Лебедев Andrew - New-Пигмалионъ
– Валера, ты отстал от жизни, Массарский с Ирмой больше не живет, он ко мне клинья тут так подбивал, я едва отбилась – Агата, я ревнивый, ты мне про это не говорила – Он меня к себе в Жуковку звал – Ты мне ничего не говорила – А ты мне кто? Муж? Вот женись, тогда буду отчет давать, кто меня куда приглашает – Ладно, на Новый год решим – Жениться или нет?
– Ну, вроде типа того – Смотри, до Нового года далеко, увезут меня, украдут меня
***И оба понимали, что лгут.
И оба понимали в тоже время, что эта ложь и есть их теперешняя истинная жизнь, которая называется ТЕЛЕВИДЕНИЕМ Истинная любовь здесь только к себе.
К себе в этой гламурной останкинской тусовке.
К своему рейтингу.
К своей позиции в параде популярности звезд.
А любимый?
А избранник?
А сожитель?
А муж?
Они как платья…
Или как машины…
Вышел из моды, перестал быть лакированным и богатым?
В корзину…
В тренд=продажу…
И вот она в этом честность жизни.
Они оба это понимали.
А если понимаешь, то зачем говорить об этом вслух?
Особенно, когда голливудские правила приличия предписывают всегда улыбаться партнеру в его глаза.
3.
Натахе непреодолимо захотелось встретиться с этим молодым священником.
На неделе снова зашла в церковь.
Подошла к свешнице, спросила, – где тот батюшка, что в Воскресный день проповедь читал?
– Отец Николай? – переспросила свешница, он в шесть часов на вечерней службе будет.
Пришла на вечернюю службу.
Оделась как полагается, беленький платочек, юбку длинную ниже колен…
Молящихся в церкви было мало – все на дачах, лето.
Старухи все с внуками по Киевской, да по Савеловской дорогам на своих десяти сотках клубнику полют.
Отстояла службу.
Потом дождалась, покуда Отец Николай из алтаря выйдет.
Уже в цивильном.
Смешной такой, в темном костюме, в белой рубахе без галстука…
– Отец Николай, – робко пискнула Натаха.
– Что вам? – вежливо и сухо спросил батюшка, остановился и склонив голову приготовился слушать.
Как она говорила в потоке речи и мыслей, что говорила, она уже и не помнила.
Помнила только, что плакала, а потом, вроде как и успокоилась.
Отец Николай вывел ее на улицу, спросил, – ела сегодня?
– Аппетита нет, – ответила Натаха.
– Тебе надо питаться, ВИЧ это такая болезнь, что требует хорошего питания…
И пригласил ее вместе потрапезничать.
– Мои все на даче, детки, матушка наша, я один тут теперь рядом, пойдем, чаем тебя напою.
– А не боитесь, я ведь заразная? – спросила Натаха.
– ВИЧ только со шприцем и при супружеских отношениях передается, а так можно и ко кресту и к чаше с ВИЧ подходить, – ответил батюшка.
За чаем Отец Николай рассказывал ей о морали.
Оказывается, батюшка диссертацию в духовной академии недавно защитил.
– Вот мой школьный друг, -говорил ей отец Николай, – даром что как мы говорим, технарь, сказал недавно такую сентенцию, достойную иного христианского философа, мол, смог бы настоящий, в старом дореволюционном понимании этого слова, христианин – последовательно учинить в нашей стране все те преобразования, что у одной части населения получили название реформ, а у другой – откровенного грабежа? И сам, отрицательно отвечая на этот вопрос, приятель мой этот добавил, что для врача психиатра, отцы приватизации и нынешних реформ должны представлять такой же профессиональный интерес, как и серийные убийцы…
При смене формации, свидетелями которой нам довелось стать в последние пятнадцать лет, мы стали и свидетелями вопиющего упадка морали. Понятно! Каждому веку и каждому хозяйственному укладу по недавнему официально установленному учению соответствовала своя мораль. Капитализму – капиталистическая, социализму – социалистическая… Однако всеми, даже коммунистами всегда признавалось, что совсем без морали – нельзя.
Независимо от того, какой теории создания мира мы с тобой придерживаемся, неважно каким образом древние люди получили знания о правилах регламентирующих жизнь человека, заключающиеся в десяти заповедях, в скрижалях ли, в пламени купины неопаленной, или в процессе Дарвинской эволюции, – ясно одно – мораль стабилизировала общество и следование правилам морали отличало людей от животных.
