Анатолий Отян - Добро Наказуемо

— Не трусь, Котик. Держи себя в руках. Ничего страшного не произошло. Ну, отсидишь пяток лет…

Но эти слова перепугали его опять. Что будет с Верой и дочкой?

Ему что, в такой тюрьме можно сидеть, а им позор от людей. Скрыть это, ведь, невозможно. А как Рита без своего папки будет? И Семён заплакал. Слёзы облегчили душу, он вытер пододеяльником слёзы, тяжело вздохнул и вспомнил причину всех неприятностей. Соколов, сосед, ровесник, товарищ детских игр, соученик. Всю жизнь Семён за него заступался и вот результат. И за что? За то что одолжил ему деньги. Может в деньгах заключена магическая сила зла? Но ведь это только бумажки. Зло в людях. Вот и Фимка, с детства хитрил, лебезил, искал прикрытия. Его надо было раскусить раньше. Кто как не он пришёл с рэкетом к ним в кооператив? После того и пошли все неприятности. Эх, дурак ты, Котик, дурак. От этого все неприятности.

Что дальше делать? Посмотрим. Надо спать. Разбудил его громкий оклик из репродуктора, вмонтированного в стенку: "Aufstieg!" (Подъём!)

Семён вскочил и начал делать зарядку, но некоторые движения вызывали боль и пришлось их избегать, но двадцать минут, отведенных на зарядку использовал полностью и осмотрелся уже при дневном свете.

Через решётку в окне просматривался двор с зелёной лужайкой и асфальтированной дорожкой по краям, и Семён подумал, что похоже на стадион, но поменьше. С противоположной стороны стояло здание кирхи с часами на башне и просматривались цветные витражи окон. Осматривая комнату, Семён обнаружил в тумбочке стола Библию и стопку бумаги.

Ручки не нашёл, и подумал, что её и не может быть, так как она может быть применена, как колющий предмет.

Щёлкнул запор двери, она открылась и новый надзиратель, поздоровавшись, отдал Семёну его портмоне и часы. Семён спросил, что будет с ним дальше.

— В девять Вас вызовут к следователю и тот решит, что будет дальше и какую изберут для Вас меру пресечения.

— Могут освободить? — как-то заискивающе спросил Семён и удивился своему тону.

— Ничего не знаю. Решает следователь.

Семён обратил внимание на то, как разговаривают надзиратели.

Никакого высокомерия или насмешки в их интонации не слышалось.

Просто говорят так, как говорят люди обращаясь к друг другу по делу.

Семён подумал, что это пока он подчиняется. Стоит ему не подчиниться и тон изменится, и под другим глазом фингал, наверное, появится. В восемь часов щёлкнул замок и по радио объявили, что надо выходить на завтрак. Семён открыл дверь и увидел, что из других камер выходят люди, совсем не похожие на зэков, и двое надзирателей приказали стать каждому у своей двери. Затем сказали, что разговаривать между собой запрещено и повели в столовую.

Завтрак был достаточно разнообразным. Семён положил на поднос яичницу из двух яиц, салат и кофе. Человек, с длинными до плеч волосами, стоящий перед Семёном, обратился к повару, накладывающему порции:

— Hallo Arnold! (Привет, Арнольд!)

— Привет, Курт! Недолго ты отсутствовал.

— Почему пива нет? — весело спросил Курт.

— Придёшь ко мне на Рождество, налью, — не то в шутку, не то всерьёз, в тон Курту ответил повар.

Семён сел за стол, прикрученный как и стулья к полу, напротив Курта.

— Что это у тебя на глазу? — спросил Курт у Семёна.

— Бандитская пуля, — шутя ответил Семён?

— А ты что, полицейский? — засмеялся Курт.

К ним подошёл надзиратель.

— Разговаривать запрещено, — спокойно сказал он.

— Я только спросил, вкусная яичница или нет? — дурачился Курт.

— Ты, доиграешься, Руперт, что я доложу о твоём поведении.

— Молчу, как кролик, — и когда надзиратель отошёл, сказал: — он неплохой парень, не доложит, — а ты что, первый раз?

— Мг, — боясь разговаривать, промычал Семён.

— Повезло тебе, парень. В центре города, возле суда, старая тюрьма, как в средневековье. Наверное, забита до отказа, поэтому тебя сюда привезли.

После завтрака опять завели в камеру, а ровно в девять повели к следователю. Небольшая светлая комната. За столом сидит пожилой, лет пятидесяти шести мужчина с простым, как у крестьянина лицом, но молодыми глазами, с интересом смотревшими на Котика. Пригласил сесть и разглядывал своего подследственного, как будто хотел разгадать чем тот дышит. Минуты через три спросил:

— Вы Котик? — дальше все стандартные вопросы, уточняющие анкетные данные.

