Дуглас Кеннеди - Покидая мир
— Я знал, что тебе понравится, — заявил Тео.
— Но только я прошу, постарайся впредь обходиться без таких ошеломительно широких жестов.
— Но мне нравится тебя ошеломлять. Тем более что сама ты до того уж рациональна и практична, что даже чересчур. Это тебе не полезно.
Хм… а ведь он попал прямо в яблочко. Я тщательно взвешивала любую покупку, даже самую маленькую, и позволяла себе что-то лишь в самом крайнем случае, если это не казалось мне безрассудством или потаканием своим капризам. Тео с возмущением наблюдал, как я примеряю в магазине понравившуюся мне одежду, а потом отказываюсь купить, так как это «слишком дорого» (даже если магазин был средний по ценам) или «у меня уже есть что-то подобное» (таким образом я убеждала себя, что мне эта вещь не нужна).
— Но тебе же действительно нужна приличная кожаная куртка, — уговаривал он меня, заметив, что мне очень понравилась одна в магазине на Ньюбери-стрит.
— Я могу прожить и без нее.
— Но она же так тебе идет.
— Да ведь это почти четыреста долларов.
— Не отказывай себе.
— Мне стыдно себе потворствовать.
— Это серьезно. Ты должна научиться себя баловать хоть в чем-то. Жизнь, черт возьми, слишком коротка, чтобы откладывать все на потом. И не надо убеждать весь мир, что ты не мотовка и не такая, как твой папочка-мошенник.
— Больше никогда не стану открывать тебе тайны.
— Какая же это тайна, если ФБР в курсе. И вообще, я говорил о том, что тебе надо быть к себе хоть чуть-чуть снисходительнее.
— У меня нет комплекса вины, если ты об этом, — сказала я. — Хотела бы я чувствовать вину, но дело не в этом. Просто мои мозги так устроены: я не могу забыть, что у всего есть цена.
— Это тебе надо было заниматься пуританами, а не гранд-даме Саре.
— А я этим и занимаюсь. Американские натуралисты не меньше мучались нашим пуританским комплексом вины, чем Готорн. Только они рассматривали ее с позиций нашего помешательства на капитализме. Деньги, Бог и Вина — вот она, наша великая американская триада. И ни один американец не может полностью от нее освободиться.
Я все-таки купила ту кожаную куртку и больше не ворчала из-за дорогущего телевизора, который занял угол в моей гостиной. И не стала возражать, когда Тео предложил провести вдвоем неделю в «классном маленьком ретроотеле» на Саут-Бич «за его счет».
— У тебя открыт счет в Майами? — поинтересовалась я.
— Это просто фигура речи.
— И тебе ничего не стоит оплатить эту неделю?
— Перестань ты осторожничать, в конце концов. Если я сказал, что беру на себя эту неделю, значит, я беру ее на себя.
— Я с радостью возьму на себя хотя бы половину.
— Спасибо за «чуткость», так ты лишаешь мое романтическое предложение всякого намека на романтичность.
— Я не хотела. Я просто (ладно, обвинения приняты!) осторожничала.
Но во вторую нашу ночь в Майами я забыла об осторожности. Перебрав «Маргариты» в мексиканском баре на Линкольн-роуд, мы вернулись в свой номер, оформленный в стиле модерн, и, совершенно пьяные оба, всю ночь занимались любовью. Проснувшись наутро, я поплелась в ванную, укоризненно взглянула своему отражению в глаза (в них, как мне показалось, еще плескались остатки давешней текилы) и вдруг похолодела от внезапной мысли: я же напрочь забыла вчера надеть противозачаточный колпачок.
Загибая пальцы, я подсчитала (со все нарастающим ужасом), что от середины цикла у меня прошло всего три дня. Я сочла, что все еще может обойтись, и решила не грузить своими сомнениями Тео, чтобы не омрачать и ему остаток дней под флоридским солнцем. Тем более что математика была как будто на моей стороне. А потом, спустя тридцать шесть часов, принимать противозачаточную таблетку из серии «на другое утро» было уже поздно. Я изо всех сил старалась утаить от Тео свое беспокойство. Если не считать одного-двух моментов, когда он почувствовал мое напряжение, мне неплохо удавалось скрывать свои страхи.
