Паоло Джордано - Одиночество простых чисел
Потом они отстранились друг от друга. Маттиа улыбнулся торопливо, машинально, Аличе прижала палец к влажным губам, будто желая убедиться, что это действительно произошло. Им предстояло принять какое-то решение, причем без обсуждения.
Каждый из них взглянул на другого, но их взгляды не встретились.
Маттиа в растерянности поднялся.
— Пойду на минутку… — сказал он, указывая на коридор.
— Конечно. Дверь в конце.
Он вышел из гостиной. Шум его шагов — он так и не снял ботинки, когда прилег на диван, — казалось, уходил под землю.
В ванной он закрылся и оперся руками о раковину. Сознание его было затуманено.
Открыв кран, он подставил запястья под холодную струю. Когда-то так делал его отец, чтобы остановить кровь, сочившуюся из порезов.
Посмотрев на воду, он, как всегда, подумал о Микеле. Странно, но эта мысль не доставила ему страданий, словно он подумал о чем-то обыденном. Его сестра исчезла в потоке воды, соскользнув в реку, и через воду вернулась к нему. Молекулы ее были рассеяны по всему его организму.
Стало немного лучше. Теперь нужно подумать об этом поцелуе… Почему он ответил на поцелуй Аличе и… почему почувствовал необходимость отстраниться от нее, уйти? И что вообще привело его сюда, что он собирался найти в этом городе, столько лет спустя?
Аличе оставалась в гостиной и ожидала его. Их разделяли два ряда кирпичей, тонкий слой штукатурки и девять лет молчания.
Истина же заключалась в том, что она опять руководила его действиями, заставила его вернуться, хотя он и сам все время хотел этого. Она прислала ему записку: «Приезжай!», и он сорвался, как пружина. Эта записка соединила их, а то письмо из университета, полученное вскоре после выпуска, разъединило… навсегда?
Маттиа знал, что делать. Ему следует вернуться в комнату и снова сесть на этот диван, взять руку Аличе и сказать ей: «Я не должен был уезжать!» Ему следует снова поцеловать ее, а потом еще и еще, пока они не привыкнут к поцелуям настолько, что не смогут жить без них. Так происходит в кино, так происходит и в жизни, каждый день… Люди привыкли цепляться за совпадения.
Он скажет Аличе, что останется здесь…
Или скажет, что улетит первым же рейсом туда, где пребывал в подвешенном состоянии все эти годы?..
Принимать решения просто, на это требуется всего несколько секунд, а потом начинаются мучения. Однажды он принял решение и оставил Микелу в парке… Однажды он принял решение и сказал Аличе, что уезжает… И вот теперь опять… Но он не ошибется больше, на этот раз его выбор будет правильным.
Маттиа набрал в ладони воду и ополоснул лицо. Не глядя, поискал рукой полотенце. Вытерся и хотел повесить его на место, но заметил, как в зеркале, отражаясь, промелькнуло какое-то темное пятнышко. Он развернул полотенце и обнаружил вышитые инициалы «ФР» — в углу, симметрично биссектрисе. Точно такое же полотенце висело на крючке. На нем, в том же месте, были другие инициалы: «АДР».
Он огляделся внимательнее. В стакане с остатками зубной пасты по краю стояла только одна зубная щетка, сбоку в корзинке лежали вперемешку разные вещи: крем, красная резинка, щетка для волос с накрутившимися на нее светлыми волосами, ножницы для ногтей… На полочке у зеркала лежала бритва с микроскопическими кусочками темных волос, застрявшими у лезвия.
Когда-то давно, сидя на кровати вместе с Аличе, он легко отыскивал взглядом что-нибудь на полках и говорил себе: «Это я купил ей». Подарки, становившиеся свидетелями жизненного пути, обозначали, как флажки, разные его этапы, за ними просматривалось ритмичное чередование рождественских праздников и дней рождения. Некоторые он даже припомнил: первый диск «Counting Crows»[18], градусник Галилея с разноцветными ампулами, плавающими в прозрачной жидкости, книга по истории математики, которую Аличе приняла с недовольством, но которую все же прочитала… Она дорожила его подарками, они всегда были у нее на виду, напоминая о Маттиа, и Маттиа знал это. Он все прекрасно знал, но не мог двинуться с места. Ему казалось, что, ответив на зов Аличе, он угодит в ловушку, потеряет себя навсегда.
Взглянув на свое отражение в зеркале — темные спутанные волосы, мятый воротничок рубашки, — он только теперь понял: в этой ванной комнате, в этой квартире, как и в доме его родителей, от него не осталось больше ничего.
Он постоял, привыкая к принятому решению и ожидая, когда, наконец, истечет последняя секунда и окажется слишком поздно, чтобы начать все сначала.