Когда с ними закончили, следователь, назвался Михаилом Шумахером, но улыбнувшись добавил, что к Формуле он не имеет отношения, и продолжил:

— Против Вас, Котик, возбуждено уголовное дело в вымогательстве.

Расскажите, пожалуйста, почему Вы пошли требовать у господина Соколова деньги?

— Я бы хотел говорить в присутствии адвоката.

— Насмотрелись криминальных фильмов? У вас есть адвокатская страховка?

— Да.

— Удивительно, у русских её никогда не бывает. Какая страховая касса?

— Я точно не помню, из Гамбурга, зелёная обложка.

— Hamburg-Mannheimer Rechtsschutzversicherung?

— Да, точно, — обрадовался Семён.

— У Вас есть постоянный адвокат?

— Нет, но я попросил вчера жену найти.

— Мы могли бы предложить Вам адвоката, но это в случае, если бы Вы получали социальную помощь, а так можете подбирать сами. Давайте договоримся, что Вы мне расскажете, я только запишу на диктофон, а подписывать Вы ничего без адвоката не будете. Я решу, какую меру пресечения к Вам применить, и может быть, Вы и сами подберёте себе адвоката. Согласны?

— Согласен, — не очень уверенно произнёс Семён.

— Тогда вперёд.

Семён начал издалека, как они росли вместе во дворе, как жили, как учились в школе, как он всегда опекал своего соседа. Как тот приходил к нему одалживать деньги, как он просил его вернуть их.

Семёну трудно было рассказывать, он подбирал слова и иногда следователь переспрашивал несколько раз и Семён пытался снова доходчиво объяснить. Когда он закончил свой рассказ, следователь спросил:

— Пострадавший Соколов заявил полиции, что Вы и в Одессе занимались рэкетом.

— Что??? — задохнувшись от возмущения, спросил Семён по-русски, и опомнившись продолжил по-немецки, — извините, я специально умолчал, что это он занимался рэкетом, а он, — Семён задумался подбирая подходящее слово, — Hundesohn (собачий сын)…

— Я просил Вас говорить всё и воздержитесь от характеристик в чужой адрес. Говорите по сути.

— Семён начал рассказывать, но в динамике раздался голос, что пора на обед.

— Продолжим в пятнадцать часов, обедайте.

За обедом Курт, опять севший за одним столом с Семёном, спросил его?

— Ты в волейбол играешь?

— А что?

— Можно пойти на прогулку, а можно в спортзал. Там есть волейбольная сетка и баскетбольные щиты, можно и гимнастикой заняться.

— Боюсь, что пока не смогу. Пойду на прогулку.

— Желание арестанта для нас закон, — ёрничал Курт.

Получасовая прогулка проводилась во дворе. Заключённых вышло на прогулку всего 5 человек. Им разрешили ходить по кромке двора, а два надзирателя стояли в углах по диагонали друг к другу. Они предупредили заключённых, что разговаривать нельзя, но эта строгость была условной. В углу двора, невидимого из окна Семёновой камеры, стоял вольер, как в зоопарке, размером 4Х4 метра, сверху закрытый сеткой. В нём тоже прогуливался человек, а над ним стоял надзиратель с автоматом. Такой же вольер рядом пустовал. Семён подумал, что в том вольере прогуливается, если можно так сказать, преступник, серьёзней, чем он, а может уже осуждённый, и пока он, Семён под следствием, то гуляет здесь, а потом ему уготована такая клетка.

Увиденное испортило и так плохое настроение, и Семён решил, что следующий раз пойдёт в спортзал. Там хоть весёлый мужик Курт будет.

Семён услышал за собой шаги и услышал русскую речь.

— Ты, паря побыстрее шагай, сердце кровь лучше разгонит, — говорил обгоняющий Семёна мужчина средних лет с давней небритостью.

— А как ты узнал, что я знаю русский?

— Такой бланш мог заработать в Германии только русский. Или в драке, или от полицаев. Угадал?

— К сожалению, угадал.

— Иди за мной поговорим. За что тебя?

— За добро, что делал приятелю.

— Э, парень. Тебя плохо воспитывали.

— Почему это?

— Папа с мамой должны были рассказать, что добро наказуемо.

Понял? Помолчим, на нас охранник смотрит.

Полчаса пролетели очень быстро. Когда он зашёл в камеру, то на столе увидел молитвенную книжку, такую же, какие читал в синагоге в своём доме. "Заботятся о моей душе. И откуда они узнали?" — подумал Котик и вспомнил, что когда заполнял бланк для прописки, то в графе «Religion» написал — JЭdische (иудейская), хотя в Бога не верил, но его соотечественники, прибывшие раньше, предупредили, что так нужно писать. Полистал книгу, просматривая страницы на русском языке.