Игорь Ефимов - Седьмая жена

Плохо спал из-за боли в пальце.

Пытаемся определить, куда нас несет. Каждый день записываем время, когда солнце достигает зенита. Капитан под моим руководством соорудил подобие секстанта. Из деревянной линейки и кастрюльной крышки. Но проку от него мало. Нас все время качает. Похоже, что ветер и течение сносят нас на восток.

Время от времени спасаемся от жары, купаясь за бортом. Сегодня Линь Чжан отплыла от трапа всего на три метра. И тут вдруг налетел внезапный шквал. Стал относить «Вавилонию» прочь. Так быстро, что Линь Чжан не могла догнать. Я схватил в руку конец веревки и поплыл ей навстречу. Мы едва успели дотянуться и ухватить друг друга, как веревка кончилась. Капитан с трудом подтянул нас обратно к трапу. Теперь я требую, чтобы каждый, купаясь, привязывал себя веревкой. Кроме того, надо все время следить за акулами. Они появляются постоянно, но днем держатся в отдалении.

Ночью опять мучился бессонницей. И слышал время от времени, как кто-то постукивал снаружи по борту. Лишь под утро я догадался, что это такое. Летающие рыбы! Днем они видят корабль и оплывают его стороной, а ночью выпрыгивают из воды вслепую и натыкаются на борт. К сожалению, ни одна не залетела на палубу – слишком высоко.

Я рассказал о своем открытии капитану. Мы решили попробовать одно приспособление. Работали весь день. Трудность в том, что из инструментов у нас есть только два ножа, иголка с ниткой и маникюрный набор Линь Чжан. (В их каюту пираты не проникли, поэтому все, что было у них, – сохранилось. В том числе и автомат. Педро-Пабло сознался, что автомат и три обоймы к нему были вручены ему мистером Козулиным в Монреале.)

То, что мы соорудили, похоже на помесь гроба и индейской пироги. Каркас сделали из дощечек (в дело пошел палубный настил), обтянули простыней. Подвесили наше сооружение снаружи у борта. Веревок у нас тоже не осталось – пользуемся электрическими проводами, которые выдираем из-под обшивки стен.

Я читал, что птицы в океане – знак того, что близко берег. Вокруг нас довольно много птиц, но никакой земли поблизости не должно быть, если верить картам. Я узнаю фрегатов (широченные крылья и красная полоска на горле у самцов), олушей (голубая голова), остальных не знаю. Интересно, где они проводят ночь? Неужели продолжают парить в воздухе? Или опускаются на воду?

Под вечер видели еще один корабль. Он прошел в двух милях к востоку от нас. Мы прыгали и размахивали рубахами полчаса. Но солнце садилось как раз за нами. Вряд ли они могли бы нас заметить, если бы даже специально искали.

Теперь вспоминаю, что я и сам, плавая на «Вавилонии» по озеру Эри, никогда не останавливался при виде неподвижных моторок или парусных лодок. Мало ли ради чего люди остановились! Не станешь же подплывать к каждому и проверять. Мы не готовы к встрече с терпящим бедствие, как не готовы к встрече с инопланетянином. Кроме того, нас губит изобретение радио. Корабль, не испускающий радиосигналов, как бы не существует для других кораблей. Эй, вот же мы! Нас видно невооруженным глазом!

Ура! Ура! Ура!

В наш гроб-пирогу-корыто попадало за ночь десятка два летающих рыб. И на леску из электрического провода попалась метровая акула. Мясо у нее не слишком вкусное, но зато печень – очень полезна. Удалось выжать много сока. Мы постепенно привыкаем к его вкусу. Я заставляю всех есть рыбьи головы тоже, особенно глаза. Там есть витамин «це» – спасение от цинги. Неизвестно, сколько нас будет носить по океану. Нужно готовиться к худшему.

Для стряпни у нас есть только одна маленькая кастрюлька с крышкой. (Тоже оказалась в каюте Линь Чжан.) Мы разводим под ней огонь из щепочек, но этому скоро придет конец. На «Вавилонии» оказалось очень мало деревянных частей. Всюду пластик, алюминий, стекло. Мы не можем без конца разбирать палубу. Иначе первый же шторм зальет нас и потопит.

Понемногу приучаем себя есть рыбу сырой. Если нарезать кубиками и посолить, получается почти как суши в японском ресторане. Кстати, соль посреди соленого океана тоже не так-то просто добыть. Мы обмакиваем простыни в морскую воду и вывешиваем их сушить. Потом отряхаем высохшую ткань над чистым столом. Набирается щепотка, которой хватает на ужин. На следующий день повторяем снова.

Девятый день дрейфа. Выловили из океана большой пробковый поплавок от сети. Капитан развел костер из мазутных тряпок и на минуту бросил туда поплавок. После этого все мы целый час ползали по палубе и выводили пробковой сажей большие буквы SOS. Если самолет будет пролетать низко, он сможет разглядеть буквы. Потом мы сообразили, что нужно было сделать эту надпись не на палубе, а на борту. Но было поздно, пробка кончилась. А другой краски у нас нет. SOS! SOS! SOS!

