Светлана Волкославская - Повесть одной жизни
Бабушка Анна Ивановна приехала, соскучившись по Анюте. Все-таки они были вместе больше месяца и привязались друг к другу.
Мы в очередной раз переехали, и снова к Новосадам, потому что в нашей землянке временно поселился тот самый Дмитрий, в доме которого мне однажды не довелось полакомиться селедкой. Так сложилось, что он оказался без жилья и без работы, и надо было как-то ему помочь.
С приездом бабушки для Анюты началась жизнь полной и постоянно растущей вседозволенности. Раз я, придя из магазина, увидела следующую картину: Анюта стояла в углу, Ростислав что-то писал, сидя за столом в комнате, а бабушка ходила по кухне необычайно взволнованная.
«Что случилось, — спросила я, — за что Анюту в угол поставили?»
«Да ни за что! — горячо воскликнула мама, — она просто рвала какие-то бумажки!»
Бумажки, правда, оказались папиными записями, но бабушку это никак не трогало. О, великая сила любви! Увлеченная Анютой по всем остальным вопросам мама в эти дни проявляла примерное спокойствие. С Новосадами она разговаривала довольно аккуратно, с Марысей даже любезно. Они нашли общий язык как портнихи. Но когда однажды зашел пастор Вилли в белоснежной рубашке и аккуратном костюме, да еще протянул ей с улыбкой руку (она как раз стояла во дворе), мама, хоть и подала руку поневоле, но сразу же отвернулась, ушла в дом и там плакала от досады.
Пару дней спустя ее несказанно возмутило то, что мы оставили ночевать в доме постороннего человека. Николай познакомился с ним в трамвае, они разговорились и выяснилось, что это хорист из православной церкви, зовут его Вячеслав. Приглашение Николая встретиться он принял охотно и, придя к нам, говорил с Ростиславом и Николаем до полуночи. Мама чуть не лопнула от возмущения, когда узнала, что мы пригласили его остаться на ночь. «Сумасшедшие», — сказала она.
Мне трудно было ей что-то объяснить. «Знаешь, мама, сейчас такое время… атеистическое, и поэтому каждый человек, ищущий Бога, для нас как родной…»
Она махнула рукой раздраженно. Погостив совсем недолго, она засобиралась на Украину.
Я осталась одна. Ростислав целый день бывал на работе, а по вечерам куда-нибудь уходил. Его вечно кто-то где-то ждал! Порой тайные встречи ему назначали очень солидные и уважаемые в городе люди. Видимо, им тоже хотелось разобраться, случайно ли они появились на этой земле. Иногда даже на ночь мой муж не приходил, засиживался допоздна где-нибудь у Федора Буша, к примеру. Это тоже был один из наших интересных друзей. Его дом был переоборудован в мини-студию, где делались подпольные магнитофонные записи религиозных программ. Мы начитывали перед микрофоном высказывания известных мыслителей, писателей, ученых о Боге и вере и оформляли все это классической музыкой. Собирали такие высказывания Николай и Марыся, подолгу сидевшие в библиотеках, перелистывая разные собрания сочинений, дореволюционные издания… Бобины с записями распространялись в городе среди интересующихся и даже развозились по деревням, поселкам и станциям. Там они хранились в качестве аудиотеки у надежных людей. Мне тоже хотелось внести свою лепту в это дело, но Наталочке было только четыре месяца!
* * *Глядя на мой повешенный нос (все собрались ехать на станцию Ш.), тетушка Люба сказала: «Поезжай и ты, Нина, я побуду с твоей Наташкой».
Дело было под вечер. Ростислава дома не было и не ожидалось: он передал через Марысю, что останется до утра у Федора Буша и в Ш. отправится прямо оттуда. Чтобы утром тоже поехать вместе со всеми, я тут же, ночью, стала делать в доме уборку, стирать пеленки… Часам к четырем прилегла отдохнуть перед дорогой. В семь утра в дверь робко постучала Марыся.
«Нин, — сказал она, — Ростислав просил передать, чтобы ты не ехала».
«Он что же, думает, что у меня, кроме пеленок и кастрюль никаких интересов нет?» — воскликнула я. Она вздохнула, и ничего не ответила.
Во двор к Новосадам между тем сходились те, кто должен был ехать. Я сидела на крыльце с Наташей на коленях, и мой вид выдавал самое безграничное уныние. Подошла Верочка. Ей хотелось как-то развеселить меня. Обычно это у нее получалось, но не в этот раз.
«Что передать мужу?» — спросила она, прощаясь.
«Пусть остается там подольше», — мрачно ответила я и ушла в свою времяночку.
