Дэвид Лодж - Академический обмен
— Мы как-нибудь туда сходим, — пообещал он Хилари.
— Господи, да вы уже все тут знаете, Моррис. Можно подумать, что вы прожили в Раммидже долгие годы.
— Мне самому иногда так кажется, — мягко пошутил он.
— Вам, наверное, уже не терпится вернуться домой, в Эйфорию.
— Да как вам сказать… Жаль было бы пропустить розыгрыш первого гран-при Раммиджа.
— Ну, а наш климат… И ваша семья?..
— Я буду рад повидать близнецов. Возможно, в последний раз. Вы же знаете, что Дезире хочет со мной развестись.
У Хилари на глаза навернулась пьяненькая слеза.
— Мне очень жаль, — сказала она.
Моррис передернул плечами, и лицо его приняло мужественное, но усталое выражение, как у обаятельного кино-гангстера. Позади Хилари на стене висело дымчатое зеркало, сверяясь с которым он вносил в свое отражение легкие и малозаметные поправки, ненадолго отвлекаясь для этого от созерцания ее декольте.
— А есть какие-нибудь шансы на примирение? — спросила она.
— Я надеялся, что эта моя поездка что-то изменит. Но судя по письмам Дезире, она не передумает.
— Мне очень жаль, — снова сказала Хилари.
Солистка «Смерти Артура» пела «Кто знает, куда уходит время», вполне сносно имитируя Джуди Коллинз.
— А у вас с Филиппом были какие-нибудь проблемы? — отважился спросить Моррис.
— Нет, никогда. Ну, то есть до сих пор… — Она в смущении запнулась.
Он протянул руку и накрыл ее ладонь своей.
— Вы знаете, что мне известно насчет Мелани.
— Да, знаю… — Она уставилась на его большую темную руку с пальцами, заросшими густыми волосами. «Похоже на медвежью лапу», — обычно говорила Дезире. Но Хилари своей руки не отняла.
— Это случилось впервые, — сказала она.
— Откуда вы знаете?
— Уж я-то знаю… — Она подняла на него глаза. — Мне очень жаль, что это оказалась ваша дочь.
Придумать подходящий ответ на подобное сочувствие Моррису не удалось. Он снова пожал плечами.
— Но вы ему это уже простили? — спросил он.
— Да, конечно. Думаю, что да.
— Хотел бы я, чтобы у Дезире было столько же понимания, — вздохнул он.
— Возможно, ей приходится понимать куда больше? — робко спросила она.
Он бесшабашно ухмыльнулся:
— Возможно.
К певице присоединились соло– и бас-гитары, и все вместе они запели популярную песенку про волшебного дракона, подражая группе «Питер, Пол и Мэри». Моррис пришел к выводу, что соло-гитара совсем никуда не годится. Возможно, это и был Артур. В таком случае, название группы символизировало конечную цель, достижение которой было весьма желательно.
— Ну что, заглянем куда-нибудь еще? — спросил Моррис.
Пабы к этому времени закрылись, и «Петронелла» стала заполняться менее утонченной публикой — забубёнными выпивохами и уличными девицами не первой свежести. В любую минуту «Смерть Артура» могла закончить свою программу, за чем последовало бы шумное диско. Моррис знал еще одну придорожную закусочную, в которой музыкальный автомат был заряжен исключительно свингом сороковых годов.
— Я думаю, нам пора домой, — сказала Хилари. Моррис взглянул на часы.
— Куда спешить? С детьми сидит Мэри.
— Нет, все равно пора. Меня что-то совсем разморило. Не привыкла я столько пить по вечерам.
Сев в машину, она откинулась на сиденье и закрыла глаза.
— Спасибо за чудесный вечер, Моррис.
— Спасибо вам. — Он наклонился и в порядке эксперимента поцеловал ее к губы. Она обняла его за шею и приняла поцелуй раскованно и с удовольствием. И Моррис решил все-таки отвезти ее домой.
Когда они вернулись, дом уже спал. Они молча поднялись на цыпочках по лестнице. Пока Хилари накрывала стол к завтраку, чтобы не возиться утром, Моррис пошел в ванную, быстренько подмылся, почистил зубы, надел чистую пижаму и шелковое кимоно и засел в ожидании в своей комнате. Наконец Хилари поднялась к себе. Он выждал еще несколько минут, затем тихонько пересек коридор и вошел к ней в спальню. Хилари в комбинации сидела у зеркала и расчесывала волосы. Обернувшись, она вздрогнула от неожиданности.
— Вы что, Моррис?
— Я просто подумал, что, может быть, сегодня я буду спать здесь. Разве вам этого не хотелось?
Она в ужасе затрясла головой:
— Нет-нет, что вы!
— А почему нет?
