Эдуард Тополь - Братство Маргариты (сборник)
Грузенберг: То есть все жертвы заменены молитвами?
Коковцов: И покаянием.
Грузенберг: И ничего другого вместо жертв не допускается?
Коковцов: Нет. Это и невозможно: до восстановления храма в Иерусалиме считается невозможным вообще жертвоприношение.
Грузенберг: Вы говорили относительно 13 уколов, причем относительно текста вы повторили Троицкого, что это есть недобросовестный перевод.
Коковцов: Я так не выразился. Моя мысль была та, что это перевод неправильный. Пользуясь имевшимися в моем распоряжении текстами и имея в руках перевод Ролинга, я пришел к заключению, что он неверен.
Грузенберг: Вы изучали, значит, все тексты и тот самый текст, на который ссылается Ролинг?
Коковцов: Я имел возможность пользоваться двумя изданиями ХVI века, мантуанским и кремонским, сличил этот текст с текстом двух амстердамских изданий, сообщенным Деличем, и с текстами, по которым сделан перевод Меркса и Ролинга, и убедился, что еврейский текст всех изданий здесь одинаков, но перевод Ролинга не соответствует оригиналу.
Грузенберг: И вы убедились, что Ролинг допустил, мягко говоря, неправильный перевод, недобросовестный?
Прокурор: Этого слова не было. Я прошу ваше превосходительство указать, что это слова защиты, а что профессор их не говорил.
Грузенберг: Профессор Троицкий сказал, что перевод недобросовестный.
Председатель: А профессор Коковцов сказал, что он неправилен.
Коковцов: Я сказал, что вопрос считается решенным в том смысле, что наука признала правильными переводы Делича и Меркса и затем к этому вопросу больше не возвращалась, так что на перевод, который дал Ролинг, не обращается больше никакого внимания.
Грузенберг: И текст в переводе Ролинга, который приводился о деле убийства, тоже неправильный. Там даже вставлено два слова, которых нет в оригинале, не так ли?
Коковцов: Это в переводах Ролинга сочинения Хаима Виталя, где говорится об убийстве скорлуп; я сказал, что скорлупы нельзя убить, потому что дело идет о духовных существах. Сличив текст Ролинга с текстом подлинного сочинения, я убедился, что эти два слова («убийство скорлуп») самовольно вставлены Ролингом, как и несколько слов вначале. Я здесь увидел некрасивые передержки.
Грузенберг: Некрасивые передержки?! Ролинг вставил два слова в начало, изменил текст в середине! А на самом деле у Хаима Виталя никаких указаний на приношения в жертву нет!
Карабчевский: Затем я хотел еще спросить по поводу следующего. Как исторические критики относятся к указаниям на процессы, которые были в Средние века, и каким образом те из ученых, которые приходят к заключению, что рассказы об употреблении крови вымысел, каким образом они относятся к этим историческим событиям или рассказам?
Коковцов: Они подвергают это большим сомнениям.
Карабчевский: Вам известен Вагензейль, что он – еврей или нет?
Коковцов: Я не знаю, еврей или нет, я знаю, что это был враг еврейства и что он написал известную книгу против еврейства.
Карабчевский: По поводу полемики с этим автором и другими вы можете назвать ряд ученых имен, которые указывают, каким образом в Средние века нарождались подобные процессы, какими побуждениями и кто ими руководил?
Коковцов: Я подробностей не могу припомнить.
Карабчевский: Я говорю, что раз исторический критик приходит к заключению, что это есть вздор, то у него есть аргументация.
Коковцов: Да, конечно, они оспаривают разные измышления и наветы.
Карабчевский: Тут говорили о разных процессах. Не известны ли вам по Саратовскому делу следующие обстоятельства? Говорилось, что обыкновенно преступления ритуального характера приурочиваются к весне, к Пасхе. Не знаете ли вы, Саратовское убийство когда имело место?
Коковцов: Одного мальчика убили в декабре, другого в январе.
Карабчевский: Были ли там какие-нибудь специфические уколы, из которых делались выводы, что это преступление крови?
Коковцов: Насколько мне помнится, большого количества уколов не было, но над обоими мальчиками было совершено обрезание.
Карабчевский: По поводу Велижского дела вам известно, что после окончательного приговора осужденные были признаны невиновными и были освобождены, причем было ясно доказано, что они невиновны?
