Лесли Уоллер - Банкир
– Ну, друг, скажи спасибо, что я тебя выручил,– сказал Бернс с ухмылкой.
– А что произошло? – спросил Палмер.– Почему так срочно понадобилось мое присутствие здесь?
Бернс усмехнулся:– Грорк страдает словесным поносом. Разве это не уважительная причина, чтобы удрать?
Палмер с легкой улыбкой покачал головой:– Вы думаете, в зале не заметили, как сначала вы говорили с Калхэйном, а только потом подошли ко мне?
Глаза Бернса на мгновение сузились, но тут же раскрылись, и он громко расхохотался.– Ну что ж, вы быстро учитесь уму-разуму, мистер Палмер,– сказал он.– Благодаря тому, что мы только что проделали, у полдюжины руководителей сберегательных банков, сидящих в зале, сейчас предынфарктное состояние.
– И все же, несмотря ни на что, большинство голосов в Олбани[8] у республиканской партии,– задумчиво сказал Палмер.– Едва ли деятель демократической партии, пусть даже с таким весом, как у Калхэйна, станет причиной бессонной ночи для кого-нибудь из наших расчетливых друзей.
Глаза Бернса заметались по сторонам, и у Палмера мелькнула странная мысль, что брошенная им фраза чувствительно задела Бернса, который сейчас быстро оглядывался, будто ждал новых ударов.
– Душечка,– сказал Бернс.– Ну скажите мне, пожалуйста, кто и где сказал, что республиканская партия единым фронтом выступает за владельцев сберегательных банков? Может быть, я проспал, может быть, Моисей спустился с горы и начертал одиннадцатую заповедь? – Он тихонько захихикал себе под нос с каким-то булькающим отзвуком, и Палмер понял, что Бернс основательно пьян.
– Это общеизвестно,– ответил Палмер.– А у вас другие соображения?
Бернс выразительно пожал плечами и тут же похлопал Палмера по руке.– У меня нет никаких особых соображений,– сказал он, придав неожиданно своему голосу нарочитую многозначительность.– Если я что-нибудь хочу сообщить другу, то выкладываю все прямо и откровенно.
– Ну что ж, выкладывайте,– усмехнулся Палмер, подхватывая нью-йоркский жаргон Бернса.
– Вся эта собачья грызня в Олбани,– начал объяснять Бернс,– вовсе не связана с борьбой партий. Ты понимаешь, что это значит?
– Это значит, что сверху еще не дали указаний.
– Какой цинизм,– сказал Бернс, скривив губы.– Нет, деточка, ошибаешься. Это попросту означает, что когда банкиры начинают между собой потасовку, то представители законодательной власти чуют запах денег.
– Боюсь, что я начинаю понимать, о чем идет речь,– сказал Палмер.
Бернс в подтверждение кивнул головой:
– Приняв решение не рассматривать это как часть программы той или другой партии, бойкие ребята из законодательного собрания в Олбани смогут выдоить из ситуации все до последнего цента. Да, они обставили все это так, чтобы уйти с битком набитыми карманами, уж они-то получат свою долю пирога.
– Иными словами,– сказал Палмер, понимая, что ему не следовало бы развивать далее эти кулинарные сравнения, но не в силах сдержать себя,– они будут чавкать, забравшись всеми четырьмя копытами в кормушку. Бернс безмолвно уставился на Палмера, почувствовав скрывающийся в его словах сарказм, но не улавливая его сути.– Слушай,– сказал он доверительно, мягко произнося каждый слог,– после того как эта волынка здесь окончится, у меня дома соберется кое-кто из подходящих ребят. Загляни ко мне. Тебе не помешает небольшое внутривенное вливание.
– В котором часу?
– Часиков в одиннадцать,– сказал Бернс.– Это не рано для тебя?
– Рано? – переспросил Палмер.– Я не знаю, как дотяну до одиннадцати.
Золотистые брови Бернса поползли было вверх, но тут же опустились. Он понимающе подмигнул: – Ну, а что-нибудь часочков в десять, а?
Из зала раздались бурные аплодисменты.
Глава девятнадцатая
Проторчав примерно с полчаса у стойки бара, Палмер вернулся в зал как раз в ту минуту, когда Большой Вик Калхэйн заканчивал свою пространную речь.