Потом он аккуратно сложил полотенце и стер рукой капельки воды, оставшиеся на умывальнике, вышел из ванной и, пройдя по коридору, остановился на пороге гостиной.
— Теперь мне нужно ехать, — сказал он.
— Да, — тотчас ответила Аличе, словно ответ у нее был наготове.
Подушки снова лежали на своем месте, большая люстра ярко освещала все сверху. Чай на столике давно остыл. Маттиа подумал, что это был всего лишь чей-то чужой дом, в котором он оказался случайно.
Они вместе прошли к двери. В коридоре он коснулся ладони Аличе.
— Записка, которую ты прислала… — произнес он. — Ты что-то хотела сказать мне.
Аличе улыбнулась:
— Нет, ничего.
— Ты говорила, это что-то важное…
— Нет, это не так.
— Но это касалось меня?
Она чуть-чуть помедлила с ответом:
— Нет, это касалось только меня.
Маттиа кивнул. Он подумал о потенциале, исчерпавшем себя, о невидимых линиях, которые прежде соединяли их через многие километры и которых теперь не стало.
— Чао, — сказала Аличе.
Маттиа ответил ей жестом, и, прежде чем закрыть дверь, она еще раз увидела темный круг на его ладони — несмываемый, вечный загадочный символ.
46
Самолет летел ночью, и те немногие, кому не спалось, видели с земли быстро перемещающее светлое пятнышко, похожее на звезду. Никто не загадал желание, никто не поднял руку в приветствии, потому что так поступают только дети.
Маттиа сел в первое же такси из тех, что выстроились у терминала, и назвал водителю адрес. Когда они ехали по набережной вдоль моря, на горизонте возникло слабое свечение.
— Stop here, please, — попросил он таксиста.
— Неге?
— Yes[19].
Он расплатился, вышел из машины, и такси тотчас уехало.
Маттиа прошел метров десять к скамейке, которая, казалось, стояла тут специально, чтобы смотреть в пустоту, бросил на нее сумку, но сам не сел.
Из-за горизонта появился край солнца. Маттиа постарался вспомнить геометрическое название этой плоской фигуры, похожей но арку, но не смог. Солнце двигалось гораздо быстрее, чем днем, казалось, оно торопится подняться на небосвод. Радиальные лучи его, скользившие по поверхности моря, отливали спектральными цветами — красным, оранжевым и желтым. Маттиа знал, почему так происходит, но сухое научное знание не отвлекало его. Кривая линия берега была гладкой, словно стертой ветром, и он был единственным, кто в этот час находился здесь.
Наконец гигантский красный шар оторвался от моря, похожий на раскаленный пузырь, с каждой секундой уменьшающийся в размерах. На какое-то мгновение Маттиа подумал о вращательном движении звезд и планет и о том, что солнце, независимо от того, смотрит он на него или нет, по вечерам всегда будет опускаться в море, а утром всегда будет вставать из него. Всего лишь механика, всего лишь соотношение центростремительных и центробежных сил, уравновешивавших друг друга, всего лишь траектория, которая могла быть только такой и никакой иной.
Постепенно краски смягчились, и на фоне других оттенков стал проступать светло-голубой утренний цвет. Он окрасил собою сначала море, а потом и все небо. Маттиа подул на онемевшие от соленого ветра руки и сунул их в карманы. В одном из них он нащупал что-то и достал сложенную вдвое записку. Это был телефон Нади. Он сверил по памяти череду чисел и улыбнулся, потом подождал, пока погаснет на горизонте последняя фиолетовая вспышка, и сквозь легкий туман пешком направился к дому.
Его родителям рассвет понравился бы. Пожалуй, он как-нибудь привезет их сюда, чтобы показать его, а потом они прогуляются в порт и перекусят там бутербродами с лососем. Он объяснит им, как все это происходит, как длина волн смешивается, образуя белый цвет. Еще он расскажет о спектрах поглощения и эмиссии, и они будут кивать, не понимая.
Холодный утренний воздух забирался под куртку, но Маттиа это даже нравилось. От воздуха пахло свежестью. Еще немного, и его ждет душ, чашка горячего чаю и день, похожий на другие, и ему больше ничего не нужно.
47
Тем же утром, несколькими часами позже, Аличе подняла жалюзи. Сухой шелест пластика действовал на нее успокаивающе. Солнце за окном стояло уже высоко.
Вытащив из стопки первый попавшийся диск, она вставила его в щель дисковода. Захотелось немного шума, чтобы очистить воздух, и она повернула ручку громкости до упора. Фабио пришел бы в бешенство. Она улыбнулась, представив, как он, выставив вперед подбородок, произносит ее имя, стараясь перекричать музыку и делая долгое и сильное ударение на «и».