— Только не здесь! Дети рядом. И Мэри.
— Но где же еще? Завтра я возвращаюсь к О'Шею. Крышу уже починили.
— Я знаю. Извините меня, Моррис.
— Да будет вам, Хилари! Расслабьтесь! Вы чем-то встревожены. Давайте-ка я сделаю вам массажик.
Он встал позади Хилари, положил ей руки на шею и стал разминать плечевые мышцы. Но она ничуть не расслабилась и напряженно склонила вбок голову, так что в зеркале они отразились вдвоем как живая картинка, демонстрирующая истязателя и его жертву.
— Извините меня, Моррис, но лучше не надо, — пробормотала она.
— О'кей, — холодно сказал он и оставил ее, неподвижно застывшую перед зеркалом.
Через несколько минут они снова встретились в коридоре между ванной и спальнями. У Хилари под халатом была надета ночная рубашка, лицо блестело от крема. У Морриса вид был откровенно мрачный и обиженный. Проходя мимо, она дотронулась до него рукой.
— Моррис, извините меня, — прошептала она.
— Забудьте об этом.
— Если бы это было возможно… Если бы… Вы были так добры ко мне! — она слегка покачнулась в его сторону. Он поймал ее, поцеловал, скользнул рукой под халат, и все пошло просто замечательно, но вдруг где-то рядом громко скрипнула половица, Хилари вырвалась и метнулась в свою комнату. Разумеется, поблизости никого не было. Это просто треклятый старый дом снова завел сам с собой беседу. Хилари говорила, что от центрального отопления старое дерево стало одновременно усыхать и расширяться. Возможно, что и так. В комнате Морриса между половицами зияли такие широкие щели, что сейчас из кухни этажом ниже сюда стал просачиваться аппетитный аромат бекона и кофе. Моррис решил, что пора вставать.
В кухне Мэри Мейкпис, одетая в один из халатов Хилари, который с трудом сходился на ее выпяченном животе, готовила для детей завтрак.
— Что вы такое сотворили вчера с Хилари? — поприветствовала она Морриса.
— О чем это ты?
— Что-то ее с утра не видно. Как следует напоили?
— Не больше двух мартини.
— Яйца с беконом будете?
— Да, парочку, омлет, пожалуйста.
— Вы что, думаете, здесь ресторан?
— Ага, и на гарнир картошечки позажаристей. — Он подмигнул Мэтью, который с открытым ртом сидел над чашкой кукурузных хлопьев. Юные Лоу совсем не привыкли к словесной перепалке за утренним столом.
— Моррис, не могли бы вы подбросить меня до вокзала по дороге на работу?
— Конечно. А куда ты собралась?
— Помните, я говорила вам, что хочу навестить семейную могилу в графстве Дарем?
— Но это довольно далеко.
— Я там и заночую. Вернусь завтра утром.
Моррис вздохнул.
— Завтра мы здесь уже не увидимся. О'Шей починил крышу, так что я возвращаюсь в свою квартиру. Чего мне будет не хватать, так это здешней стряпни.
— А вам не страшно туда возвращаться?
— Ну, ты же знаешь, как говорят в народе: глыба замерзшей мочи два раза в одно место не падает.
— Дети, поторапливайтесь, не то в школу опоздаете!
Мэри поставила перед Моррисом омлет с беконом, и он с пониманием дела принялся его уписывать.
— Послушай, Мэри, — сказал он, когда дети ушли из кухни. — С твоими талантами не пристало быть матерью-одиночкой. Почему бы тебе не уговорить твоего попа стать протестантом? Тогда он с полным правом мог бы на тебе жениться.
— Странно, что вы об этом заговорили, — ответила она, вынув из кармана почтовый конверт и помахав им в воздухе. — Он пишет, что сложил с себя церковный сан.
— Здорово! И хочет на тебе жениться?
— По крайней мере, жить со мной вместе.
— И что ты собираешься в связи с этим делать?
— Я решила подумать. Все-таки интересно, что случилось с Хилари? Мне хотелось бы переговорить с ней перед отъездом.
В дверях появилась Аманда в школьной форме — в темно-бордовом пиджачке, белой блузке с галстуком и серой юбке. Ученицы раммиджской школы для девочек юбки носили настолько короткие, что вид у них был как у мифических гибридов вроде русалок или кентавров: выше пояса суровая чопорность, а ниже — раздвоенная и неприкрытая живая плоть. В это время дня окрестные автобусные остановки были сущим раем для зачарованных созерцателей недостижимых услад. Под пристальным взглядом Морриса Аманда покраснела.
— Я пошла, Мэри, — сказала она.
— Погоди, детка, сбегай-ка наверх и спроси у мамы, будет ли она пить чай.
— Мамы наверху нет, она у папы в кабинете.