– …И ныне, как и в минувшие века, которые нескончаемой процессией уходят навсегда в небытие,– вещал он громким, чуть гнусавым голосом типичного ньюйоркца,– мы чтим память и воздаем должное всем, кому столь многим, столь многим обязаны,– продолжал Калхэйн в своей напористой манере, будто отсекал каждую фразу.– Мы смотрим в будущее без страха, нас не пугают его масштабы, мы будем смелыми в наступлении и не отступим ни на шаг. Мы не будем осуждать других, ибо не хотим быть судимы сами, не нам указывать на ошибки тех, кто уводит в сторону наше поколение, кто чернит нашу национальную честь и сводит на нет нашу славу. Пусть сама история осудит мелких, близоруких, низких людей с ограниченным кругозором, продающих наше отечество за чечевичную похлебку. Но пусть в анналах истории будет запечатлено навечно, что среди нас, среди присутствующих здесь, вместе со мной в этом зале есть честные и добросовестные люди, с мужеством и настойчивостью решавшие грандиозные задачи, люди… Палмер незаметно проскользнул в затемненный зал и стал высматривать стол номер шесть. Он не мог набраться мужества снова подняться в президиум и занять свое место.
– …место под солнцем! – громыхал Калхэйн.– Право каждого свободно…
Место под солнцем нашлось и для меня, решил Палмер, разыскав наконец стол номер шесть. Он боком пробрался к нему и с облегчением опустился в пустое кресло рядом с Вирджинией Клэри.
Она не заметила его появления. Ее взгляд был обращен в сторону Калхэйна. Палмер видел только ее профиль. До сих пор он никогда еще не был в такой непосредственной близости от нее – в каких-нибудь двадцати-тридцати сантиметрах. Очертания ее высоких скул смягчались округлостью щек и пухлыми губами. Ее тонкий и, пожалуй, чуть длинноватый нос с притупленным кончиком был слегка вздернут. Палмер только теперь обнаружил, что, если смотреть на Вирджинию в профиль, она настоящая красавица. А когда она оборачивается к нему лицом, ее можно назвать только хорошенькой. Вирджиния сидела выпрямившись, ее высокая грудь была полуприкрыта низким вырезом белого облегающего платья с очень узкими бретелями. С того места, где он сидел – несколько позади нее и чуть повыше,– он мог видеть округлые очертания ее бюста с теплой треугольной тенью посередине, прямо над вырезом.
Палмер почувствовал, как запылали у него щеки, и откинулся на спинку кресла. Он глянул в сторону президиума. На мгновение ему показалось, что кресло покачнулось. Он закрыл глаза и выждал, пока тугой комок в горле не перестал его душить.
– …Эти поступки диктуются их духом отрицания, пораженчества и алчности! – продолжал громыхать Калхэйн.– Но не стану перечислять все их свойства, чтобы не нагнать на вас тоску. Позвольте лишь сказать, что… Приоткрыв глаза, Палмер вдруг встретился взглядом с Гарри Элдером – первым своим заместителем в «Юнайтед бэнк». Палмер прищурил глаз, а Гарри подмигнул ему в ответ, затем показал взглядом на внушительную бутылку шотландского виски, которая стояла перед ним, и вопросительно посмотрел на Палмера. Тот утвердительно кивнул и стал внимательно следить, как его пожилой коллега взял пустой бокал с несколькими кубиками льда, наполнил его почти до краев и передал своему соседу, указав на Палмера. Сосед – репортер не то из «Таймс», не то из «Ньюс» – в свою очередь молча протянул бокал следующему соседу.
Эта церемония привлекла внимание Вирджинии. Она обернулась, увидела Палмера, и губы ее чуть тронула улыбка. Взяв у репортера бокал, она передала его Палмеру и шепнула:– На страх врагам.– Затем снова приняла позу внимательного слушателя, повернувшись к Палмеру в профиль. Над вырезом платья явственней обозначились очертания груди.
Палмер прихлебывал виски и тщетно пытался вспомнить, который это по счету бокал – третий или четвертый, но в конце концов решил, что, когда виски разливает Гарри Элдер, не стоит считать, сколько выпито.
– …И мы спокойны, зная, что не сила, а правда, и только правда, может привести к торжеству справедливости,– заключил Калхэйн.– Благодарю за внимание.
Волны аплодисментов прокатились по всему огромному залу. Калхэйн с сияющим лицом поднял руку в знак приветствия, потом сел на свое место и тут же, обернувшись к сидящему рядом Кармину де Сапио, вступил с ним в длительную беседу. Председательствующий Грорк встал и, хотя аплодисменты еще не смолкли, пытался жестом водворить тишину, но вместе с тем, насколько мог судить Палмер, этот жест выражал одновременно и надежду, что аудитория, собравшись с силами, разразится новым взрывом аплодисментов. Палмер поудобнее устроился в своем кресле, немного отодвинувшись назад. С этой позиции он мог видеть только затылок Вирджинии Клэри с художественным беспорядком черных локонов, ее шею и спину с гладкой светло-оливкового оттенка кожей и нежный желобок между лопатками, грациозно сбегающий вниз под покровы платья.
