Владислав Дорофеев - Ортодокс (сборник)

Но ветхозаветный человек не способен пребывать на расстоянии, на котором по определению находится христианин! Народ христианский, всякий христианин, встретившись со Христом, уверовавши во Христа, пострадавши за Христа, подойдя к Богу на новозаветное расстояние, – в лице апостолов, плоть от плоти израильского народа, и многочисленных мучеников первохристиан, – получил право на вечное спасение, на выживание в сражении с легионом темных сил.

Вот где открывается новое развитие, продолжающий мою жизнь путь. Вот теперь я знаю в себе устойчивое стремление стать христианином, а не токмо верующим в Бога.

Я внял, что не акцентируясь на Христе, а просто на вере в Бога, я остановился в вере на полпути от язычества, а на полпути от язычества к христианству – ветхозаветная эпоха, то есть перешагнув в единобожие из язычества, я остался в ветхозаветном измерении.

Голова моя застряла в ветхозаветной эпохе, а тело, обрамленное сердцем, в язычестве; мысли сделались ветхозаветными, а действия остались языческими; лишь намерения души моей удержали меня в поле христианских устремлений.

Что немудрено. Как устоять перед необоримым обоянием неотразимых праотцев, праведных судей, магических пророков и величественных царей?! Это почти невозможно человеку. Только христианину. И апостолам это трудно было, и первохристианам, я полагаю, и всем святым. Лишь благодатью Иисуса Христа возможно преодоление ветхозаветного человека. Благодатью, открывающей новую истину на пути к Богу. На тот момент, в мире человеческом, не было ничего более прекрасного и совершенного, что могло бы сравниться с иудейством, с ветхозаветным устройством и укладом жизни. Чтобы отказаться от ветхозаветного уклада жизни надо было иметь перед собой нечто более значительное и убедительное, и совершенное. При том, что иудаизм, ветхозаветное устройство жизни – это было любимое детище Господа на земле. От созданного Богом отказаться можно только в пользу Бога. Так и произошло. Апостолы пошли за своим Христом, за Сыном Божиим, за Господом. Это логично. Обояние ветхозаветного человека было перебито обоянием Божественным.

И это соображение – есть самое сильное свидетельство в истине и правомочности христианства.

И вот теперь, чтобы воспользоваться новыми возможностями, чтобы восприять благодать и обрести новую истину, то есть, чтобы продвинуться к Богу, чтобы подойти к Богу на христианскую дистанцию, чтобы находиться на такой близкой от Бога дистанции, надо отдать долг, надо послужить Господу нашему Иисусу Христу. Что вовсе нелегко, как выясняется со временем. Все верующие верят в Бога. Но этого недостаточно для новозаветного человека, для христианина. Верить просто в Бога, значит, оставаться ветхозаветным человеком. Оставаться ветхозаветным человеком, значит, отказываться от Христа, а, отказываясь от Христа, люди становятся убийцами, люди убивают Христа, Христос оказывается распятым всякий раз, когда очередной человек отказывается от Христа и отрицает Христа, и тогда вновь Христос оказывается распятым на кресте, в который превращается сердце человека.

Надо в Христа верить. Я внял, что устремления и вера мои – это вера в Бога с дистанции Христа, это – вера в Бога верою во Христа, скрепляемая Св. Духом.

Ведь это может быть просто смыслом жизни, молиться Христу, верить во Христа, жить согласно установлениям и устремлениям, и в соответствии со смирением, налагаемым Христом.

Это и трудно и легко. Быть в Церкви и во Христе, оставаться с Церковью и Христом, видеть и находить цель в Церкви и Христе.

Эти вопросы доставляют и радость, – оттого, что они возникли в нашей смертной и очевидной душе, – и страдание, оттого, что мы всякий раз сомневаемся, и не знаем, как отличить собственные фантазии и импульсы от обращенного к нам голоса Христа.

Да, пробиться к православию трудно. Но надо, потому что мне очень хорошо известно – от кого и от чего я бегу.

Это случилось 25 июня 1992 года. В этот день я почувствовал физически, материально, будто бы некто жестокий и бескомпромиссный, холодный и жадный, безжалостный и враждебный, встал за моей спиной. Я почувствовал присутствие жесткой недружественной структуры материального свойства, которая изучала меня, как бы спрашивая себя: Что с ним сделать?

Как же я отреагировал? Сдался без промедления. 1 июля того же года, вот что я записал в своем дневнике: «Эта структура энергетической природы, она – логична, умна, расчетлива, – она воплощенный анализ. Она – мое развитое второе „я“. Свершился качественный переворот. Я – иной, хотя внешне, чувственно, эмоционально, я тот же. Я имею новое качество ума. Я – гений факта».

