Александр Крыласов - Дневник нарколога
— Погоди, — вдруг осознал непоправимое Аникеев, — ты что, и папку «мои документы» снес?
— Конечно, — кивнул Навозов.
— Там же была моя кандидатская, — застонал Стас.
— Предупреждать надо, — нахмурился Макс, — а ты что, кулема, на другие носители ценную информацию не переносишь?
— На какие носители?! — взвыл Стас.
— Например, на флешку, — издевательски просветил Навозов, — оказывается, существуют такие накопители информации, как флешки.
Аникеев ощутил неудержимое желание взять уже бесполезный ноутбук и со всего размаху обрушить на голову Навозова. Тот, затылком почувствовав напряжение, разлившееся в воздухе, сразу засобирался домой.
— Ну, я как забабахаю сайт, позвоню.
Аникеев ничего не ответил, кровавая муть плавала у него перед глазами, и в этой багровой пелене шевелились подозрительные червячки. «Давление скакануло, — понял Стас, — хорошо еще, что я молодой, а то ведь так и инсульт словить можно. Запросто. С такими „ваятелями“ парализует за нечего делать». Он взглянул на бумаги, оставленные Навозовым. На листе в левом верхнем углу сиротливо притулились три слова: тренд, отскок и волатильность. Термин «волатильность» был подчеркнут два раза и украшен покосившимся восклицательным знаком.
Навозов позвонил через полгода.
— Процесс идет, — обнадежил он, — скинь мне sms-кой свой электронный адрес. Увидишь, что я там забабахал.
— Русские медленно запрягают. Зато быстро распрягают и никуда не едут, — загробным голосом пошутил Стас.
Аникеев, который с жутким напрягом восстанавливал диссер, кляня себя за мягкотелость, скинул Навозову свою электронку, а потом не поленился посмотреть, что же там такого Макс «забабахал». В электронной почте непринужденно разместились две фотографии, выдернутые из недр Интернета. На одной лощеный доктор в белом халате с фонендоскопом на шее смотрел проницательно вдаль, а на другой медсестра со шприцем в дебелой руке своей улыбкой напоминала Джоконду, получившую среднее медицинское образование. Аникеев выругался и удалил сообщение.
Следующий раз Макс позвонил через четыре месяца.
— Я тебе такой фон придумал, закачаешься, — с ходу озадачил Навозов, как будто они расстались только вчера, — нужно еще десяточку накинуть. Слышь, Стас?
— Чтобы тебя опять перекособочило, ваятель хренов, — неожиданно для себя Аникеев вспомнил такие выражения, про которые лучше забыть, — ты помнишь, что взял у меня десять тысяч, а сайт так и не сделал? Подавись ими, мудон, но если ты еще раз возникнешь на моем пути, я их у тебя из пищевода достану. Та десятка — это плата за нашу с тобой разлуку, «за наше не гулянье под Луной, за Солнце не у нас над головами».
Навозов ответил короткими гудками, а Стас еще добрых двадцать минут разорялся в пикающую трубку. Он с удовольствием ощутил, что бесхребетность и политкорректность слетели с него как смирительная рубашка и он, наконец-то, свободен в своих выражениях.
На следующий день Аникеев встретил соседа, и тот за бутылку коньяка склепал ему сайт. За три дня. Правда, по нему не пришел еще ни один пациент, но сайт висит. Можете сами посмотреть.
Отворот, приворот и установка на удачу
Случилось так, что Глеб Холодцов на старости лет влюбился, и не просто влюбился, а в молоденькую. Он и сам-то был не шибко старый — сорокапятилетний крепыш, сохранивший все волосы и зубы, но его зазнобе только-только исполнилось девятнадцать. И поэтому трясла она его как грушу, тем более ведь было на что трясти. Холодцов по кличке Холодец или Студень был широко известен в своем родном городе Реутове и даже за его пределами. Глеб держал несколько магазинов, два городских рынка и раскрученный ресторан, где горожане покорно оставляли свои кровные, у него была любящая жена, двадцатилетняя дочь на выданье и два сына, четырнадцатилетних близнеца, радующие родителей своими успехами в английском и каратэ. Жизнь, можно сказать, удалась: Холодец договорился с властью, обошел на вороных своих конкурентов и пережил всех бандитов, пытающихся наложить лапу на его бизнес. Его доходы постоянно росли, а расходы устоялись, коттедж был достроен, и дальнейшая жизнь представлялась хорошо отформатированной лыжней, ведущей прямо на небеса. И вот, когда все так чудесно устаканилось и устоялось, на безоблачном горизонте Глеба возникло длинноногое чудо по имени Люся. Люся родилась в городе-герое Сердобске и в ближнее Подмосковье подалась от сильно пьющих родителей и слабо ухаживающих сверстников, которых больше интересовала самогонка, чем женский пол. Девушка сняла комнату у местной бабульки вместе с двумя такими же соискательницами счастья и устроилась продавцом на рынок Глеба. Там он ее милую, красивую и заприметил, а приметив, запропал. Люся оказалась девушка