Вячеслав Пьецух - Суть дела (сборник)

– Вы, немцы, известное дело, народ упертый.

– Да какой я немец! Во мне столько кровей намешано, что я, можно сказать, никто.

– В таком случае, господин Никто, let us come back to our sheeps,[9] как говорит наш закадычный враг.

Карл шлепнул себя по коленям ладонями и сказал:

– Итак, наиболее вероятным представляется третий вариант: агент Бегемот убит. Впрочем, также не исключено, что он похищен с какой-то целью и сейчас томится где-нибудь в застенке у террористов или у обыкновенных бандитов, которым он чем-то не угодил… Несчастный случай и внезапную смерть от сердечного приступа исключаем, потому что в посольстве об этом узнали бы раньше всех. Во всяком случае, необходимо осмотреть его квартиру – это раз, потолковать с непосредственным начальство Ивана Ефимовича по линии ЮНЕСКО – это два, разобраться с его ближайшим окружением – это три.

К скамейке, которую занимали Карл с Вероникой, подошел пожилой господин, слегка выпивший, небритый и, видимо, не парижанин, поскольку известно, что парижанин к незнакомым людям и, главное, с бухты-барахты, под дулом пистолета не подойдет.

– Mille pardon, messieurs, – сказал он. – Permettez-moi de vous poser une question. Quelle langue parliez vous á l’instant? Ma parole, vous parliez roumain.

– Ouvrier-paysanne, – недовольно ответила Вероника.

– Ouvrier-paysanne? Mais où donc habite ce people еnigmatique?[10]

– В ж… – ответил по-русски Карл.

Француз пожал плечами и отошел.

На другой день погода наладилась: сделалось сухо, солнце припекало чуть ли не по-летнему, на синем-пресинем небе висели, как пришпиленные, пушистые облака. Карл с Вероникой рано поутру заглянули в ресторанчик, выходивший окнами на парадный торец церкви Мадлен, и позавтракали на французский манер, то есть выпили по чашке кофе с круассанами, потом купили два экземпляра «Фигаро» в киоске и разошлись. Карл направился в сторону 16-го округа, на улицу де ла Тур, 135, где сидело высокое начальство Ивана Ефимовича по линии ЮНЕСКО, но никого не застал, кроме охранника с отчаянно московской физиономией, а после прошествовал до улицы Прони, где напротив парка Монсо располагалась сама контора и долгое время лицедействовал Бегемот. Тут он прикинулся племянником советника Середы из Нижнего Тагила, прибывшим в Париж по туристической путевке и желающим повидаться с родным дядей, и какой-то чиновник со слуховым аппаратом в ухе ему сказал, что-де Ивана Ефимовича нет на месте и что он уже с месяц на работу не выходил. Этот Глухарь, как его окрестил про себя «племянник», пускаться в дальнейшие экспликации почему-то не захотел.

Карл довольно долго бродил окрест, дожидаясь полуденного часа (в это время у французов бывает перерыв на второй завтрак, он же обед), надеясь выследить Глухаря, когда тот отправится подкрепиться в ближайшее заведение, которые тут назывались странно – «кафе-табак». Карл полагал, что по русскому добродушию, да в непринужденной обстановке, да за бутылкой-другой хорошего вина ему удастся чинушу разговорить.

И действительно, как только Глухарь устроился за столиком под маркизой на углу улицы Прони и площади Доминиканской республики, Карл присел рядом, и перед ним тотчас возник холеный официант, которому он, подумав, заказал бутылку лучшего коньяку. Карл сначала понюхал драгоценный напиток, хищно пошевеливая ноздрями, затем выпил целый бокал залпом и сказал, искоса глядя на Глухаря:

– Надеюсь, вы не откажетесь выпить по маленькой с простым соотечественником, который по туристической путевке скучает у бусурман?

Глухарь внимательно посмотрел на «племянника» и пододвинул пустой бокал.

– Вы и в правду из Нижнего Тагила? – подозрительно спросил он.

– Ну! – последовало в ответ.

– Очень приятно! У меня, знаете ли, многое связано по жизни с Уралом, хотите верьте, хотите нет. Отец сидел в лагере под Миассом по 58-ой статье, мать родилась в Краснотуринске, сам я начинал разнорабочим как раз в Нижнем Тагиле, до бригадира вырос, и выше бы пошел, кабы меня не направили в ВэПэШа.

Мимо размеренно, как под метроном, двигалась встречными потоками благоухающая парижская толпа, со всех сторон доносился звон столовых приборов и нежный говор, похожий на щебетание, автомобили, сиявшие на солнце, словно облизанные, сновали туда-сюда.

Карл Леопольд сказал:

– А мой дядя, Иван Ефимович то есть, тоже работал мальчишкой в Нижнем Тагиле, на «Лесохиме». Знаете «Лесохим»?

