Илья Эренбург - Падение Парижа
Она подумала, что не знает даже, чем занимается ее собеседник; откуда он, правда, из соседнего Макона или из Парижа? Она робко спросила:
– Вы приехали сюда на каникулы?
– Да. Я снял домик недалеко отсюда, по дороге в Жюльена. Останусь до октября.
– Вы здесь с семьей?
Он рассмеялся.
– Я всегда один! Не знаю, что тому причина: я ли бегу от людей или люди от меня. Вот от вас не убежал…
– И я не убежала… Я тоже одна. То есть у меня были в жизни… я хотела сказать: близкие, это неправда – далекие. Жила с ними, вот и все. Это – внешняя сторона, роль, которую поручили. Иногда даже меньше: комната в гостинице. Не все ли равно какая?..
Вечер принес прохладу; ясень вздрогнул под ветерком; закричали лягушки; вдалеке прозвенели бубенцы стада, Жаннет притихла. Дессер вдруг осунулся, постарел. Они молча вернулись к деревне. Прощаясь, Дессер попросил разрешения прийти завтра. Он с горечью добавил:
– Ходатайствую, как школьник, о романтическом свидании под тенистой липой.
– Это не липа, а ясень. Не говорите так… Не нужно быть грустным! До завтра!
На следующий день выяснилось, что у нее глаза совы, волосы и доброта пуделя, язык парижского мальчишки. Выяснилось, что он презирает все и готов до упаду танцевать с девушками из Флери, что у него обтекаемая машина и потертый пиджак, что он любит стихи Лафорга, но почему-то занимается статистикой.
А еще через несколько дней выяснилось, что они ждут с нетерпением часа свидания, что оба наивны и самолюбивы, что никто из них не признается другому в своих чувствах. Жаннет думала: для него это банальное дачное похождение. Дессер говорил себе: я стар, уродлив, а ко всему не поэт – купец…
Начало сентября было знойным. Крестьяне не могли нарадоваться. Грозди тяжелели. Скоро сбор винограда. Но Жаннет его не увидит: через неделю конец ее счастью.
Это было предпоследнее свидание. Дессер неловко ее обнял. В делах любви он и вправду был школьником. Жаннет почувствовала искренность, смятение Дессера. Она высвободилась и печально попросила:
– Не нужно.
Он тотчас покорился. Они шли по лесной тропинке, молчали. Потом Жаннет сказала:
– Здесь было много земляники, видите листья… Вы не сердитесь. Если бы у меня к вам ничего не было… Я ведь не девушка. Я сходилась просто, не знаю – отчего. От одиночества. Или не умела отказать… Но с вами другое…
Он ничего не ответил.
После этого разговора Жаннет всю ночь корила себя: она снова отказывается от счастья. Правда, она сама не знала, блажь это или настоящее чувство. Иногда ей казалось, что она пристрастилась к беседам с этим человеком только потому, что он говорит, как эхо, отвечает ее мыслям. Они оба устали, опустошены, одичали без ласки. Оба бедняки. Что им дать друг другу? Иногда Дессер сливался с виноградниками, с отдыхом, с простыми шутками в деревенском кафе. Но сейчас ей показалось, что она его любит. Она рассердилась на себя за сцену в лесу: разыграла недотрогу. Потом – на него: почему он ее послушал? Наконец решила: «Завтра я его поцелую». И с этим заснула.
На следующий день Дессер пришел одетый по-городскому. Лицо у него было озабоченное.
– Через час я уезжаю в Париж.
Жаннет вскрикнула:
– Нет!
Он тихо ответил:
– Спасибо.
Потом показал синий листок – телеграмма.
– Меня вызывают. Неожиданное обострение…
И вдруг Жаннет услышала знакомые имена, как будто заговорил диктор: Гитлер, Генлейн, Чемберлен…
– Неужели война?
– Не думаю. Но нужно спасать мир. Во что бы то ни стало… Вы видали, как счастливы здесь люди. Нужно это отстоять…
Она глухо ответила:
– Да.
А минуту спустя удивилась:
– Почему вы?.. Нет, я ничего не понимаю. Я ведь до сих пор не знаю – кто вы. Сначала я думала, что вы торгуете вином… А теперь вы говорите, как будто вы депутат или министр…
Он на минуту развеселился.
– Нет, нет, не министр! Избави бог! Я торгую… Только не вином… Одним словом, тот самый Дессер, который мерзавец. Помните, вы в первый день сказали? Теперь вы, наверно, пошлете меня к черту.
Жаннет изумленно посмотрела на него, как будто она раньше не видела этого человека. Миллионер… Она помнила богачей Лиона, чопорных и надменных. А Дессер пил с крестьянами, ходил в люстриновом пиджачке, проводил дни с плохонькой актрисой… Необычайность всего этого еще усилила ее влечение к Дессеру. Как обидно, что он уезжает!.. Они попрощались у того же дерева. Жаннет хотела его поцеловать, но отвернулась.