не промах, впрочем, как и вся современная молодежь, и поставила Холодцову условие: хочешь под старость лет быть над молодостью — плати. На следующий день она уже не торговала на рынке, а принимала душистую ванну в отдельной однокомнатной квартире. Потом пошла на курсы по вождению и записалась к косметологу и в фитнес-центр. Затем стала разъезжать по магазинам женской одежды и быстро разобралась, что чем вещь дороже, тем она статусней. Когда экзамены на права были благополучно сданы, естественно встал вопрос о покупке автомобиля. Глеб покряхтел, покряхтел, однако купил «альфа-ромео» вызывающе красного цвета, перевязал бантом и подогнал к окнам Люси. Далее резвой содержанке стало западло обитать в съемном жилье, и срочно потребовалась стодвадцатиметровая трехкомнатная квартира в новостройке, в которой пришлось сделать евроремонт и обставить хайтековской мебелью. Холодец был мужик небедный, и почва под его ногами своею крепостью напоминала лед, но с таким запросами, как у Люси, даже у него начались проблемы. В отлаженном бизнесе Глеба, как в мартовском льду, стали возникать опасные промоины и полыньи, грозящие окунуть сластолюбца в ледяную воду кредитов и долгов. Вместо того чтобы скирдовать капитал, Студень на пару с Люсей теперь тусовался по авангардистским выставкам и ночным клубам. У Глеба болела спина, ныли ноги, и ужасно хотелось спать, но он пытался во всем перещеголять молодых. В довершение всех бед в Холодцове проснулась безумная и неконтролируемая ревность, он довязывался не только к каждому телеграфному столбу, но и ко всем мужчинам моложе семидесяти лет. Скоро ревность стала носить настолько болезненный характер, что Глеб среди ночи вылезал из семейной постели, крадучись одевался и тенью скользил под окна Люси. Там он, ежась от ночного холода и воинственно колотя руками воздух, наблюдал за колышущейся шторой в ее спальне. В голове стареющего любовника возникали картины одна ужаснее другой: вот Люся совокупляется с юным художником, вот отдается мускулистому сантехнику, вот трахается с бригадой маляров. Иногда Студень поднимал с дороги булыжник, и только нечеловеческое усилие воли удерживало его от желания запустить камень в окно подлой изменщицы. Конечно, проще было подняться на третий этаж, постучать в дверь рогами или открыть дверь своим ключом, чтобы лично убедиться в измене, но… но… А вдруг в постели лежит одна Люся и дрыхнет без задних ног, набегавшись по дорогим магазинам? А вдруг там действительно кто-то есть? Тогда визит закончится смертоубийством голубков, и остаток дней ему придется провести за колючей проволокой, а Холодцу бы этого не хотелось. Реутов — город небольшой, событий там происходит немного, и роман Холодцова и Люси живо обсуждался на каждом углу. Сначала с Глебом перестали разговаривать жена и дочь, потом любимцы близнецы стали отворачивать глаза, забили на английский и связались с местной шпаной. А Люся все нагнетала: теперь она хотела выйти за Глеба замуж и стать соучредителем во всех его фирмах. Холодец пытался робко возражать, но тут же был беспощадно отлучен от девичьего тела, подвергнут опале и вынужден на коленях умолять о прощении. Простая сердобская девушка из неблагополучной семьи оказалась та еще стерва, она рассорила Глеба со всеми друзьями, партнерами и родственниками. Люся капризничала, устраивала истерики и скандалы, а Студень скакал вокруг нее на цырлах, потакая малейшей прихоти. В конце концов, несчастному был поставлен ультиматум: в течение месяца развестись с женой, взять две путевки на Барбадос и там устроить грандиозную свадьбу под шелест волн и крики попугаев. В противном случае Люся Глеба на порог не пустит и знать его больше не желает.
Холодцов понял, надо что-то с этим делать, и пошел к своему школьному другану Лехе Змееву по кличке Змей. Леха служил барменом в ресторане Глеба, подрабатывал тамадой на свадьбах и знал женщин, как свои пять пальцев. Он был хитер как змей, хладнокровен как крокодил и циничен как работник ЗАГСа с многолетним стажем. Подвизаясь в качестве тамады и массовика-затейника, Змеев постоянно шерстил Интернет в поисках шуток и анекдотов, выставляющих новобрачных в выгодном свете. На свадьбах он сыпал шутками и прибаутками, без зазрения совести выдавая их за собственные, вызывая громовой хохот гостей и слезы умиления у самых недовольных тещ и свекровей. В свободное же от работы время Змей, наоборот, чихвостил женихов и невест на чем свет стоит, воспринимая любой брак, а особенно своих друзей, как личное оскорбление. Немудрено, что с такой родословной Леха был закоренелым холостяком, женоненавистником, женолюбом и ходоком одновременно. Глеба он встретил в полосатом халате с кистями, предложил чая и загадал загадку:
