Денис Драгунский - Господин с кошкой
Вздыхать, морщить лоб, снимать очки, промокать платком глаза, но каждую секунду понимать – это всего лишь книга.
А потом закрыть книгу и поставить на место. Я даже забеспокоился.
Узнать бы, как она там, в своей далекой стране.
Буря над Алатау
нас мало, избранных, счастливцев праздных
У мамы была подруга, артистка Катя С. У нее был муж Юра. Он был высокий красивый мужчина. С залысинами. В больших роговых очках. В сильно не новом, но дорогом и отлично сидящем костюме. Всегда в белой рубашке и галстуке.
Юра С. был переводчик с туркменского, киргизского и прочих языков советской Средней Азии. Он переводил прозу. Толстые романы тамошних прижизненных классиков. Про путь дехканина в революцию. А также про борьбу с басмачами в разрезе преодоления психологии кочевника на пути социалистического строительства. В общем, Буря над Алатау. Или Заря над Памиром.
Одни говорили, что он настоящий востоковед-полиглот. Другие – что он переводит с подстрочника или вообще сам всё сочиняет, пообщавшись с киргизскими классиками в ресторане ЦДЛ. Получив от них основную идею и нечто вроде аванса.
Никто не знает, как было на самом деле. Наверное, и так и этак.
Но я немножко про другое.
Катя рассказывала:
Однажды Юра долго был в творческом кризисе. Как-то ему не работалось. Не переводилось. Или в кризисе были киргизские романисты. В общем, он года полтора ничего не делал. И не получал денег. Это ощущалось. Катя была артисткой, она бегала по детским утренникам, чтоб заработать. Но все равно не хватало. А Юра просиживал целыми днями в ресторане ЦДЛ и от всех вопросов отмахивался.
Но вот однажды он вечером пришел домой, прошел в свой кабинет, сел за стол, достал из портфеля толстую папку и углубился в чтение. Катя тайком перекрестилась.
Назавтра из кабинета раздалось долгожданное тарахтение пишущей машинки.
Юра снова работал! Катя так радовалась, что даже ни о чем не спрашивала.
Но однажды, принеся ему чай, увидела, что он пишет:
«Уважаемый Иван Иванович!
Благодарю Вас за письмо. Ваши соображения по вопросу ловли окунька внахлыст интересны и содержательны. Совершенно согласен с Вами по поводу привязки блесны. Что касается манеры закидывания, то тут существуют разные мнения. Обратитесь к литературе, как советской, так и дореволюционной, а также к опыту Ваших друзей-рыболовов, прежде чем делать окончательные выводы.
С уважением,
общественный консультант журнала «Рыболов-спортсмен»
Ю. С.».
– И ведь главное, на общественных началах! – рыдала Катя. – То есть бесплатно! Я его чуть не убила!
Но потом очередной среднеазиатский классик написал очередной роман-эпопею, и жизнь в очередной раз наладилась.
Рождественские встречи
рече безумец в сердце своем.
В самом начале 1980-х я писал сценарий. Про школьников старших классов.
В сценарии был верующий десятиклассник. Лучше сказать, он искал Бога. Читал что-то духовное. Осторожно заходил в храм. Давал сам себе обеты: не курить, не пить, не ругаться скверными словами и не прельщаться женским полом. И даже иногда носил под рубашкой железные цепи – как будто бы вериги. Это было смешно и трогательно.
Он был нужен для полноты картины. Потому что среди героев сценария были самые разные мальчики и девочки: идеалисты и циники, богема и мещане, карьеристы и скромники. Я решил, что такая альтернатива тоже может быть. Вернее, она реально была. Потому что я знал таких ребят.
На киностудии сразу сказали:
– А вот это, вот все вот это, выкинуть безо всяких разговоров.
– Но почему? – воскликнул я. – Смотрите, ведь этот мальчик в конце концов становится нормальным парнем. Преодолевает, так сказать, свои колебания. Это ведь четко написано, правда ведь? Почему бы не показать его трудное духовное взросление?
И я полчаса нес всякую постыдную околесицу.
– Правда, правда, – устало сказал редактор. – Но только имейте в виду: согласно недавнему распоряжению Госкино, не только таких трудно взрослеющих ребят… даже церковного здания в кадре нельзя, вы поняли? Даже в качестве проходной детали пейзажа купол с крестиком нельзя, вам всё ясно?