Известно, что сильная, экстраординарная воля затмевает не только разум, но и сердце, и душу, и человек становится невосприимчив дуновению Св. Духа. Тогда человек может совершить трагическую ошибку, принять за откровение небес, которое часто горестно и погружает человека в страдание, сатанинское наваждение.

Так я переродился. С того момента начался новый период – невероятных душевных страданий, человеческой подлости, предательства и скотства, что для меня одновременно было нормальным и естественным состоянием, адекватным моему внутреннему настрою.

Ужасно то, что я по сию пору не знаю, как и когда я вышел из того состояния, и вышел ли.

Потому, конечно, я боюсь себя, боюсь своей человеческой природы и натуры, боюсь. Потому стремлюсь ко Христу, хочу отдать себя Христу, дабы Бог защитил меня Своей волей, Своим умом, Своей силой.

Вот уже кажется, что Господь подает мне знаки Своего расположения ко мне, будто Он приходит ко мне на помощь, и берет на сохранность и под Свою опеку мою душу, направляя мои мысли, мои чувства и успокаивая мою волю, и даже поддерживая меня во внешней жизни.

Это так неожиданно, и приходит Божеская опека в мою жизнь безо всяких предварительных оглашений, неожиданно и сразу же естественно. Не верится будто, и будто сразу привычно, и не верится, то ли это, чего ты ждал. Чувство огромной и всепокоряющей благодарности к Богу переполняет ум и сердце. Но тут же встает и обеспокоенность – как бы не потерять эту благодать, как бы не выпасть на ходу из объятий Бога. Ведь скорость по направлению к Богу должна быть сумасшедшая, надчеловеческая, хотя и не видная, и не постигаемая человеком изнутри скорости.

На этом пути не забыть бы лозунг христианина, православного человека – все человеческое, отдаляющее человека от Бога, чуждо человеку. Без исключения. Момент предания себя, своей жизни Господу состоит в равнодушном и одинаковом принятии радости и печали. Но в благодарности одинаковой за печаль и радость. Тем паче, что заботимся мы о душе, и исповедуем душу на исповеди, а тело мы не исповедуем. Но лишь помним, что тело – сосуд, который мы стараемся не разбить.

Тело – поле битвы князя воздуха против Бога. Но и способ защиты, и поражения. Мои болезни 2002 года: разрыв пищевода, сопровождаемый огромной кровопотерей и образовавшаяся сердечная аритмия, – это обстоятельства двойного назначения; они и отдаляют меня от Бога, – я перестал поститься, – и приближают меня к Богу, ибо, ослабляя тело, умерщвляют гордыню.

Но и этого недостаточно.

Это же так просто. Как Авраам повел Исаака на гору Мориа, чтобы отдать сына своего в жертву Богу, так и мы должны жертвовать самым дорогим, что у нас есть, то есть собой, своим здоровьем, своими страстями и желаниями, своей жизнью, доверяясь Богу, и вести себя так и туда, куда и как Он ведет нас.

Так открой же, Господи, путь мой, куда мне идти, укажи мне путь к горе Мориа.

Пока я в потьмах, сердце сжимает тоска.

Чтобы не оставаться в потьмах, чтобы не блудить, надо оставить попечение обо всем, а прежде всего о себе.

Ибо – я христианин.

Долгие годы я неосознанно следовал правилу: нечеловеческие результаты достигаются нечеловеческими усилиями. Это было инстинктивное движение к Богу. Ибо достигнуть Бога можно только нечеловеческими, надчеловеческими усилиями, то есть опираясь на помощь Бога, отстраняясь с Ним от человеческих усилий. То есть, нужны надчеловеческие усилия, чтобы справиться с человеческим устройством, чтобы возобладать над собой, над тлением.

Но оказалось, что уничтожение человеческого своего мира, основанного на внешних обстоятельствах, не сопряжено с обязательной его заменой божественным миром.

Так я подвис, оказавшись между человеческой и божественной мотивациями, человеческим и божественным устроениями. Это очень тяжко. Это оказалось невыносимо и мучительно. Но не за себя. За близких и детей. Тяжелее всего мысль о том, что междутемье затянулось по моей вине, точнее, от моей самонадеянности.

Божественный мир отличается от человеческого прежде всего тем, что он лишен человеческой аргументации, лишен действий и решений, объясняемых и постигаемых человеческим инструментарием.