Борис Фальков - Ёлка для Ба
— А я помню, что он сказал! — воскликнул Жора. — Присутствовал! Он потряс тебе ногу и, чуть не разрыдавшись, пообещал: теперь я помогу тебе, мой мальчик. Ты ни в чём не будешь отныне нуждаться в жизни, ни в корзинках со славой, ни в корзинках с хлебом и вином, ни в корзинках с ба…
— Наивный он человек, этот маршал, — пробормотал Ив. — Достаточно одного из перечисленного, а всё другое само появится, автоматически.
— С Ба? — переспросил я.
— С бабами, — объяснил Сандро. — Откуда Ворошилову знать про твою Ба? Но он не наивный, просто щедрый.
— Это одно и то же, — возразил Ив. — Хотя, да, это и я могу подтвердить: про твою Ба он не знал.
— А ты-то тут причём? — Жора перешёл на фальцет, что у него означало: ультразвук. — Что общего у Ворошилова с неграми?
— Папа негра и Ворошилов служили вместе на польском фронте, — сообщил Ив.
— На арене, — поправил Сандро, — польской войны.
— Это правда, — обиделся Ив, — можешь спросить хотя бы у этого…
— У Яши Хейфеца, — помог я.
— Верно! — обрадовался Ив. — Ну и память у малыша, сколько лет прошло, а он всё помнит!
— Отец Яши Хейфеца играл в нашем городском саду, — гордо сказал я. — Это помнят все, особенно Ю.
— Плевать на Яшу, я лучше знаю Ворошилова! — возмутился Сандро. — И главное, он лучше знает меня. Не сомневаюсь, отец Яши жил в другой части города, а я, можно сказать, в одном квартале с Климентом Ефремовичем. Правда, несмотря на это, он тогда добавил к сказанному: ты всё получишь, мой мальчик, только после победы, после победы. Наберись терпения.
— Понятно теперь, почему он не исполнил своих обещаний после войны, сказал Жора. — Его эта победа просто раздавила, как доктора. Прямо на главной улице.
— Глубокая мысль, — отметил Ив. — Захлебнуться можно.
— Ты его слушай, — сказал Сандро, — он знает… Обязательно захлебнёшься, если будешь сообщать публике такие мысли. Тебя прямо в твоём сундуке и утопят.
— Минута молчания, — сказал Ив. — Эй, малый, сними свою панаму! Покойников следует уважать.
— Я уважаю, — сказал я, снимая панаму, — особенно мальчишеского полу.
— Среди нас шпион, — грустно покачал головой Жора. — Малый, как и все, помешался на шпионаже.
— Я и дома такой же, — возразил я. — Получается так на так.
— На кого же ты работаешь, на какую державу? — спросил Сандро.
— На себя, — ответил я.
— Не самая плохонькая держава, — заметил Ив. — Пусть работает, на кого хочет, лишь бы не на папу.
— На моего папу! — я вскочил на ноги, поражённый таким нелепым предположением.
— Успокойся, — сказал Ив, — на папу римского.
— Успокойся, — сказал и Сандро, — у всех есть папа, у негра вон тоже.
— У негра был папа, — поправил Ив.
— Была папа, — поправил и Жора. — Ты где живёшь, в Риме? Это там можно не учить язык, я-то знаю.
— Был и мама, — послушался Ив.
— А я сирота, — сказал Сандро, — самородок.
— Гол! — выкрикнул Жора. — Нет, мы всё-таки здорово болтаем.
— Не ходите к нам на обед, — посоветовал я. — У нас так не болтают. У нас болтают не так… просто.
— Не так пусто, — догадался Ив.
— Не так густо, — упрекнул его Жора.
— Совсем не так, — сказал я. — С вами, как в кулибке. С вами вообще… можно.
— Значит, — заключил Сандро, — с нами нежно.
Да, мы болтали нежно. Разве этого не достаточно для…
— Прячься, малый, — посоветовал Ив. — Вон идёт ваша домработница, и в её руках уже шуршит донос.
— Фу, — поморщился Жора, — что за слово…
— Пожми ему руку, чуточку повыше локтя, — посоветовал я, — это действует, я-то знаю.
— Надо говорить: протест, — Жора положил ладонь на локоть Ива, но не охватил пальцами и пятой его части. — Ну, и как же оно действует?
— Нет, у Вали не протест и не донос, а список покупок, приготовленный Ба, — возразил я, всё же благоразумно залезая под лесенку. — А сама Валя притворяется, что писать не умеет, и ставит крестик вместо подписи.
— А как же она читает список? — удивился Жора.
— Вот именно, — сказал я из-под лесенки. — That is the question. Кроме того, из-за чего ей меня продавать? Мороженое или помидоры она не любит, только свой тиянтир. А туда её и так пускают, когда ей захочется.
— А из любви и продаст, — успокоил меня Ив. — Из любви к тиянтиру. Но скорее — из любви к тебе, малыш. Разве этого не достаточно для… протеста? Для такого дела она и писать научится.
