Александр Грог - Время своих войн 3-4
— Все сняли! Ты бы лучше на носки свои посмотрел — совсем сопрели. Палец торчит. И след, между прочим, за собой на полу оставляешь.
— Это от пота. Ноги у меня потеют. Почему–то они всегда у меня больше всего потеют. Теплообмен неправильный. А на пальцах так все время рвутся, и только у меня.
— Ногти стричь не пробовал?
— М-да… Хоть бы лама какой объявился… для смеха. Скучно Будде здесь.
— Однако, странно все это… Французы были, англичане… Сианук бежал со всеми придворными. Красные кхмеры три года хозяйничали. Теперь вот еще и вьетнамские друзья… А — никого. Никто!.. Слышь? И сейчас постреливают, а никто не кидается своего Будду эвакуировать, так и стоит все эти войны. Ни души кругом, ржавый замок на одной дужке — не похоже, чтобы им хоть раз пользовались, того гляди рассыплется. Будда золотой — втроем не поднять. Алмазы торчат. Сколько их? Пять сотен? Тысяча? Две? Кто когда подсчитывал? Но не видно, чтобы кто–то ковырял… Хоть одну пустую лунку видишь? Весь пол серебряный, но где хоть одно пустое место, без плитки? Оружие висит нетронутое. Шкатулки кругом стоят — тоже почему–то открывать не хочется…
— Вот и мы ничего трогать не будем. Пошли, пока обувь не свистнули!..
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
30 апреля 2007 года
«Двум тысячам грузинских солдат доверят охрану ирако–иранской границы. Грузинский контингент, который с лета нынешнего года будет дислоцирован в районе иракского города Алькута (60 километров от границы с Ираном). Окрестности города Алькута осмотрели министр обороны Грузии Давид Кезерашвили, начальник объединенного штаба ВС Грузии полковник Заза Гогава и командующий сухопутными войсками вице–полковник Александр Осепаишвили. Предполагается, что здесь будет размещена третья бригада Минобороны Грузии в составе 2 тысяч военнослужащих, и ей будет поручено охрана границы с Ираном.
— До настоящего времени эту миссию выполнял польский контингент, но с июня границу будут охранять грузинские военнослужащие. Под грузинским командованием будут находиться армянское, украинское, сальвадорское и казахское подразделения», — утверждают в министерстве…
Д. Кезерашвили также ознакомился с условиями службы 33‑го батальона Минобороны Грузии дислоцированного в Багдаде, а также побывал в Баакубе, где дислоцирован 31‑й батальон…»
(конец вводных)
----
Смотрели и оценивали как тихо и ловко работают старые вьетнамцы. Восторгались тому, что часовых здесь снимают все еще по старинке. Руками! В одиночку! Понимали, что это показывается специально для них. Тоже некоторым образом показуха. Брали за челюсть и затылок, да укладывали. Те, которые не хотели укладываться, умирали от перелома шейных позвонков. Если поддавались — укладывались, умирали все равно, но позже, выигрывая себе пару–другую секунд.
Им еще не приходилось видеть столь слаженных мгновенных войсковых операций. Американцы бы перед началом несколько месяцев трубили в газетах, потом месяц бомбили, потом двигались, боясь каждого бананового куста, да постреливая в друг дружку. А тут, не успели начать, а уже пришлось переодеваться в гражданское и выдавать себя за сантехников.
Всем, кто хотел посетить Кампучию, предложили это сделать — вьетнамцы разрешили (но только не американцам, которым пришлось переквалифицироваться в австралийцев), и как предупреждали заранее, нахлынула множество шпионов не умеющих пить, чьи полезные сведения отправляемые в свои страны, составляли только отчеты об экскурсионных поездках к свалкам трупам. Вьетнамцам не хотелось брать на свой счет чужих три миллиона — не с китайцами же дело имели. Были в тех кучах и 600 профессоров когда–то знаменитой на всю Юго — Восточную Азию академии искусств, что отбросило всю эту не дутую, а настоящую, самобытную терпеливо по крупицам собираемую культуру неизвестно куда — в какие мрачные века. Здесь же был и едва ли не миллион жителей Пномпеня, как менее всего приспособленных к житию в кибутцах азиатского разлива…
Крестьяне теперь двинулись на Пномпень. Кто–то занимал магазин, и говорил — это теперь мой магазин, кто–то дом или плотик на пруду с карасями — никто с ними не спорил. Но со временем их стало много и потребовались не липовые сантехники. И электрики, и врачи. И еще много–много кто. Кто им точно не был нужен, так это специалисты по хлопку, но прибыли и эти, тут же попали в засаду. Кому–то в этой изни надо быть невезучим, уроком остальным. И вот под окнами гостиницы «Меконг», где тех разместили по приезду, расстреляли, как дань уважения, кхмерскую охрану, из расчета один к одному. Миша удивлялся восточной мудрости и гостеприимству, долго помнил, а потом, спустя два десятка лет, набросал свои пномпеньские этюды.
