Тонино Бенаквиста - Сага
Он усаживает Матильду в кресло, но сам продолжает стоять возле нее.
– Почему ты так долго не отвечала на мои звонки? Я боялся, что ты на меня злишься.
– Мне казалось, я заслуживаю большего, чем сообщения на автоответчике. Если бы ты написал мне письмо, я бы наверняка отозвалась быстрее.
– Письмо? Ты же знаешь, я никогда не пишу писем.
– Вот именно. И поэтому я была бы тронута, что ты сделал для меня исключение. Никогда не могла понять, почему человек, столь требовательный к тому, что пишут другие, никогда не пытался писать сам.
– Думаю, я не ошибся в выборе профессии.
– Ни одного любовного письма. И это за двадцать лет. Ни одной записки, оставленной на краю стола: «До завтра, милая»,
– Зато я умею многое другое. Например, лучше всех заваривать чай.
– Да, разве можно забыть твой чай? Ты всегда заваривал его перед тем, как заговорить о моих рукописях. Если в твоем бюро витал аромат бергамота, я знала, что все пройдет хорошо. Если чай был слишком крепким, я готовилась получить порцию розог. А сегодня мы будем пить бурбон, тот, который ты держишь во втором ящике слева.
Он убежден, что она шутит.
– Ты пьешь?
– Уже нет, но мне это помогало, когда ты выгнал меня отсюда.
– Я никогда не хотел причинить тебе боль, Матильда.
– Я пришла не для того, чтобы говорить об этом. Расскажи, как поживают мои знакомые романистки с тех пор, как ты официально заявил, что все они носят имя Матильды Пеллерен?
– Ты не должна на меня за это сердиться. Ни один издатель в мире не удержался бы от такой рекламы. Тридцать два романа, написанных единственной женщиной-сценаристкой «Саги». Их расхватали в одно мгновение! Ты побила рекорды Барбары Картленд и Пенни Жордан, я продал права на переводы в двадцать семь стран, и во главе списка – США и Англия. Я продал шесть романов киношникам, а серию о Джейнис – телевизионщикам.
– Значит, двадцать лет моей жизни не прошли даром.
– И это все, что ты можешь сказать?
– У меня не было права голоса.
– Мы теперь богачи, Матильда.
Она некоторое время молчит, потом делает небольшой глоток виски.
– Как поживает твоя жена?
– Ты же знаешь, какую роль она играет в моей жизни и почему я на ней женился.
– Она подарила тебе двоих детей.
– Матильда!
Чтобы прервать разговор, он наклоняется и пытается поцеловать ее. Она его не отталкивает.
– Я никогда не найду мужчину, который целуется так, как ты, и который умеет ласкать так, как ты.
– Зачем тебе искать кого-то другого?
Он пытается обнять ее сильнее, но на этот раз она отталкивает его.
– Сядь, Виктор.
Это приказ. Он никогда не слышал такой твердости в ее голосе.
И подчиняется.
– Бедные Пэтти Пендельтон, Сара Худ, Эксель Синклер и все остальные. Я родила их, а ты похоронил. Может быть, ты и прав.
– Мы создадим отличную команду, ты и я. У меня есть грандиозные проекты.
– У меня тоже. Начну с того, что попрошу тебя немедленно оставить это бюро. Личные вещи тебе отдадут немного позднее.
– …?
– Знаешь, раньше я не умела придумывать себе псевдонимы, это ты находил их. Но сегодня настал мой черед. «Финеста», приобретшая 12 процентов акций издательства «Феникс», «Провоком», купивший 18 процентов, «Группа Берже» – 11 процентов и, наконец, «Ти-Маль-Да», что означает анаграмму моего имени, которой ты уступил 16 процентов. У тебя остается жалких 43 процента, и ты здесь больше не хозяин. Будешь уходить, оставь бурбон, он мне очень нравится.
Ошеломленный, Виктор пытается улыбкой ответить на улыбку Матильды. Она, не дрогнув, выдерживает его взгляд, сама удивляясь своему самообладанию.
– Мне совсем не нравятся такие шутки, Матильда.
– А я, став сценаристкой, терпеть не могу повторяться. Убирайся.
Он закуривает сигарету, чтобы потянуть время и подумать, делает несколько затяжек и раздавливает ее в пепельице. Матильда скрещивает руки на груди и смотрит на него настолько надменно, что кажется еще красивее.
– «Феникс» принадлежит мне, Матильда.
Она разражается смехом.
– Жером говорил, что это будет сказочный момент, но даже он не предугадал то, что я сейчас испытываю.
Виктор стучит кулаком по столу, пинает ногой стул и сбрасывает на пол стопку книг. Он похож на раненного стрелой льва, теряющего силы, но продолжающего рычать.