Другой редактор, занимающий крупный пост в Госкино, тогда же говорил мне:
– А я не против хорошего, умного, уважительного фильма на такую тему. Я очень даже за. Я готов пробивать такой фильм через все инстанции. Давайте напишите сценарий, заключим договор, начнем работать. Но, конечно, вы понимаете, это не может быть прямая пропаганда религии и церкви. Герою, который искренне верует в Бога, нужно противопоставить искреннего атеиста. И атеист должен победить его в этом вечном споре. Атеист должен доказать герою, и всем нам заодно, что никакого Бога на самом деле нет. Так доказать, чтобы я, я… – тут он откинулся в кресле и похлопал себя по груди, – чтобы я лично в это поверил. Вы сможете написать такой сценарий? Сможете убедить меня – а значит, и самого себя! – что Бога нет?
И он посмотрел на меня маленькими голубыми глазами сквозь сильные минусовые очки.
Та самая, которая
в шумном городе, на окраине.
Антипов сумел уйти со свалки. Это трудно было: обычно там и помирали. Но он уговорил шофера. Шофер ему разрешил в кузов залезть, и вывез.
Остановился у метро, как договорились. Антипов вылез и стукнул кулаком по двери кабины.
Он, конечно, не думал, что шофер его позовет залезть в кабину и ехать дальше. Но получалось, что надеялся. Потому что шофер на самом деле спас ему жизнь, раз вывез со свалки. А когда человеку спасаешь жизнь, всегда хочется с ним поговорить. Антипов один раз спас жизнь одному бомжику – тот спал как убитый, а бульдозер двигал гору мусора на него. Так бы и завалил, если бы не Антипов. Поэтому они потом держались вместе. Но скоро этот бомжик умер все равно.
Да. А шофер просто газанул и поехал дальше.
Антипов стоял, обрызганный водой, ослабевший и замерзший.
Повертел головой, увидел автобусную остановку.
Сел на скамейку и стал думать. Первый раз за шесть лет. Шесть лет, это же надо. Огромный срок. Но как мало при этом! Всего за шесть лет он слетел со всех ступенек. Поругался на работе, уволился. Поссорился с женой, развелся. С сыном не смог удержать отношений. Из-за Наташи, потому что она была жена сына. Нехорошая история. Сама Наташа, конечно, хорошая была, но не надо было этого делать, сын все-таки дороже. Но такое только потом понимаешь, а тогда – любовь, и в голове пусто. Наташа его тоже любила, а прогнала потом, когда он стал слишком выпивать из-за прошедшей жизни.
Кстати, на свалке он пить бросил. Совсем. Напрочь. Он радостно засмеялся.
Парень, сидевший на другом краю скамеечки, покосился на него.
У парня в руках был мобильник.
– Слышь, – сказал Антипов. – Извини. Позвонить надо.
– Ну ты вообще, – хмыкнул парень.
Но потом очень внимательно посмотрел на него и сказал:
– Ладно. Говори номер, дед.
– Я номера не знаю, – сказал Антипов.
– Как же ты звонил? – спросил парень.
– Там просто было Наташа, – сказал Антипов. – Найдешь Наташа, нажимаешь, и вот. Вдруг она у тебя есть.
– Кто? – спросил парень.
– Наташа, – сказал Антипов.
– Есть, – сказал парень. – Но она другая.
– Неважно, – сказал Антипов. – Позвони ей, сынок. Парень вздохнул и понажимал кнопки. Телефон в руки Антипову не дал, сунул ему к уху. В телефоне был женский голос.
– Наташа, это я, – сказал Антипов. – Звоню попрощаться.
– До свиданья, – сказала другая Наташа. – А вы куда едете?
– Далеко-далеко, – сказал Антипов и умер.
Парень отодвинул телефон от его уха и набрал «скорую».
Сестра на «скорой» была Наташа. Та самая, единственная.
Но она не узнала Антипова. Вот и хорошо.
Пуговка и стрижка
не пробуждай воспоминаний.
Приснился сон, что я приехал в старый подмосковный поселок снимать дачу. Хотя зачем мне снимать дачу, у меня своя есть, тоже в старом поселке.
Но сон есть сон. Приехал снимать большую и дряхлую дачу, где на крылечке ограда с потемневшими балясинами, а в комнате абажур и плюшевая скатерть. Такое только во сне бывает. Теперь, во всяком разе.
Хозяйка – сильно немолодая женщина с короткой стрижкой. Фотографии на стенах, из которых ясно, что этот дом когда-то принадлежал ее деду. Вот она сидит у него на коленях, одетая под мальчика, в матроске; потом хозяином стал ее отец, вот он, с тонким худым лицом, а она в брюках и жокейской кепке с пуговкой.
Выходим на крыльцо, разговаривая.
На соседней даче с тонким стеклянным дребезжанием открывается окно веранды. В окне пожилой господин. В красивой дачной куртке, с трубкой в зубах. Сине-серебристое облачко дыма. Он кивает нам, низко склонив голову. У него коричневая блестящая лысина. Видно, что он значительно старше моей собеседницы.
