Иэн Макьюэн - Суббота
— «То был не сон» — это Уайет,[15] — бурчит себе под нос Дейзи.
Пероун бросает на нее взгляд и предостерегающе поднимает палец. Она настояла на своем, но последнее слово должно остаться за дедом. Если, конечно, она не намерена спорить до ночи.
— Наверное, ты прав, — миролюбиво произносит она. — Мы оба правы. Еще джину, дедушка?
Грамматик передает ей свой бокал.
— А себе налью тоника, — говорит Дейзи.
Несколько секунд она молчит, чтобы спор забылся, затем так же негромко сообщает отцу:
— Пойду накрою на стол.
Быть может, Генри чересчур суетится. Да, пожалуй. В конце концов, что он может сделать? Если Дейзи переросла своего наставника, а он не способен с этим смириться, — так тому и быть. Что-то изменилось в ней, и он не понимает этой перемены; за безупречными манерами чувствуются какие-то беспокойные волны, приливает и отступает готовность к схватке. Как бы там ни было, пить вдвоем с тестем его совершенно не тянет. Он с нетерпением ждет, когда вернется Розалинд — жена, дочь, мать, адвокат. Здесь явно не хватает ее навыков.
— Принеси книгу, я хочу посмотреть, — говорит он Дейзи.
— Хорошо.
Пероун садится на второй диван, по другую сторону поцарапанного полированного столика, пододвигает тестю орешки. Позади них, в холле, Дейзи, тихо чертыхаясь, копается в рюкзаке. Тесть и зять не утруждают себя светской беседой. Даже случись им набрести на тему, интересную для обоих, — мнение друг друга останется им безразлично. Поэтому они молчат, и обоих это вполне устраивает. В первый раз с тех пор, как вошел в дом, Пероун удобно устраивается на диване, вытягивает ноги; от трех бокалов шампанского и вина на пустой желудок в голове у него стоит приятный туман, мышцы еще ноют от утреннего сквоша, в ушах позванивают отголоски блюза Тео; прикрыв глаза, он впадает в приятное полузабытье. Все хороню, все прекрасно. Пилоты — безобидные русские; Лили там, где о ней заботятся; приехала Дейзи и привезла свою книгу; два миллиона великодушных идеалистов вышли на улицы, чтобы остановить войну; Тео и Чес написали чудесную песню; Розалинд в понедельник выиграет свое дело, а сейчас уже едет домой; статистически крайне маловероятно, чтобы сегодня вечером террористы прикончили их семью; тушеная рыба, кажется, особенно удалась; сложных пациентов на следующей неделе не ожидается; Грамматик настроен благодушно; завтра — в воскресенье — их с Розалинд ожидает чудное утро, полное неторопливой неги. А теперь пора еще выпить.
Он протягивает руку к бутылке, чтобы подлить себе вина, и в это время из прихожей доносится звучный металлический лязг, радостный возглас Дейзи и звучный баритон: «Привет, сестренка!» — а затем хлопанье входной двери, от которого по бокалу поэта разбегаются концентрические круги, приглушенные голоса и невнятные звуки объятий. Пришел Тео. Секунду спустя оба появляются в дверях, в руках у каждого — драгоценные дары для деда: у Дейзи — книга, у Тео — гитара. Из всей семьи Тео легче всего общаться с Грамматиком. У них есть общий интерес — музыка, но соперничество исключено: Тео играет, дед слушает и коллекционирует блюзовые записи, теперь с помощью внука перенесенные на жесткий диск.
— Дедушка, не вставай! — говорит он, прислоняя гитару к стене.
Но старик уже поднялся на ноги, и вот дед и внук обнимаются — просто и искренне, без всяких церемоний. Дейзи садится рядом с отцом, кладет книгу на колени.
Дед наконец выпускает Тео из объятий, вглядывается ему в лицо; с появлением внука он, кажется, помолодел лет на десять.
— Значит, порадуешь меня новой песней?
Генри вглядывается в обложку книги — темно-синюю, с черным заголовком. Он обнимает Дейзи за плечи, и та придвигается ближе к нему, словно стараясь взглянуть на книгу его глазами. И сам он пытается представить, каково ото — держать в руках собственное творение. В ее возрасте он оканчивал пятый курс, с головой уйдя в мир анатомии и латинских названий, и ни о чем подобном и не мечтал. Он переворачивает страницу. На титульном листе — все те же три слова, теперь вписанные в двойной прямоугольник: «Скромный мой челнок». Дейзи Пероун. Внизу — название издательства. Еще ниже — Лондон, Бостон. Корабль Дейзи, пусть и скромный, пустился в трансатлантическое плавание. Тут Генри понимает, что Тео уже несколько секунд пытается привлечь его внимание, и поднимает глаза.
— Папа! Папа! Ну как тебе песня? Понравилась?
Даже когда дети были маленькие, Генри — из педагогических соображений — был скуп на похвалы. Чтобы не расхолаживать. Но сегодня сделает исключение, ему и самому нужны положительные эмоции.