– А ты поваляйся у меня в ногах. Кто знает, вдруг мне тебя станет жаль. Но я могу почувствовать и отвращение. Рискни, если не боишься.
– Ты же знаешь, что такое для меня «Феникс»! Если ты отнимешь его у меня, я…
Виктор резко замолкает, не в состоянии произнести угрозу. Он чувствует что, разъярившись, проиграет партию.
Неожиданно он опускается к ногам Матильды. Прижимается щекой к ее колену. Она рукой проводит по его волосам.
Некоторое время они молчат.
Матильда вспоминает.
Она касается ладонью щеки Виктора. Одна слеза скатывается ей на палец. Она подносит его к губам, чтобы узнать наконец вкус слез того, кто так часто заставлял ее плакать.
– Я придумала и другое решение…
Виктор медленно, словно послушный пес, приподнимает голову.
– Я могу дать тебе шанс и сделать директором моего издательства.
– Все, что захочешь.
– Но при условии, что ты напишешь роман.
– …?
– Большой любовный роман, полный искренних чувств.
Виктор все еще ничего не понимает.
– Я хочу, чтобы ты рассказал историю Виктора и Матильды с первой минуты их знакомства. Первый взгляд, первые слова, первые жесты. Хочу знать все, что с самого начала происходило в твоей душе. Хочу, чтобы там были интимные постельные подробности; хочу вспомнить все, что ты шептал мне на ушко; хочу восторгаться любыми воспоминаниями, о которых могла уже и забыть. Хочу бесконечные описания наших ночных прогулок; хочу, чтобы ты написал о моих ногах, которыми восторгался в то время; хочу знать, о чем ты думал, когда целовал меня в общественных местах. Я хочу, чтобы ты вспомнил о каждом моем романе и о том, как себя вел, получая мои рукописи. Ты вспомнишь о счастливых днях, когда мы только начали работать, и о тех, что последовали за ними. Я хочу, чтобы ты показал расцвет нашей любви и ее упадок. Хочу знать все о твоей встрече с будущей женой, все, что ты скрывал от меня: твои измены, подлость, трусость. Хочу, чтобы ты живописно описал, как заставлял меня страдать. Хочу снова прожить эти двадцать лет. Я хочу эту книгу, для меня одной.
Потрясенный, Виктор даже не пытается встать с колен.
– Я хочу, чтобы это был замечательный роман, чтобы я читала его и рыдала. Даю тебе год. Если он мне не понравится, я швырну его тебе в лицо и ты будешь работать над ним до тех пор, пока он не превратится в маленький шедевр. Ты так любил добиваться этого от меня.
– …Ты действительно потребуешь от меня такого?
– Уверена, что ты не станешь искать себе соавтора; не представляю, что ты можешь рассказать кому-то в мельчайших подробностях нашу историю! Особенно те вещи, которые способны тебя скомпрометировать.
Она разражается хохотом.
– Теперь ты поймешь, легко ли писать о любви. Отправляйся домой и берись за работу. И помни, это должно быть талантливо!
Она открывает дверь и выталкивает его на площадку.
– Тебе нужно всего лишь думать о нас…
3. Луи
Луи входит в театр последним, когда публика уже сидит на своих местах, приготовившись к предстоящему зрелищу и овациям. Такая единодушная реакция зрителей, еще до подъема занавеса, всегда его раздражала. Он думает, а не приходит ли публика в театр лишь для того, чтобы увидеть актеров вблизи и убедиться в волшебной силе их таланта. Луи готов признать, что одни люди умеют сочинять фразы, а другие – произносить их, но он не способен понять, почему все превозносят вторых и забывают первых. Каждый раз при виде переполненного, как сегодня вечером, зала, он представляет, как молодой драматург, живущий в трех шагах отсюда в какой-нибудь жалкой лачуге, пишет пьесу, которая когда-нибудь произведет фурор.
Опоздавшие ищут свои места, остальные уже проявляют признаки нетерпения. Легкий шум проносится по рядам. Перед тем как покинуть зал, Луи бросает последний взгляд на зрителей, занавес, огромные люстры, вечерние наряды и в тысячный раз повторяет себе, что именно из-за всего этого Лиза его и бросила.
Хорошо зная дорогу, он проходит через лабиринт коридоров, пробирается за кулисы и без стука входит в уборную.
Актер, пристально всматриваясь в свое отражение, проводит по ресницам черным карандашом. Заметив в зеркале силуэт Луи, он удивленно оборачивается.
– Станик?
Луи сбрасывает со стула груду одежды и усаживается на него.
– Кто вам позволил войти?
Луи не отвечает. Актер пожимает плечами и продолжает наносить грим.
– Мой выход через пять минут.
– Пять минут для актера – очень много. За пять минут вы можете увести нас очень далеко.