– Еще бы! Я там жил рядом, в микрорайоне, который так и называется – Химзавод! Как сейчас помню: ровно шесть часов утра, стужа лютая, метет, темень хоть глаз выколи, только фонари качаются, и вдруг: у-у-у! сирена! Это «Лесохим» подает голос, зовет первую смену дальше строить социализм… Я вот только не знал, что ваш дядя Иван Ефимович мне земляк.

– Кстати, о дяде… Куда он мог подеваться-то, как вы думаете? Может быть, приболел?

– Да нет, мы и дома у него были, и все больницы обзвонили, и в полицию обращались – пустое дело, исчез человек, и все! Если он и приболел, то разве что в Сингапуре, – он туда летал временами по выходным.

– Не понимаю: кой черт ему туда понадобилось летать?

– А хрен его знает! Может быть, по поручению посла, может быть, он там на бирже играл, а может быть, у него в Сингапуре что-нибудь амурное завелось. И главное, откуда такие деньжищи: чуть что – лететь к чертовой матери, в Сингапур?! Впрочем, ваш дядя был вообще человек скрытный, нелюдимый, непонятный какой-то, он за пять лет так ни с кем и не подружился из посольских, если не считать дворника Кузьмича…

Глухарь хорошо улыбнулся и добавил:

– Нет, приятно все-таки поговорить со свежим человечком из России, со здешними да с французами так не потолкуешь, combiеn[11] и все!

Карл допил коньяк, простился с Глухарем, который уже аппетитно уплетал лазанью с дижонской горчицей, и отправился в обратном направлении, на улицу де ла Тур.

В резиденции нашего посла при ООН по делам образования, науки и культуры он без особых ухищрений вышел на дворника Кузьмича. Это был здоровенный малый лет сорока с небольшим, стриженный наголо, улыбчивый и с таким добродушно-внимательным выражением лица, что ему хотелось рассказать про несварение желудка, неоплатные долги и безалаберную жену.

Даром что и на этот раз Карл Леопольд отрекомендовался племянником Ивана Ефимовича из Нижнего Тагила, дворник разговаривал с ним доброжелательно, но сторожко, как будто он почуял в незнакомце некое ответственное лицо. Видимо, по этой причине он наотрез отказался выпить с земляком в ближайшем заведении, и они беседовали в подсобке, где хранились ведра, метлы, лейки, какие-то контейнеры и прочая чепуха. По словам дворника, выходило, что Бегемот действительно собрался лететь в Сингапур с месяц тому назад, однако не на выходные, как обычно, а среди недели, чего не случалось на его дворницкой памяти никогда. Но еще удивительней было то, что в последний раз Середа отказался от услуг своего единственного приятеля, который обыкновенно отвозил его в Орли на посольском «ситроене», а добирался до аэропорта самостоятельно, по всей вероятности, на такси.

– С другой стороны, – сказал Кузьмич, – может быть, Иван Ефимович и вовсе из Парижа не уезжал. Может быть, он загулял на стороне, благо его супруга отбыла в Москву и он оказался на положении «соломенного вдовца». Во всяком случае, несколько дней спустя после исчезновения он мне позвонил из своей квартиры примерно в восемь часов утра.

– Ну и что? – спросил Карл.

– А ничего. Я поднимаю трубку, а он дышит и молчит. Я говорю: «Ты чего, Иван?» А он, разбойник такой, молчит!

– Может быть, из его квартиры кто-нибудь другой звонил?

Кузьмич призадумался, склоня набок голову, и сказал:

– Может быть, и другой.

Тем временем Вероника стояла, озираясь по сторонам, напротив высокого дома светло-серого камня на бульваре Курсель, где Середа снимал маленькую квартиру неподалеку от станции метро «Бланш». Наконец она толкнула застекленную дверь парадного и вошла.

Консьержке, даме равномерно полной и высоченной, как афишная тумба, она сказала, что хотела бы нанять квартиру, которую прежде занимал господин Середа, поскольку он закончил свою миссию в Париже и вернулся на родину навсегда.

Консьержка сказала:

– Je suis etonné que ce monsieur russe ne m’en pas informé luimкme. Entre autres choses la police l’a recherché un de ces jours. C’est épatant aussi. D’ailleurs je m’en fiche! Suivez-moi.[12]

Консьержка прихватила ключи от квартиры, где жил некогда Бегемот, и пока дамы поднимались в лифте на четвертый этаж, отпирали квартиру и осматривались в прихожей, она успела ответить на множество, казалось бы, пустых вопросов Вероники, так что у них вышел целый девичий разговор. Выяснилось, что Середа был жилец тихий, трезвый, не безобразник, по-французски говорил с ужасным акцентом, что мужчины его никогда не посещали, за исключением тех посольских, которые с месяц тому назад приходили его проведать, но иногда наведывались-таки женщины, впрочем, вполне порядочных внешности и манер. О мадам Середа не было сказано ни полслова.