Николай Климонтович - Скверные истории Пети Камнева
Заодно поясним: эта правоверная интонация для местной газеты неизбежна, издание состоит на содержании мэрии. В дальнем крыле автовокзала на втором этаже действительно удается разыскать несколько комнат для приезжих, необжитых и нетопленых и глядящих на пустые железнодорожные пути. О горячей воде здесь слыхом не слыхивали. Хозяйка в перехваченном на груди крест-накрест пуховом платке лишний раз подтвердила, что иного постоя в городе нет, но, кряхтя, выкопала по моей просьбе откуда-то измусоленную брошюрку – здешний телефонный справочник. И тут я узнал невероятное: у гостиницы “Селигер” есть-таки филиал – на “гребной базе”. На мой вопрос, как туда добраться, разочарованная хозяйка подтвердила, противореча сама себе, что действительно филиал есть где-то за
Гагарина: ей явно было досадно терять постояльца. Я не стал подобно
Чичикову укорять ее: мол, знала, да не сказала, – она бы подобно
Селифану ответила бы: так уж получилось у нас с вами, барин, знала, да не сказала. И здесь внимание: дальше Петя описывает некую полуподпольную гостиницу, в которой, по-видимому, проводило время местное начальство с девочками. Петя осторожен, о начальстве – ни намека, но сам факт, что Петя набрел на эту законспирированную
малину, думается, и привел уездных начальников в бешенство.
“Гребная база” оказалась двумя деревянными оштукатуренными хоромами в конце одной из самых старых осташковских улиц – Евстафьевской, на берегу озера. Водитель старого рафика, нанятый за тот же червонец, высадил меня перед железными решетчатыми воротами, наглухо запертыми. В глубине двора светил сквозь пургу фонарь. Я нашел кнопку звонка. Из-за угла с лаем выскочили две здоровенные овчарки, за ними не сразу показался мужик в валенках, телогрейке, шапке, с рыжей бородой, но без велосипеда. Он, осведомившись о моей нужде, отпер калитку, прихватив за ошейник рвущуюся кровожадно к моим штанам серую с рыжим подпалом суку, и махнул рукой – туда, мол. В доме слева на обитой изнутри вагонкой веранде горел свет. Я постучал. Мне открыла гренадерских размеров женщина в спортивных штанах и майке – на веранде было даже жарко. Другая, пониже ростом, в юбке, тут же лепила пельмени. Обе, выяснив, что мне надо и кто я, стали само радушие. Гренадерша пошла показывать апартаменты: здесь вот один “люкс”, две спальни, гостиная, джакузи, три цветных телевизора, а здесь второй. Здесь сауна. “Но вам-то одному люкс не нужен, так у нас есть и еще два номера подешевле, за бильярдной”.
Она накинула шубу на мощные плечи, мы пересекли двор и вошли во второе деревянное строение. Комната, что мне показали, была мала, но уютна, тоже с телевизором, но черно-белым. “Душ, я скажу истопнику, чтоб сейчас вам согрел. А потом – милости просим на пельмени”. Я поблагодарил, сообразив, что и водочка припасена у меня в багаже. Я с сожалением опускаю описание озерного пейзажа, видного из Петиного окна. Гренадерша, беженка из Казахстана, была сурова и справедлива: в городе уголовный беспредел, милиция куплена, безработная молодежь
– наркоманы и отморозки. У кого есть работа? Только у тех, кто на военных заводах, на “Луче” или на “Звезде”, что на острове Горомля, немецкие пленные строили, видишь – туда от нас корабли и ходят, везут горючее. Ну на скотобойне в Америке иногда платят, это район такой. На кожевенном заводе было занято 6000 человек, при том, что в городе живет 26000, две трети сократили, остальные не получают зарплату больше года. – Мой муж год и два месяца не получает, – уточнила вторая, по имени, как оказалось, Надежда. Она была здешней поварихой и прачкой и весь вечер так и продолжала стоя лепить свои пельмени. – Осенью поехал на велосипеде за тридцать километров клюкву собирать. Пока был на болоте, велосипед из кустов украли. Шел домой пешком с двадцатикилограммовым мешком. А на базаре перекупщики ему только сто рублей дали. Приходит домой и говорит: давай я лучше уйду от вас, а у нас двое сыновей школьников, не могу я больше так, без зарплаты. И плачет… – Кто главный в городе? – спрашиваю хозяйку. Азербайджанские бандиты. Недавно вот свои же убили авторитета Махмуда. Такой красавец был и какой справедливый; если у бабки на базаре кошелек украдут, то в милицию она и не подумает обратиться, а бухнется на колени перед Махмудом, он найдет и вернет.
