуда. За пять лет жизни здесь ни настоящих друзей, ни постоянной девушки, никого, к кому можно постучать в дверь: «Я переночую? Или хотя бы сумку оставлю?» В потайном кармашке бумажника были спрятаны сто пятьдесят долларов, еще по карманам – рублей семьсот. Вообще-то нормально, но ведь ненадолго.
С неделю Игорь ночевал на Московском вокзале, днем искал дешевое жилье; продал на толкучке две пары полусапожек за восемьсот рублей в общей сложности, хотя цена им была больше двух тысяч за пару. Да, тогда ему пришлось потрепыхаться, поднапрячь непривыкшие к работе мозги, не поспать, чтобы найти комнату, какую-нибудь работу, не погибнуть в этом ставшем вдруг совсем чужим, равнодушным городе. И почему-то ни разу в эти дни у Игоря не возникло желания сесть в поезд и вернуться домой, к родителям… Примерно раз в месяц он посылал им короткие письма, получал ответы, знал, что младший брат женился и живет теперь вместе с женой в их бывшей общей комнате, ждут ребенка. Куда он там еще?.. Да и что там делать? Родной городок, родная двухкомнатная квартира стали для Игоря чем-то не из этой жизни.
Нет, ясно, – создавать свой дом нужно здесь, в прошлое дорога закрыта… Свой дом… Хм, только как? И как устроились все эти миллионы людей в Питере, где каждый третий – бывший студент, бывший лимитчик? Как вообще устраиваются в жизни?
В ответ приходили полудетские, сказочные, совсем не мужские мечты, мечты, какие греют пятнадцатилетних девчушек, садящихся в поезд вроде Рыбинск – Санкт-Петербург с маленьким рюкзачком за плечами и парой тысяч «на первое время»… Случайная встреча, жгучий взгляд, любовь, счастье, прекрасная семейная жизнь в уютном гнездышке с веселыми окнами на Неву… От таких мыслей Игорь болезненно морщился и только сильнее чувствовал безвыходность своего положения; бродил по проспектам, празднично оживленным, прятал лицо от ледяного ветра, завистливо поглядывая на теплые желтые окна из-под воротника негреющего «пилота». Сколько их, теплых окон, и за каждым сытые, сонные люди… Подолгу стоял на мостах, уставясь в черную, морщинистую воду и снова мечтал, но о другом: закрепить тяжелую сумку на шее и прыгнуть, жадно вдыхать воду, носом и ртом. Это, наверное, быстро…
Повезло. На Московском вокзале ему подвернулась старушка, сдающая комнату на длительный срок. Месяц – полторы тысячи. И Игорь обрел жилье, вот это, с железной кроватью, кухонным облезлым столом, шифоньером с отвалившейся дверцей, фанерой вместо стекла, а еще через несколько дней нашел и работу – дворником возле метро «Ломоносовская», довольно близко от своего нового дома. Уборка утром и вечером, зарплата – около тысячи. И, кое-как устроившись, привыкнув к работе, наладив распорядок дня, Игорь успокоился и постепенно опять-таки погрузился в хоть и не очень приятную, но все-таки спокойную дрему.
В половине седьмого пищит будильник. Игорь сползает с кровати, пьет дешевенький кофе «Пеле», затем часов до одиннадцати подметает, ломает коробки и ящики на маленьком рынке около метро, набивает контейнеры мусором; частенько его зовут помочь выгрузить из машины фрукты, пиво, мороженую рыбу. За это торговцы дают то продукты, то деньги… Потом, до шести вечера, Игорь свободен. Обыкновенно он лежит в своей комнате, листает журнальчики типа «Вот так!» или «Интим-калейдоскоп». Очень редко выбирается в центр, по извилистой набережной канала Грибоедова доходит до Никольского двора (убогое подобие Гостиного), где некогда был офис и склад Бориса. С сонливой надеждой ожидает, что вот сейчас увидит друга-хозяина, в одно мгновение все вдруг вернется, станет как было. И язык вспоминает привычные когда-то слова: кожа-лак, кожа-велюр, нубук, замша, скотчевать коробки…
В то, что Бориса могли убить, – не верится. Скорей всего, скрывается просто, может, в таком же сейчас положении, что и Игорь, или, совсем не исключено, это банкротство он сам и устроил, и теперь отдыхает в том же Дубае с сотней тысяч баксов в загашнике, потихоньку крутит там незаметные, но прибыльные делишки… Все может быть.