Там я дала волю слезам. Думала о том, какая несчастная женская доля и что мужчины никогда не поймут, что это значит — безвылазно сидеть в четырех стенах. Жаловаться на жизнь было некому, пришлось довольствоваться слезами и ничегонеделанием в знак протеста.
Во второй половине дня, однако, у меня появилась неожиданная посетительница, пожилая женщина из церкви, которую я часто видела у нас на богослужениях, но лично была мало знакома. Она обычно приходила и уходила незаметно, мало с кем разговаривая. До выхода на пенсию она, кажется, преподавала немецкий язык в каком-то институте. Видимо, с тех пор сохранилось у нее обыкновение носить строгие костюмы и гладкую прическу.
Вежливо извинившись за то, что беспокоит меня, и, несколько волнуясь, гостья достала из сумки перевязанный ленточкой сверток.
— Ниночка, вы знаете, мне захотелось сделать вам подарок, — с милой улыбкой произнесла она.
Я увидела новое крепдешиновое платье, белое с цветочной каймой на подоле!
— У нас здесь так жарко, — опережая мои слова благодарности, говорила бывшая учительница — что-то легкое, светлое всегда будет кстати, я подумала.
Мы сели пить чай. Анюта, естественно, тоже полезла за стол, тянула к себе печенье, просила дуть ей в чашку и всячески отвлекала меня от беседы. Моя гостья умильно улыбалась, на нее глядя, а я, напротив, выразительно вздыхала. Тут еще Наташа проснулась, и мне пришлось взять ее на руки.
— Не просто с маленькими, — посочувствовала мне пожилая женщина.
— Это точно, — снова вздыхая, согласилась я.
— Хотя знаете, Ниночка, — вдруг очень грустно сказала она, — дети вырастут так быстро, что у вас останутся только смутные воспоминания о тех днях, когда вы были им вот так всецело необходимы… И, может быть, эти дни покажутся вам самыми счастливыми.
Я опустила глаза. Пока что мне трудно было это представить! Я не знала тогда, что ее единственный сын, мой ровесник по годам, был обвинен за кражу и отбывал срок в тюрьме. Знала только, что примерно год назад у нее обнаружили опухоль в головном мозге, сделали сложнейшую операцию, и она чудом выжила. Вся церковь молилась о ней.
Уходя, она поцеловала меня и сказала:
— Вот мне теперь всем хочется одно сказать…Когда я в первый раз вышла на улицу после операции, такая радость вдруг меня охватила просто оттого, что я живу, что я есть… Удивительное чувство! И я поняла, что жизнь, даже самая тяжелая, — это не бремя, это дар Божий. Жизнь, дети, люди вокруг — это все дары.
«Какая интересная женщина», — подумала я, внимательно ее слушая.
Наутро вернулись Марыся и Верочка. Ростислава с ними не было. Оказывается, его очень просили остаться еще на денек, и Верочка добросовестно подтвердила, что я сама советовала ему не спешить.
Девушки с энтузиазмом стали рассказывать мне, как хорошо мой муж говорил с жителями Ш., и как после его слов подошел какой-то мужчина и сказал, что уже прожил жизнь, но никогда еще не слышал ничего подобного…
Ростислав приехал только на следующий день. Я колебалась, говорить ему о своих терзаниях или нет. В конце концов не выдержала и сказала. «Если бы я знал, что ты так хотела ехать и даже ради этого не спала, то сам остался бы дома, а тебя отпустил», — пробормотал он, смотря на меня так бесхитростно и удивленно, что я не могла ему не верить. Поэтому, вздохнув, ответила:
«Да нет, от тебя там больше пользы было, это точно».
Так закончилась самая крупная со дня свадьбы размолвка в нашей семье.
* * *Совершенно неожиданно Ростиславу дали квартиру от работы. Это постарался новый шеф предприятия, который почему-то очень уважал моего мужа и даже хотел сделать его начальником ПТО вместо Чаплинской, но Ростислав отказался.
Мы перебрались в новое жилье, почти за город. Это снова случилось зимой, и стояли такие ужасные морозы, что я не понесла Наталочку в поликлинику, чтобы стать на учет по новому месту жительства. А тут зашла к нам медсестра, спросила, почему не являемся к врачу. Я объяснила.
Когда через пару недель мы все-таки собрались в поликлинику, то в Наташиной карточке я увидела запись: «Ребенок выявлен медсестрой при обходе участка. Мать-сектантка скрывалась от врачей».
Я была потрясена. Во-первых, неужели даже в медицинское учреждение сообщили о том, что я верующая. Во-вторых, от кого я скрывалась? Разве не висела всегда на специальном стенде в поликлинике «Дети, родители которых выполняют все предписания врача» фотография моей пышущей здоровьем Анюты?