— Потрясающе, — искренне отвечает он, а затем, к всеобщему удивлению, задрав голову, громко и довольно верно напевает: «Все равно приходи в мой сквер городской, в маленький сквер городской».
Тео достает из кармана куртки диск и протягивает деду.
— Мы сегодня сделали запись. Качество так себе, но, по крайней мере, догадаешься, как это звучит.
Генри снова поворачивается к дочери.
— «Лондон, Бостон». Здорово!
Он трогает пальцем крошечные печатные буквы. Вверху страницы — посвящение: «Иоанну Грамматику».
— Не знаю… — вдруг смутившись, шеи чет ему на ухо Дейзи. — Может быть, не стоило… На самом деле надо было посвятить ее вам с мамой… Я просто не знала, как лучше…
Он снова сжимает ее плечи и шепчет в ответ:
— Все правильно.
— Не знаю… Если хочешь, посвящение еще можно изменить…
— Все правильно. Он вывел тебя на эту дорогу. Он будет просто счастлив. И мы все тоже. Ты поступила совершенно правильно. — И, на случай, если в его голосе все же прозвучало сожаление, добавляет: — Это же не последняя твоя книга. Еще успеешь всю семью охватить посвящениями!
Только сейчас — по мелкой дрожи плеча у него под рукой, по жару разгоряченного тела — он понимает, что дочь плачет. Она прячет лицо у него на плече. Тео и дед и другом конце комнаты, у полок с дисками, обсуждают какого-то пианиста.
— Эй, малышка! — шепчет он ей. — Милая моя, что случилось?
От этого слезы начинают литься сильнее; она молча качает головой, не в силах говорить.
— Пойдем наверх, в библиотеку?
Она снова качает головой. Он гладит ее по голове и молча ждет.
Несчастная любовь? Нет, не стоит гадать. Уже много лет он не видел ее плачущей; но он знает: стоит немного подождать — она успокоится и сама все расскажет. А говорить Дейзи умела. Старинные романы, к которым приучил ее дед, научили ее точно и красноречиво описывать свои чувства. Поэтому Генри терпеливо молчит, прижимая дочь к себе; Она уже не рыдает, но по-прежнему сидит с закрытыми глазами, уткнувшись ему в плечо. За спиной у них Иоанн и Тео обсуждают музыку и музыкантов: как истинные посвященные, беседуют они вполголоса, от этого в комнате становится уютнее. В руке у Грамматика вторая, если не третья, порция джина, однако, как ни странно, он трезв. Плечо, к которому приникла Дейзи, начинает чуть покалывать. Генри с нежностью смотрит на дочь: лица ее почти не видно, а то, что видно, кажется совсем юным — нежная розоватая кожа, уголок глаза без единой морщинки, которые указывали бы на возраст или жизненный опыт. За внешними признаками взрослости — самоуверенностью, прекрасными манерами, сексуальным опытом — все еще прячется детство. Оно отступает шажок за шажком, не отдавая без боя ни пяди своей территории; Генри помнит, как уже, можно сказать, взрослой девицей, с грудью и с месячными, Дейзи не ложилась в постель без любимых плюшевых зверушек. А потом — первый банковский счет, поступление в университет, водительские права; и вот уже лишь родители способны различить в этом новом взрослом все более неуловимые черты своего маленького ребенка. И все же сейчас, глядя на нее, Генри знает: как бы по-детски ни прижималась она к нему — в этом больше нет невинности. Он почти чувствует, как мечется ее мысль, как проносятся перед мысленным взором огни парижских улиц, раскрытый чемодан на неубранной постели, искаженные гневом лица — или что там еще могло ее расстроить… Глядя на ее склоненную голову, он может об этом только догадываться.
Он снова впадает в полузабытье — минут на пять или, может быть, на десять. В какой-то миг, когда логическая связь мыслей начинает распадаться, он прикрывает глаза и отдается свободному потоку ассоциаций. Река, невесть куда несущая свои мутные воды; узел, развязываемый неуклюжими пальцами, что может означать пересчет денег или смену рабочих дней выходными… Однако он помнит, что засыпать по-настоящему нельзя — у него гости, и, кажется, надо сделать что-то еще, вот не может вспомнить, что именно… Открывается входная дверь — пришла Розалинд, от этого звука он вздрагивает и оглядывается через плечо. Приподнимает голову Дейзи, стихает приглушенный разговор Тео и Иоанна. Наступает долгая, необычно долгая пауза; затем они слышат, как дверь закрывается. Должно быть, у Розалинд руки заняты покупками или папками с документам и, думает Генри и хочет встать, чтобы ей помочь. Но в этот миг появляется она сама. Идет медленно и как-то неуверенно, словно опасается того, что может здесь увидеть. В руках у нее коричневый портфель. Лицо бледное, напряженное, как будто чьи-то невидимые руки сзади натягивают ей кожу. Глаза огромные, темные: в них плещется то, что пытается и не может сорваться с ее беспомощно размыкающихся и снова смыкающихся губ. Остановившись на пороге, она оглядывается назад.