Миша ел плоды, которых раньше не видел и даже не подозревал, что такие могут быть — видом картофель, а вкусом словно скрестили виноград с крыжовником и мечтал рассадить такое в Сибири. А еще сау–мау, минь, мкхот, тэп… Стеснялся своего аппетита.
Мишу удивило как мало ели те же вьетнамцы (солдаты), когда вполне хватало пищи. Но они сами же ему объясняли, что это по причине, что в какой–то момент пищи может не хватить, а желудок растянут. Организму не требуется столь много, как считает «город». И Миша стыдился своего желудка. Знал, что при Пол — Поте недоедали, фактически голодали. По причине распределения, но не производства. Урожаи как раз собирались рекордные, но рис шел на экспорт, китайцам и капиталистам. А нормой являлась чашка риса на день. Для сельского жителя вполне, он привычный, городской, привыкший к разносолам, растянувший желудок, слабел и начинал болеть. В Кампучии, когда вьетнамцы, получив на то разрешение Советского Союза, навели там порядок (у них были на то еще и веские причины, что все вьетнамское население, жившее в это стране веками, было пущено под нож)) — группа Седого в этом мало участвовала, их берегли — Миша сошелся с кхмеркой–переводчицей. Не в том смысле, что постелью, — там женщины себя блюли, а в том, что многое ему порассказала. Как уцелела, когда убивали сначала всех, кто хоть раз в жизни был за границей (а она проучилась два года в Москве), потом убивали всех, кто с образованием, потом выборочно, но тогда уже голодали, и было так страшно, что уже не страшно. (Миша это ею сказанное так и не понял) Как вышла замуж — построили две шеренги мужчин и женщин напротив друг друга, веели сделать несколько шагов вперед и объявили, что отныне они муж и жена. Ей выпал охранник, что дал взятку, она прижила от него двоих детей, и не могло быть по другому, потому как ходили и проверяли, чтобы спали вместе…
Когда она его впервые обнюхала, Миша понял, что поцеловала. Но случилось это уже в союзе, спустя несколько лет. Ну, целуются они так — вбирают запах с щек, шеи, плеч. Миша тоже так попробовал и решил быть вежливым, переучивать не стал. Гость страны все–таки…
В Кампучии его больше всего удивляло, что кхмеры вьетнамцам нисколько не были благодарны, а тихо ненавидели. И даже переводчица. Американцы и европейцы тоже очень возмущались тем, что Пол — Пота скинули. А Миша даже не возмущался американцам и европейцам, просто после командировки стал заниматься военным делом как сумасшедший. И нисколько не удивлялся, что представительство Пол — Пота сохранялось при ООН еще добрый десяток или полтора лет. Чему тут удивляться? А вот тому, что черепа в том климате так и не сопрели….
«Кампучийцы» (Миша слышал такое) сложили несколько тысяч черепов между двух стекол, получив таким образом, как им казалось, «стену плача», и Миша подозревал — все шло к тому — что следующим их шагом было начать продавать билеты туристам за разрешение возле нее сфотографироваться. Пол — Пот опять же выбил пассионариев, оставив приспособленцев, и это не могло не сказаться.
А еще за операцию в Кампучии было приятно получить несколько наград. Правда, наград не без странностей.
Кхмеры, только придя к власти в своем новом государстве, с которым готовы были играть как с игрушкой (вот только вьетнамцы им не давали заиграться, чтобы не спустили то, что осталось), награждали «за особые заслуги» дутыми серебряными браслетами. В союзе носить их при мундире было не рекомендовано, впрочем — без мундира тоже. Более симпатичной оказалась медаль «Боевой обезьяны» (в самом деле застыла на ней рельефным рисунком, словно не дотанцевав этакая агрессивная обезьяна с двумя мечами в лапах), но награды эти отзашагивали по временам за династию «сиануков», и правомочность такого награждения новой властью можно было поставить под сомнение. В Камбодже при Сиануке за подобного рода награду наделяли еще и местным дворянством, вручали шпагу. Кампучия же к традиционным для подобных наград льготам могла предоставить лишь велорикшу (с условием, что его будут кормить). Но Мише эта медаль очень нравилась — больше всех его остальных. Идя в женское общежитие (если недалеко) он по–молодости цеплял ее единственной на свой гражданский пиджак, и выглядел, как ему казалось, очень загадочно. Но все же шпагу (которую купит на базаре в Пномпене и умудрился привезти в союз) оставлял висеть на стене.