– …Как ты кричишь, милый, – повторяла восхищенная и изумленная Джил. – Как ты кричишь…

Потом она сидела перед зеркалом, задумчиво играла голой грудью, как апельсином, подкидывала на ладони и с недоверием пыталась высмотреть за гладью стекла объяснение, причину, повод для его непристойньгх воплей. Да, конечно, она слыхала – читала в книгах, смотрела в кино. Любовь – это страшная сила. Любовь может подчинить себе сердце и ум. Она может превозмочь даже наше естественное отвращение к телу другого человека. Конечно, она испытала любовь – как бы иначе она могла родить двух детей? Но ее муж никогда не терял самообладания, никогда не впадал в такой смехотворный экстаз. Она была ошарашена, сбита с толку, шокирована, польщена.

Да, возможно, что ее отношение ко всему телесному было преувеличенно настороженным. Протестантская семья, религиозное воспитание. «Плотские утехи» – эти слова за их столом произносились тем же тоном, что и «естественные отправления». Наверно, это отношение было привито ей, вошло в подсознание. Но она ничуть не гордилась им. Она не хотела заразить им своих детей. Наоборот, она хотела, чтобы они были свободны и сведущи. Держала в доме учебники, показывала детям картинки. Два года назад увезла их на месяц в колонию нудистов. Хотя муж ее был очень недоволен. Но она настояла. Это был чудесный месяц. И без всяких утех. Ее мальчики до сих пор дружат с двумя девочками, с которыми они познакомились там. В конце концов, в Японии мужчины и женщины испокон веков купаются вместе. А это очень здоровая нация. Но собственные «табу» она так и не смогла преодолеть. Выходить раздетой на пляж ей было так же трудно в последний день, как и в первый. И это при том, что она как-никак получила медицинское образование.

Вообще она не очень охотно рассказывала ему о своем прошлом, особенно о детстве. Если он задавал прямой вопрос, она на минуту поднимала глаза к потолку, будто просматривала на свет цепким взглядом кинопленку памяти, которую и предъявляла ему потом, но с явными следами цензорских ножниц, с затемнениями там и тут. Родители? Да, они были учителями всю жизнь. Где жили? Постоянно переезжали из города в город. Нет, не только в Нью-Джерси, но и в Пенсильвании тоже. А год, помнится, прожили и в Огайо. Нет, они уже умерли. Конечно, она знает, где они похоронены, но сейчас название городка выскользнуло из памяти. Там живет дальняя родственница, она ухаживает за могилами. Вовсе нет, они не в один день умерли. Сначала мама, потом папа. Известно, что вдовцы не живут долго, одиночество ломает их очень быстро. Они похоронены рядом. Но неужели это так важно, от чего они умерли? Можешь не бояться, никакими наследственными болезнями я не страдаю.

Он складывал картинку по кусочкам. Не то чтобы ему было очень интересно. Просто нравилось схватиться с ее затаенным цензором, обыграть, вытянуть кусочек правды. Она и про свою бывшую профессию сначала темнила и потом проговорилась случайно. Вернее, выдала себя, когда он явился хромая, с распухшей лодыжкой.

Это было еще в первые месяцы, когда они так изворачивались, чтобы муж-5-1 ничего не прознал. Муж-5-1, глядящий прямо перед собой, идущий и идущий мимо просящих на доброе дело, уходящий к своей черной кассирше, – он сказал ей ужасные слова в момент разрыва. Он сказал, что жизнь с ней была для него мучением. Что он терпел ее только из-за детей. И что он сделает все возможное, чтобы суд отдал детей ему.

Адвокат заверил ее, что это не пустая угроза. Муж-5-1 имеет связи в судейском мире. Если только он сумеет доказать, что она была психически неустойчива, уводила детей прочь из реального опробованного мира (вспомнить месяц среди нудистов!), травмировала их слабые, распираемые любопытством сердца, то судья может по знакомству вынести решение в его пользу.

– Это безумие! – твердила Джил, обнимая Антона в полумраке фанерной кабинки, которую они сняли на берегу небольшого озерка. – То, что мы делаем, – чистое безумие. Рано или поздно мы попадемся. Бабочки летают у меня в животе. Полный живот бабочек страха.

Поездки в кабинку обставлялись шпионскими предосторожностями. Ее машина не должна была появляться поблизости ни при каких обстоятельствах. Они сговаривались о месте и времени, звоня из одного платного телефона в другой («Да-да, он способен нанять частного сыщика для подслушивания домашней линии!»). Приезжали на стоянку около большого магазина (каждый раз – нового), она надевала темные очки, повязывала косынку, шла не спеша к его машине, не спеша открывала дверцу, проскальзывала внутрь и укладывалась бочком на заднее сиденье, где он запасал для нее подушку. Ведь город полон знакомых – заметят ее голову в машине и донесут! Ехать им было около часу, так что иногда она даже ухитрялась заснуть, и он потом целовал отпечатки наволочки на ее щеке.