А сейчас из лагеря вернулся его брат Максуд, ищет, кто убил, пойдут разборки. Армяне же держат только один маленький рынок, ресторан, несколько магазинов. Есть ли свои, русские, бандиты? Сколько угодно, но эти не организованы: сами по себе грабят по дорогам и в городе, насилуют. А воруют всё, но больше по мелочи, заготовки да картошку у соседа из погреба. – Есть ли рыба, и как попробовать копченого угря?
– спрашиваю. Хозяйка поясняет, что рыбзавод давно приватизирован городским головой, мэром по-нынешнему, рыболовецкая артель гребет в озере неводом все подряд, даже мелюзгу судака, что, конечно же, варварство и тот же беспредел, но милиция ловит только частников да изредка пьяных на улице, за остальное заплачено. Куда девают рыбу?
Скорее всего везут в Тверь. Что с угрем? Замораживают и отправляют коптить аж в Прибалтику. Здесь он даже в ресторанах теперь не водится, только на рынке у частников из-под полы. Где пообедать в городе? Да хоть в кафе “Каменная стена”, в старой тюрьме – ее теперь закрыли на ремонт за ветхостью и, кажется, сделают-таки гостиницу для богатых: ведь для них даже переоборудовать ничего не надо, с радостью будут платить по сто баксов, чтобы переночевать с бабой на нарах и при параше. Хозяйка смеется, прикрывая рукой золотой рот.
Нас прервал телефонный звонок. Ответ хозяйки насторожил меня: есть тут у нас один москвич, так я у него спрошу. И, положив трубку: девочка хорошенькая, длинноногая, четырнадцать лет, школьница, умница, о стихах умеет говорить, отец пьет, мать челночит, ну она и подрабатывает, говорит – возьму недорого, сто рублей, только чтоб не дрался. Я вежливо отказался и сообразил, что попал не иначе, как в милый домашний комфортабельный притон. Читая мои мысли, хозяйка пояснила: – Да к нам часто крутые аж из Москвы в люксы приезжают: у нас и пляж, и водные лыжи. Ну и заказывают девчонок, конечно. А в тех комнатах, где вы, там у них шоферы живут, охрана…
На другой день Петя делает променад по городу. Центральные улицы оставляли впечатление вчерашней бомбежки: многие дома стояли с проломленными крышами, с забитыми ржавым железом окнами. То и дело мне попадались люди, везущие на санках молочные фляги с водой, а то и просто с ведрами: многие колонки не работают, и народ тянется за несколько кварталов – “на чужие”. Во всех дворах – большие поленницы. Магистрального газа здесь тоже нет, только в пятиэтажках на окраинах, но, поговаривают, этой зимой газа вообще не будет, и власти призывают экономить, не отапливаться же газом из баллонов.
Уголь дорог, топят везде только дровами, как и было это всегда с основания города. Описание рыночной торговли я тоже не могу опустить. Большой базар открывается по выходным на старой
Тимофеевской улице. “Обжорные ряды”, как говаривали в старину, довольно убоги: мясо не ахти какое на вид, творожок, сметанка.
Очереди стоят лишь за одним видом продовольствия – за сахарным песком. В той же местной газете я прочитал, что на зиму хватит масла и муки, а вот сахар администрация пытается достать по бартеру, обменяв на юге на лес. Основные торговые базарные площади занимают торговцы всяческим барахлом. Здесь есть финские ботинки и итальянские сапоги, привезенные из Турции и Китая. Впрочем, по сходной цене можно купить и шерстяные носки, и валенки – местного, будем надеяться, промысла. Ну да это картина знакомая, удивляет другое. В базарный день большой рынок по периметру буквально обставлен автомобилями. И прут пешие толпы – многие с санками. И это при бьющей в глаза здешней нужде. Что ж, в России есть, наверное, не только двойной стандарт богатства, когда банкиры одной рукой отправляют миллиарды в офшорные зоны, а другой просят на бедность у правительства. Есть и двойной стандарт нищеты, когда днем бродяги побираются на паперти, а вечером закусывают “Смирнофф” финской колбасой… Пока я бродил по рядам, одна из торговок, приглядевшись, видно, к моему пальто, поманила рукой: – Угорька не хотите? – Я хотел. Из-под прилавка был извлечен промасленный деревянный лоток с рыбой. Я отобрал пару штук по сто рублей за голову и завернул их в приобретенный рядом пластиковый пакет для мусора, отметив попутно, что такие пакеты здесь продают не рулонами, но поштучно. О торговле. Государственная торговля сведена почти на нет. Тут и там открыты маленькие продуктовые магазинчики, носящие гордые названия:
“Грант”, “Русь”, “Галант”. В них – по полтора десятка наименований водки, импортная ветчина в вакуумной упаковке и дохловатые апельсины: ни киви, ни авакадо в Осташкове, кажется, не признают.