Коковцов: Да, мне помнится это.
Маклаков: Не помните ли беседы Гилеля с одним язычником, который просил рассказать ему сущность учения Талмуда, а Гилель сказал, что расскажет в течение того времени, пока можно простоять на одной ноге?
Коковцов: Да, помню.
Маклаков: Скажите, кто был Гилель?
Коковцов: Это был один из древнейших и авторитетнейших представителей раввинизма, он жил в I веке до Р.Х.
Маклаков: А такая беседа была?
Коковцов: Он сказал, что вся сущность еврейского закона заключается в том, чтобы не делать другому того, что самому неприятно.
Маклаков: Так что сущность еврейского закона – «не делай другому того, что тебе неприятно». Вот это изречение Гилеля не сходно ли с одним из христианских изречений? Нет ли у нас, христиан, в этом же роде изречения?
Коковцов: Оно подходит к евангельскому изречению «люби ближнего, как самого себя», которое, впрочем, встречается уже в книге Левит.
Маклаков: И в этом Гилель видел всю сущность еврейской религии?
Карабчевский: Позвольте мне еще вопрос. Здесь говорилось о раввине Шнеерсоне в том смысле, будто ему отправлялись бутылки с кровью. Не имеются у вас более специальные сведения о Залмане Шнеерсоне, основателе хасидизма?
Коковцов: Мне о нем очень мало известно.
Карабчевский: Скажите, не известно ли вам, что его личная жизнь отличалась крайним благочестием и чистотой нравственности?
Коковцов: Я подробностей не помню, но я читал о Шнеерсоне.
Карабчевский: Не известна ли вам, например, его патриотическая деятельность во время Отечественной войны?
Коковцов: Да, кое-что я читал, но точных сведений не имею.
Карабчевский: Я больше вопросов не имею.
Маклаков: Профессор, вот тут говорили о франкистах, о секте, основанной Франком, о диспуте во Львове. Вы знаете, кто такой Франк?
Коковцов: Он хотел реформировать еврейство. Он был последователем Саббатай-Цеви, который выдавал себя за Мессию.
Маклаков: А потом, после диспута, не выдавал ли себя Франк за вновь воскресшего Иисуса Христа?
Коковцов: Не помню.
Маклаков: А как он окончил свою жизнь, не был ли он шпионом?
Коковцов: Он находился долгое время в тюрьме в Ченстохове.
Маклаков: По обвинению в шпионаже?
Коковцов: Я не помню.
Прокурор: Вы тут сказали, что вам неизвестен текст, в котором сказано, что принять крещение, с тем чтобы обмануть христиан, еврею дозволено и он даже заслуживает за это уважения. Между прочим, патер Пранайтис указал на Иоре Деа, где значится: «Если еврей может обмануть акумов, заставляя их верить, будто и он сам акум, то это дозволено». А под акумом понимается христианин.
Коковцов: Виноват, под акумом нет возможности понимать христианина. Во всех старых текстах и рукописях в тех местах, где в новых изданиях значится «акум», стоит слово «гой». Слово «акум» – позднейшая, цензорская поправка.
Прокурор: Тогда, значит, можно обмануть гоя. Заставить их верить, будто он сам гой, – это дозволено. Есть такое выражение?
Коковцов: Это выражение, вероятно, заключается в тексте, который говорит о законности обмана, когда приходится или умереть, или обмануть, и говорится, что в таком случае он может обмануть – одеться в платье христианина – и что этим он не совершает ничего худого в таких случаях.
Прокурор: Это вы так толкуете?
Коковцов: В опасном положении, например, когда евреев убивают, тогда допускается обман, но тем не менее можно только переодеться, но запрещается назвать себя неевреем.
Прокурор: Тогда я позволю себе спросить, вы с «Историей евреев» профессора Греца знакомы; не помните ли вы там такое место в панегирике Берне и Гейне, где он бросает крестившим их священникам такой упрек: «Они же оба наружно отреклись от иудейства, но только как борцы, овладевающие доспехами и знаменем врага, чтобы поразить его тем вернее и тем основательнее его умертвить»? Это говорит Грец. Вы это отрицаете?
Коковцов: Я не отрицаю, но и не могу признать.