У Уэлса в Острове доктора Моро эта модель хорошо описана – не ходи на четвереньках, не ешь рылом из корыта, не убивай себе подобных…
Теперь, когда с треском рухнул коммунизм, вместе с ним рухнули и системы морального регулирования в России. И Сразу оголилось реальное "общественное здоровье" нации. Как только ослабли государственные институты соблюдения моральных норм – цензура, культура… так вступила в силу индивидуальная система соблюдения нравственного порядка – в виде внутренних тормозов. А она и показала что без хлыста вивиссектора Моро – все так и норовят вновь встать на четвереньки и хрюкая броситься к корыту. Норовя при этом секануть ближнего клыком по сонной артерии…
Разве для кого новость, что в большинстве своем приватизация народной собственности являла собой откровенное воровство и мошенничество? Разве новость, что стало больше наркомании и проституции? Разве новость, что по сравнению с годами правления коммунистов, убивать и насиловать стали в сто раз чаще?
В чем дело? И как жить дальше? Этими вопросами не задаются, увы, "хозяева жизни".
Не задаются пока, потому как не поделен еще мир, осталось пока еще пространство, где можно "срубить бабки по – быстрому"… А поэтому пока и не до морали. Мораль понадобится позже, когда карманы уже будут набиты под завязку. А пока, от насильников и хулиганов можно отгородиться охраняемыми подъездами, охранниками в пуленепробиваемых жилетах и бронированными стеклами персональных лимузинов…
Сейчас, пока не до этого. Покуда носитель нового сознания например озабочен "как продать газ в Европу"…
Хотя, страдают и новые хозяева жизни и сопутствующие "болячки", в виде детской наркомании, не миновали так называемых "новых". От падения нравов не спрячешься за стойкой консьержки и не отгородишься охраной при входе в дорогую гимназию.
Но вопросы здорового и стабильного общественного окружения пока, кажется, не заботят хозяев жизни. Но почему не озаботится ими в массе своей – простой человек? Ведь влияние воли простых людей даже в псевдо и квази демократическом обществе в годы выборов может быть весьма ощутимым. Дело только в том, что бы твердо знать, чего хочет простой человек.
Наверное, он не хочет что бы его детям показывали по телевизору голые задницы и без конца промывали нестойкие детские головки рекламой роликовых коньков, жвачки и пепси-колы со льдом. Наверное хочет, что бы в школе его детям кроме желания проколоть ухо и ноздрю, да вставить туда кольцо, да понюхать, или прости Господи, уколоться, привили бы еще хоть пару каких – либо позитивных желаний. Пожалеть родителей, к примеру, или заработать на развлечения не проституцией, а честным трудом. Вопрос только в том, как этого достичь? Как сделать школу такой, что бы она учила доброму и что бы это учение было сильнее влияния старшеклассников из школьного туалета… Как сделать телевидение таким, что бы оно развивало интерес не только к половым сношениям и изощренным методам насилия, а демонстрировало примеры благородства и духовной высоты… Ни со школой ни с телевидением в обозримом будущем нам не справиться. В условиях так называемого рынка, телевидение будет показывать то, на чем выгодно размещать рекламу, то есть поп – концерты, тупые ток-шоу и фильмы с приемчиками кара-те.
Итак, по факту – общество в его слабой неустойчивой части, выбирает удовольствия.
Особенно дети и женщины. Отсюда разврат, наркомания. Мечты о легкой сладкой жизни. И выход видится только в развитии в детях, в девочках особенно, противодействующего среде обитания морального иммунитета.
Где же его прививают?
Надо, наверное, вспомнить, что мы исторически православные христиане. И коли уж общество решило вернуться на исходные позиции тысяча девятьсот тринадцатого года, посчитав итоги семидесятилетнего развития – негативными, то и мораль надо бы принять соответственную. Как мы давеча говорили, коммунистам – коммунистическую.
А православным христианам – православную.
Отвечая на вопрос моего друга доцента, мог бы христианин учинить в стране то, чему мы стали недавними свидетелями, я тоже соглашусь: Не мог бы. Это только бывший комсомолец, который украв у бабушки икону сменял ее у американского туриста на джинсы – смог. Поколение фарцовщиков, которые в студенческой юности толкались подле гостиницы интурист, восхищаясь брюками и ботинками выходящих из автобуса "фирмачей" составили ныне поколение реформаторов. Только теперь они пошли дальше и за фетиш западного блага рассчитываются не уворованной у бабули иконкой, а десятилетиями копившимися богатствами. Не смог бы православный того, что сделали наши реформаторы, потому как невозможно переступить через завещанное через пророков: не убей и не укради, и не пожелай жены ближнего своего…