Перед вечерней работой Игорь обычно обедает в дешевом кафе поблизости от «Ломоносовской», подкрепляется бутылкой-другой «ЗЕНИТ – чемпион». На ночь жует батон, запивая кефиром… В день на еду тратится около сотни, плюс к тому рублей тридцать на пиво. Это ему пока по карману; даже из тех полутора сотен долларов, что были при нем два года назад, когда уходил побитым и обездомевшим из офиса, сотня лежит целенькая. Она – на крайний случай.
По принятым правилам он никогда, даже в детсадовском детстве, общаться как следует не умел. Часами о чем-то болтать, доверять секретики и «военные тайны», безудержно фантазировать, дружить, встречаясь с другом по пять раз на дню. Он просто не чувствовал к этому потребности. В юности, конечно, его тянуло к людям, особенно к девушкам, но тут же Игорь пугался, что у него не получится. Одни напряги… Но чем дальше, тем сильней девушки тянули к себе, раздражали воображение стройными фигурками, голосами, запахом… Вот если б, если б найти такую – встречаться время от времени, раза два в неделю, понаслаждаться, а потом отдохнуть друг от друга, в то же время с нетерпением ожидая новую встречу… Но люди в его городишке если уж соединялись, то крепко, надолго, разводы были редки (хотя ругались мужья и жены беспрерывно и шумно, случалось, с драками прямо на улице), а походы семейных налево считались сенсацией, о них долго гудел весь околоток.
Женщину Игорь узнал в восемнадцать лет, уже здесь, в Питере. И первый раз – нехорошо, наутро после попойки – потасканная, жирноватая чувиха, учившаяся на третьем курсе ПТУ. Она была ровесницей Игорю, но показалась ему лет на пятнадцать старше… И тяга к девушкам после этого слегка приугасла.
А потом была маленькая погранзастава на сыром островке среди карельских болот. По тревоге поднимались редко, начальство заглядывать не любило – зачем? – ни поохотиться, ни порыбачить; и жизнь текла медленно, сонно, спокойно до отупения. Благо еды хватало и спать разрешали (если от наряда свободен) без ограничений.
Нерадостный, пугающий пропастью будущего дембель. Снова родной городишко, хотящие замуж (именно – замуж) полнотелые девушки, повсюду – глазастые старухи и тетки, ищущие сюжета для сплетен… Одиночество, небывалые тоска и одиночество скрутили Игоря, отрезав от людей, зажав в тесном пространстве своего небогатого, скудного мирка; тяжелая физическая работа на заводе сжигала силы. И он вскоре перестал замечать, что почти ничем не интересуется.
Прилетел Борька, забрал, спас, и началась совсем другая жизнь. То, чего хотелось Игорю, – сбылось сполна. Девчонки были всё новые и новые, без претензий на длительные и серьезные отношения, они не требовали, чтобы с ними особенно разговаривали, их развлекали, уговаривали. Всё пошло без напрягов. Симпатичные и страшненькие, но неизменно чистенькие, ухоженные и веселые. И Игорь отыгрался за прошлое одиночество.
А сейчас… В последние дни он стал побаиваться перспективы всю дальнейшую жизнь провести одному.
Сам того не сознавая, Игорь стал искать ту, что могла бы стать ему по-настоящему близкой. Опершись на черенок метлы, он подолгу смотрел на прохожих. Люди текли быстрой рекой, лица сменялись, мельтешили и исчезали навсегда, заслоняемые другими лицами. Чуда не происходило, ни одна симпатичная (и никакая другая) не останавливалась перед ним и не говорила: вот, это я, я – твоя, а ты – мой… Насмотревшись, устав придумывать подходящие для знакомства фразы, Игорь покупал в киоске «Роспечать» семирублевый «Интим-калейдоскоп» и брел к себе в узкую, сумрачную, похожую на тюремную камеру комнатенку, чтобы любоваться девушками из тощего, дешевенького журнала…
Мелкий, занудливый дождь. Он почти незаметен, но сеется весь день, и неровный асфальт покрыт пятнами лужиц. Метла размокла, отяжелела, каждый взмах ею требует ощутимых усилий. Окурки, чеки, целлофановые обрывки липнут к асфальту, цепляются за березовые ветви метлы. Это раздражает и не дает думать о чем-то другом – все внимание на самом процессе подметания.
Да и люди еще. Шныряют туда-сюда, то и дело приходится сбиваться с ритма, пережидать, пока пройдут, чтобы не задеть метлой, не испачкать их чистой одежды… И вдобавок (но это уж проблема самого Игоря) – промокает левый ботинок. Подошва вот вроде толстая, надежная, а взяла и треснула до самой стельки… Несколько раз пытался заклеить «Моментом», но бесполезно. Хм, мог ли представить пару лет назад, что будет нуждаться в обуви? Было время, менял ее чуть ли не каждый месяц.