Библиотекарист - де Витт Патрик
– Ни единым словом.
– Не привираю ли я? Нет?
– Все чистая правда.
– Мы были тогда юные девушки, мистер Мор. Мы даже женщинами еще не были, и путь унижений стал нашим путем в мир искусства, он длился годами, и годы прошли, прежде чем мы решились потребовать для себя большего, от мира потребовать, от наших зрителей и от самих себя, и мы порвали с прошлым и посвятили себя нашему истинному призванию, нашей настоящей работе, той, творцы которой мы сами. Она принесла нам негромкую, но заслуженную известность, и она не оборвалась, несмотря на войны, людские страдания, огрубение общества и культуры, влияние кинематографа… о, дорогой Боже, не заставляй меня начинать. И вот теперь, когда мы выполнили свою работу и прибыли сюда после долгого путешествия с новехоньким шоу: все новое, костюмы и декорации, все продумано до мелочей и изготовлено под нашим присмотром! – и от имени нас четверых и с хором муз в общем согласии я говорю, что это работа достойная. И что же, мистер Мор? Что предлагаете вы за наши труды? Суп?! Я правильно вас услышала?
На протяжении всего монолога Иды мистер Мор стоял в полуприседе и морщился, но теперь, когда Ида умолкла, он вытянулся во весь рост и перевел дух, по-своему привлекательный, с аккуратно сложенным пустым рукавом, пришпиленным к нагруднику блестящей серебряной булавкой.
– Приветствую вас, Ида, – сказал он. – Я действительно предложил вам суп, да, и предложение остается в силе. Я сам приготовил его в ожидании вашего приезда, в надежде, что он согреет вам душу. Стоит ли говорить, хотя я и говорю, что приготовить суп одной рукой – это непросто. Я говорю это не для того, чтобы пожаловаться, а чтобы нарисовать всю картину. Помимо супа, которому, я согласен, внимания было уделено многовато, я также могу предложить вам проживание и питание на все время вашего пребывания. Если вы раздумали выступать, можете считать это бесплатным отдыхом на морском курорте. Но если выступать вы хотите, а я искренне надеюсь, что это так, и вы это осуществите, вы получите за свои выступления все, решительно все деньги, которые выступления принесут, а я сам не возьму себе ни единого пенни. Не могу гарантировать, что сумма будет значительной, и, хуже того, денег может не быть совсем. Этот город несколько лет дышал на ладан, а теперь скончался вконец. Да, город мертв. И вот я произношу эти слова и, кажется, вижу, как в ваших глазах зарождается вопрос, а именно: если город мертв, то зачем же он вообще пригласил нас сюда приехать?
Обе женщины покивали, а Ида особенно энергично.
– Я вам объясню, – продолжил мистер Мор. – Приглашение я послал сразу после заседания городского совета, на котором было объявлено о возвращении лесозаготовительных компаний. Представители компаний присутствовали и хорошо себя показали. У них были карты, в которые они тыкали раздвижными указками, и они раздавали тисненые визитные карточки и карандаши с кисточкой на конце, так что их выдумкам я поверил. Вот оценочная ошибка, которую я признаю; мне сказали чудовищный вздор, а я принял его за правду. Ну, мне хотелось, чтобы вздор оказался правдой; в этом есть огромная притягательность. Я все еще думаю, что в тот момент это и было правдой; полагаю, представители компаний и впрямь верили, что возвращаются к нам. Но что-то произошло или же не произошло, в результате чего лесозаготовительные компании продолжают вести дела как вверх, так и вниз по течению, а Мэнсфилд снова и снова оказывается не у дел. Секретарши перестали взаимодействовать со мной по телефону и почтой, и, убейте меня, я не понимаю, почему оно так вышло, и, скорее всего, уже никогда не пойму.
Из отеля вышла девушка лет шестнадцати, толкавшая перед собой ржавую ручную тележку. Лицо у нее было бледное, волосы сальные, и, неуклюже спуская тележку по выкрашенной в синий цвет лестнице, выглядела она несчастной или, может статься, сердитой. Было много грохота, треска и визга колес, которые предупредили мистера Мора о ее приближении; он просиял, завидев ее, и указал пальцем, когда она проскрипела мимо.
– Моя внучатая племянница Элис. Ее не было здесь, когда мы в последний раз виделись. Элис тоже в восторге насчет спектакля. Элис, ты ведь в восторге?