— Такие жертвы вовсе не нужны, — не согласился Сандро, — она может просто позвонить по телефону. 2-87, два звонка. Писать не умеет, а руки-то, небось, имеет.
— Как это, два, во втором квартале, что ли? — удивился Жора. — И… откуда ты-то всё это знаешь?
— Должен же я как-то ответить, — пожал плечами Сандро. — Принял я приглашение, или наоборот… Меня потому и предупредили: если забуду сказать телефонистке «два звонка», то попаду в радиоклуб. А радисты меня к себе ещё не приглашали.
— А ты бы, конечно, этого хотел, — сказал Жора. — Ты бы хотел бросить свой пугач, и заняться настоящим делом: радиоделом. Знаю и одобряю: дело просто создано для твоих ног, Саня!
— У этого дела большие перспективы, и таким образом ты обеспечишь себе будущее, — согласился Ив. — И перестанешь, наконец, рассчитывать на щедрость Ворошилова. То есть, на солидную пенсию.
— Что им всем так далось это будущее? — прошептал я, записной протестант, забившись в дальний угол под лесенкой.
А разве всего этого не достаточно для…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
… протеста?
Нужно только уметь выбирать для своего протеста время. Например, в конце ужина: откипает самовар, все ещё сидят за столом, но Валя уже потихоньку относит на кухню посуду, несмотря на отдельные протесты других. Она знает, что делает, все уже склонны к компромиссам, даже и эти протестующие. Патроны, выданные на день, расстреляны, духи дома, наоравшись, сорвали голоса… Фиалки и табак на клумбе в палисаднике, наоборот, только проснулись, и от их пока робких благовоний ещё не тошнит. День позади, впереди целая ночь, утро вечера мудренее. Мендельсон у Ба, и тот смодулировал в исходную благополучную тональность. Ужин подошёл к концу.
— Значит так, — заявила Валя, со звоном обрушивая на стол блюдца. — Я от вас ухожу.
— What's happened?
— В который раз? — перевела мать.
— На этот раз — душу c меня вон, — ударила себя в грудь Валя.
Тут бы мне и вступить, но я промолчал: ветер, после нашей встречи на базаре, явно дул в мою сторону, а плеваться против ветра… Таких глупостей я уже давно не делал. Впрочем, только ли в мою он дул?
— Роза из Ломброжа, — в сторону сказал отец. — То есть, рожа из…
— Почему вы так кричите, Валя? — удивился Ю.
— Да, и нельзя ли перенести ваше заявление на завтра? — поддержал Ди.
— Я не с вами говорю, — охотно возразила Валя. — Я говорю с хозяйкой, кишки мне на телефон. Хотя в настоящем доме хозяин мужчина, но вы и вчера не были, и завтра не станете мужчиной. Это установлено всеми международными организациями, и не вчера установлено. Да и я ведь тоже не вчера родилась!
— Что же вам на этот раз не понравилось? — спросила Ба, полуотворачиваясь от пюпитра.
— Всё то же: полный дом народу, а я одна на всех. И за всё — пачка вафель.
— Конечно, — согласился Ю, — без нас тут было лучше. Но при фрицах нам просто нельзя было тут быть, а сейчас…
— Я была при них тоже не по своей воле! — Валя снова пристукнула по своей груди.
— Вас специально при них оставили, как резидента, — ехидно сказала мать.
— Она и сейчас, при нас резидент, — уточнил отец.
— Президенты вон бомбы бросают на мирных жителей, — почему-то заулыбалась Валя, — а я вас обслуживаю. Вон, хозяйка молчит, а её обязанность — защищать меня от чужих оскорблений.
— За вашу работу вы получаете зарплату, — напомнил Ю. — И прописку. И жильё.
— И стаж, — добавил отец. — А значит, в будущем, и пенсию.
— Далось вам это будущее! — вскричала Валя. — Какое будущее у меня на антресолях? Вы по приставной лестнице взбирались на мои нары? А я делаю это сто раз на день. Хотите, чтобы я и в будущем делала то же самое? Ну, нет. Вон, у доктора Щиголя домработница свою комнату имеет. И поэтому я от вас ухожу.
— Быстро она разведала, — сказала мать.
— У домработниц свой телефон, — объяснила Изабелла.
— Кишки на…
— Валя, — сказал Ди, — чтобы домработница доктора Щиголя получила комнату, ему самому пришлось отправиться на кладбище. Надеюсь, вы не заставите меня прибегнуть к такому средству?
— Не принимай всерьёз, — посоветовал отец. — Она хочет скандала, тиянтира. Ей просто скучно.
— А что, она сегодня не идёт в свой тиянтир? — спросил я.
— Я сегодня была, и снова пойду не в тиянтир, — зловеще прошипела Валя, а в комнату смеха. На Большой базар. Почему снова? Ха… Если бы вы видели там то, что видела я, то тоже бы пошли. Побежали бы!