Так все и тянулось до тех пор, пока месяц спустя (у меня было уже две недели задержки, и каждое утро меня нещадно рвало) я не зашла в свою местную аптеку и не купила тест на беременность. Придя домой, я помочилась на бумажную полоску. Отложила ее в сторонку. Вышла на кухню и сварила себе кофе. Выждав пять минут (мне они показались по крайней мере получасом), я вернулась в ванную и обнаружила, что полоска порозовела. В этот поворотный — и крайне нежелательный — момент судьбы в голову пришла абсолютно банальная мысль: И кто только решил, что для известия о нежданно обретенном материнстве уместен этот мерзкий розовый цвет?
За ней пришло второе, не менее банальное соображение: Вот как, оказывается, действует судьба.
Глава четвертая
Нежелательная. Большое, тяжелое слово, стоящее перед «беременностью». Но я была уверена в двух вещах, когда бумажная полоска домашнего теста окрасилась в розовый цвет: я не хочу ребенка — и боюсь даже подумать о том, чтобы уничтожить этого ребенка.
Однако если я была так уж решительно настроена против беременности, то еще там, в Майами, вполне могла ускользнуть от Тео на пару часиков, найти доктора, проглотить «утреннюю» таблетку, которую он выпишет. Но я так не поступила. Из этого логично вытекает вопрос: не было ли это нежелательное событие чем-то, чего в действительности я, сама того не ведая, желала?
— Конечно, ты хотела залететь, — вынесла суждение Кристи, когда я позвонила в Орегон, разбудив ее в семь утра.
Это было не слишком мудро, ведь моя подруга терпеть не могла рано вставать, однако, услышав ужас в моем голосе, Кристи не стала делать мне выговоров, а только пробурчала: «Видно, у тебя стряслось что-то серьезное». На это я разразилась длинной тирадой, поведала ей о том, что со мной стряслось и как я с математической точностью подсчитала, что этого не должно было произойти.
— Ты хочешь сказать, что всерьез полагаешься на метод подсчета по циклу?
— В этот раз я ошиблась. Мы здорово перебрали… вот я и…
— Фигня. Просто ты хотела забеременеть. Можешь отнекиваться и мне не верить, но это правда, истинная правда.
— Так что же мне теперь делать?
— Либо ты оставляешь ребенка, либо нет.
— Я не готова к материнству.
— Так найди по справочнику адрес ближайшей клиники, где делают аборты, и вперед…
— Нет, я так не могу.
— Тогда перед тобой действительно дилемма. Что тебя больше всего сейчас напрягает? Ответственность длиной в жизнь, утрата личной свободы, то, что ребенок навечно соединит вас с Тео?
— Все вышеперечисленное.
— М-да… пожалуй, тебе следует подождать денек, прежде чем принимать решение.
— Но если я скажу обо всем Тео, он тоже захочет участвовать в принятии решения.
— Если учесть то, каким образом происходит зачатие, он уже в значительной степени поучаствовал в принятии решения… каким бы оно ни было. Но прежде чем заводить разговор с ним, лучше бы тебе самой определиться, в какую сторону хочешь прыгнуть.
Давным-давно, много лет назад, я твердо решила не заводить детей. Но решимость эта была основана на всегдашней уверенности, что из-за ребенка я непременно попаду в безвыходное положение, загоню себя в тупик, особенно если учесть, что мои родители оказались в подобном капкане в результате моего появления на свет…
Следом передо мной вставал всеобъемлющий вопрос, касавшийся Тео. Люблю ли я его? Я убеждала себя, что люблю, и он тоже неоднократно объявлял мне о своей любви. Но эти декларации несколько обесценивались глубоко засевшей тревогой: смогу ли я жить одной семьей с человеком, который ведет такой странный образ жизни, а после секса, чтобы восстановиться, непременно должен смотреть кино? А его сверхаккуратность? Не заставит ли она меня пожалеть рано или поздно, что я связалась с маньяком, да еще таким, для которого главная любовь жизни — это фильмы?
Поводов для беспокойства было много, но мне было известно и другое: взявшись за что-то (например, за свой монументальный труд по истории кино), Тео относился к этому поразительно ответственно. Еще я знала, что вот уже несколько месяцев после той странной вспышки Тео вел себя примерно и явно очень старался держать под контролем темные силы, бушующие в нем.
К тому же отношение его ко мне не могло не радовать. Я по-прежнему оставалась «лучшим, что с ним когда-либо случалось». Я делала его счастливым. Как тут можно устоять?
И все же я боялась сообщить ему новость, поскольку за этим неизбежно должны были последовать самые разные вопросы с его стороны, главный из которых должен был звучать так: Какого черта ты мне не сказала, что не можешь справиться с контрацепцией? В смысле, разве я не имел права знать о том, что происходит?