– Да, я в восторге, – сказала Элис тоном, чрезвычайно от восторга далеким.
Подойдя к горке багажа, она начала загружать тележку. Вот-вот она обнаружит спрятавшегося за горкой Боба, и ожидание этого показалось ему пыткой. Решившись обнаружение поторопить, он встал, Элис вскрикнула, а все остальные на ее вскрик обернулись.
– Вы только гляньте на это, затаившийся мальчик, кто бы подумал! – сказал мистер Мор.
– Это Боб! – сказала Джун.
– Он вам знаком?
– Да, это Боб. Привет, Боб. Я как раз думала о тебе, когда Ида вещала.
Боб приветственно помахал Джун.
– Вот как раз думала, ох, где же Боб? – пояснила Джун мистеру Мору.
– И теперь вы его нашли, разве это не славно? – ответствовал мистер Мор. – Но что он там делал, весь такой скрюченный?
– Он отчаянная личность в бегах, мистер Мор, мы можем лишь догадываться о его мотивах.
– А выглядит, на мой взгляд, совсем как обычный мальчик, – сказал мистер Мор. – Здравствуй-здравствуй!
– Здравствуйте, – сказал Боб.
– Ты любишь суп, Боб?
– Какой именно суп? – осведомился Боб, и мистер Мор, и Джун, и даже Ида, хотя и не Элис, рассмеялись над его невинным вопросом, и Боб не понял, в чем шутка, но был рад, что доставил им случай развлечься.
* * *Мистер Мор хотел показать всем свежеуложенный, специально доставленный гравий мелким белым горошком, и потому группка ленивым облаком двинулась вокруг отеля. Мистер Мор рассказывал по дороге:
– Посыпать периметр гравием я затеял примерно тогда же, когда отправил вам то оптимистичное послание, в котором призвал вас вернуться. О затратах я сейчас сожалею, но мне все-таки нравится, как он хрустит под ногами. Разве этот хруст не создает впечатления, что надвигается драма? Разве не наводит на мысль о крепостном рве? – Вспомнив о затронутой ранее теме, он повернулся к Джун и сказал: – Да, что касается афиш. Позвольте мне покончить с этим и сказать: да, их нет. Но мне выпала роль невольной жертвы в этой афере, и вот что произошло: печатник повесился на следующий день после того, как я оформил заказ. Как вам такое? Томас Конрой его звали, и я знал его с 1905 года. Мы вместе учились в однокомнатной начальной школе в Астории. Однажды нас выпороли за то, что мы за обедней мычали, и вдруг он, пожалуйте, выкинул такой фортель. Он прикрепил письмо к входной двери своей типографии, я видел его собственными глазами. В этом письме он трезво и, мне показалось, резонно обосновал то, что случилось.
– Он назвал причины, по которым повесился? – спросила Ида.
– Да.
– И в чем они состояли?
– В усталости.
– Всего-то?
– Ну, давайте скажем, в остро выраженной усталости.
– Съездил бы в отпуск, что ли, – предложила Джун.
– Да, и мне бы хотелось, чтоб съездил, – хотя б для того, чтобы выполнить потом мой заказ. Печатник он был квалифицированный, в округе нет никого, кем можно его заменить. – Мистер Мор сделал паузу. – И знаете, если хорошенько подумать, он и в детстве не отличался веселостью.
– Типа “ой, горе мне”? – спросила Ида.
– Не скажу с уверенностью, взращивал он в себе это или нет. Но горький урожай, так или иначе, был собран, и в этом году он, во всей своей полноте, похоже, выдался неподъемным.
– Выглядел он удрученным, когда вы размещали заказ?
– Он выглядел, как всегда, не слишком довольным жизнью. Но чтобы удручен? Нет, я бы так не сказал. Он попросил пять долларов аванса, чего раньше не делал, и я дал их ему наличными, и никто не ответит мне, зачем он их попросил, и как не задаться вопросом: знал ли он, что сделает примерно через восемнадцать часов? И если да, то зачем вообще он принял мой заказ, не говоря уже о моих деньгах, которые у меня не лишние и которых не получить обратно? В постскриптуме к своему письму он высказал пожелание, чтобы его опубликовали дословно в нашей местной газете, и я сам довел это до сведения редактора, но тот не допустил публикации, страдая, как это водится, тяжким католицизмом.