– Я вчера ночью решила, что я вас поцелую. Но теперь нельзя – вы подумаете, что польстилась на миллионы…
У него на глазах показались слезы, и, рассердившись на свое смятение, он пробормотал:
– Это как всегда…
Она быстро его поцеловала и, взбежав на холмик, крикнула:
– Мой телефон: Суфрен ноль восемь двадцать шесть. И, поднявшись еще выше:
– До свидания! В Париже увидимся. Хорошо?
Он уже успел прийти в себя, стать обычным, чуть насмешливым:
– Конечно! Если только не будет войны.
9
Тесса так долго рассказывал всем о безопасности Франции, что сам в нее уверовал. Когда при нем говорили: «Если не будет войны», – он с уверенностью отвечал: «Не будет». Собеседники улыбались, обнадеженные: Тесса что-то знает!.. А Тесса ничего не знал. Он мог бы, как другие, сесть и гадать: будет – не будет? Но он был спокоен. Спокойствие это было необъяснимым и непоколебимым; оно рождалось от зрелища людей, мирно распивающих аперитивы, от щебета Полет, от привычных парламентских сплетен; все в мире представлялось ему понятным и закономерным. Могла ли эта хорошо налаженная жизнь поколебаться от каких-то Судетов?
Но вот наступил сентябрь. Телеграммы из Берлина говорили о близкой развязке. Нельзя было отделаться оптимистическими фразами. Тесса собирался отдохнуть в поместье друзей на берегу Луары, когда подошла гроза. Немногие понимали серьезность положения. Газетам не верили; помнили май, тогда журналисты тоже каркали; говорили: «Обойдется!..» Каникулы продолжались; загорали на пляжах, подымались на ледники, удили рыбу. В теплой тишине дачных уголков газетные сообщения казались отвлеченными; трудно было представить, что донесения послов могут помешать купанью или прогулке.
Тесса пугала ответственность. Стоило ли интриговать, подкапываться, льстить, чтобы заполучить власть в такое проклятое время? Частенько он вздыхал о прошлом: куда легче было защищать честного убийцу, который, не говоря высоких фраз, прирезал богатую свояченицу! Но ни за что Тесса не расстался бы с министерским портфелем: в ощущении власти было нечто веселящее. Он помолодел лет на десять; даже Полет это заметила. Он все время был в движении, приподнят, возбужден. Он говорил себе: «Какие минуты! Министров было много, их забыли, а про меня будут читать правнуки. Только бы спасти Францию и мир!»
Положение с каждым днем обострялось. Нужно было что-то сделать, одернуть немцев. Но англичане отмалчивались. А Франция была разъединена. Тесса отводил в сторону Фланден, объяснял, доказывал, уныло повторял: «Мир на волоске…» – и Тесса казалось, что вся беда в чехах. Потом прибегал бородатый Фуже, кричал о свободе, цитировал Клемансо, выплевывал: «Франция!.. Франция!..» И Тесса, испуганный, отвечал: «Чего ты петушишься? Мы не выдадим чехов. Ручаюсь…» И, освободившись от неистового бородача, Тесса вздыхал: кажется, придется воевать.
Только что ему принесли пространную телеграмму из Праги. Судеты выступят в ближайшие дни; германские войска перейдут границу, чтобы «защитить братьев»; Бенеш настаивает на совместном выступлении держав, гарантировавших неприкосновенность Чехословакии. Тесса задумался. Можно ли спасти чехов, когда Франция накануне распада?.. Правые грозят бунтом. Даладье пьет абсент и приговаривает: «Я не пошлю французских крестьян на убой…» Лебрен плачет. А друзья Дениз выносят воинственные резолюции и разжигают забастовки. Да, это тяжелее, чем защищать самого страшного убийцу!..
Когда в кабинет вошел Бретейль, Тесса грустно высморкался; предстоит еще один неприятный разговор. Мало ему судетов, надо считаться с оппозицией, ублажать Бретейля!.. Тесса вдруг вспомнил Люсьена, выкраденный документ и всхорохорился. Его птичий нос заходил, как клюв хищной птицы.
– Видимо, придется воевать.
Бретейль спокойно ответил:
– Ни в коем случае. Ты знаешь, что мы не должны и не будем воевать. Успокой страну. Эта паника отражается на всей экономической жизни. Сегодня на бирже…
– А ты слышал, что на этой неделе ожидают путча судетов? Все как по нотам: немцы перейдут границу… Отвертеться мы не сможем.
– Если вы объявите мобилизацию, начнется гражданская война. Разгром Франции обеспечен. Конечно, Германия – наш естественный враг. Но бой нужно дать на выигрышных позициях. А Франция разделилась. Одни считают, что судетов следует отдать: богу – божье, Гитлеру – гитлеровское. Так рассуждают и депутаты моей группы. Кто против уступок? Коммунисты. Народный фронт. Поклонник Москвы Фуже. На чехов им наплевать. Они хотят укрепить свои позиции. Из ста французов десять – за компромисс, пять – за Бенеша, остальным попросту надоела вся эта история. Неужели ты пойдешь за коммунистами?
