Нагиб Махфуз - Зеркала
— До меня дошло, что ты вступил в организацию «братьев-мусульман»? — сказал я ему.
— Это может произойти с любым мусульманином! — с неопределенной усмешкой ответил он.
— Жаль, что ты перестал заниматься литературной критикой.
— Прикажешь вернуться к тому, с чего я начинал в незапамятные времена?.. — с улыбкой пошутил он.
Мы распрощались, и я почувствовал, что если мы и встретимся в будущем, то только случайно. Когда произошло первое столкновение между революцией и «братьями»[85], Абд аль-Ваххаб был в числе других арестован и предан суду. Его приговорили к десяти годам тюремного заключения. В 1966 году он вышел на свободу. Я решил поздравить его с освобождением. Придя к нему на улицу Хайрат, я увидел, что он почти не изменился. Голова, правда, поседела, но для мужчины 57–58 лет это было вполне естественно. Немного располнел, и мне даже показалось, что по сравнению с прошлым здоровье его улучшилось. Разговор начался с обычных в таких случаях вопросов. Он сохранял сдержанность и невозмутимость. Без долгих предисловий перешел к общественным проблемам и принялся весьма авторитетным тоном излагать свои взгляды:
— Все законы, импортированные из-за границы, должен заменить Коран.
Касаясь положения женщин, он сказал:
— Женщина должна вернуться в дом. Не страшно, если она получит образование, но только такое, какое необходимо для дома, а отнюдь не для того, чтобы где-то работать. Было бы, конечно, неплохо, если бы государство выплачивало ей пенсию в случае развода или смерти главы семьи… — Не допускающим возражений тоном он заявил: — Социализм, египетский национализм и европейская культура — вот то зло, которое мы должны с корнем вырвать из наших душ…
Он с такой яростью обрушился на науку, что я растерянно переспросил:
— Как! Даже наука?!
— Да. Успехов нам здесь все равно не добиться. Нас обогнали, и, какие бы усилия ни прилагали, мы будем по-прежнему плестись в хвосте. Нам не суждено внести свой вклад в науку. Наше предназначение — следовать исламу и поклоняться аллаху, и лишь ему одному, а не капиталу и не диалектическому материализму.
Я долго слушал его, едва удерживаясь от того, чтобы не взорваться.
— Чем ты собираешься заняться? — спросил я на прощанье.
— А ты можешь мне что-нибудь предложить?
— Могу, да как бы ты опять не решил, что я тяну тебя назад, — возвращайся к литературной критике!
— Я получил приглашение работать за границей, — сдержанно ответил он.
— И что же ты решил?
— Пока раздумываю…
Я попрощался и ушел. Через год после этой встречи газеты сообщили о новом заговоре «братьев». Тогда я ничего не знал о судьбе Абд аль-Ваххаба Исмаила и полагал, что он находится за границей. Однако мой друг Кадри Ризк рассказал, что Абд аль-Ваххаб участвовал в заговоре, оказал сопротивление при аресте и был убит наповал.
Абда Сулейман
Она была, кажется, первой девушкой, получившей назначение к нам в министерство. И уж совершенно точно — первой в нашем секретариате. Произошло это в дни второй мировой войны, как раз в тот период, когда начальником секретариата стал Аббас Фавзи. Абдо было тогда лет двадцать пять. Это была полная смуглая девушка довольно приятной наружности, с нежной кожей и веселым характером. В свое время она получила диплом об окончании университета, но, пока был жив ее отец, работать не хотела. Когда она появилась впервые, Аббас Фавзи предупредил нас:
— Пожалуйста, ведите себя достойно!
А дядюшка Сакр, подавая мне кофе, прошептал:
— Она твоя соседка, живет в квартале Святой Зейнаб!
— Ну и что? — отозвался я.
— В этом квартале полно студентов, и поэтому многие девушки оттуда…
И он сделал рукой жест, выражавший его отношение к подобным девушкам.
Сотрудники секретариата начали тщательно заботиться о своей внешности. Взоры их то и дело украдкой обращались в тот угол комнаты, где справа от Абдаррахмана Шаабана сидела Абда. Прошло немало времени, прежде чем Абда стала для нас привычной, перестала вызывать повышенный интерес и неуместные на службе эмоции. Однако и время не пресекло возникновения довольно грязных слухов о поведении Абды в квартале Святой Зейнаб.
— Не верится, чтобы порядочная девушка согласилась работать среди мужчин, — сказал мне как-то дядюшка Сакр.
— Но она и в самом деле хорошо воспитана и спокойно, без лишнего шума отваживает самых назойливых, — возразил я.
— Знаем мы эту тактику, — упорно твердил он, — Корчит из себя порядочную — небось надеется подловить какого-нибудь простачка!
Мы не могли не заметить, что наш коллега из архива стал довольно часто заглядывать к своему другу в секретариат. Чиновник этот был весьма приметной личностью, хотя должность занимал маленькую, а уж образование и совсем ничтожное: в пределах начальной школы. Зато был красив и держался на редкость самоуверенно, словно отпрыск богатой фамилии. Звали его Мухаммед аль-Адель. Происходил он из семьи Аделей и доводился племянником паше — главе семейства, и к тому же был женат на его дочке. Жалованье получал пустяковое и без зазрения совести транжирил деньги жены. Одевался он всегда с иголочки. Было очевидно, что он домогается Абды и в секретариат приходит ради нее. Аббас Фавзи, зная о дружбе его дяди-паши с заместителем министра, не спешил поставить наглеца на место и смотрел на эти визиты сквозь пальцы. Однако переводчик Абдаррахман Шаабан не посчитался ни с чем, взял как-то Мухаммеда за шиворот и вытолкал его за дверь, приговаривая при этом:
— Если ты появишься здесь еще хоть раз, размозжу тебе голову!
Между тем этот сердцеед продолжал, как стало известно от дядюшки Сакра, преследовать Абду и ходил за ней по пятам чуть ли не до самого дома, упорно добиваясь знакомства. Девушка с таким же упорством отвергала его домогательства — не хотела быть любовницей женатого человека — и всячески старалась отвадить Мухаммеда.
Однажды, когда мы обсуждали этот предмет, Аббас Фавзи сказал:
— Все равно ей не устоять против такого красивого жеребца.
— Но ведь он жалкий невежда, — возразил Абдаррахман Шаабан.
— Женщина есть женщина, а мужчина — мужчина, — многозначительно изрек Аббас Фавзи.
— Разумеется, — вмешался я, — но она-то хочет выйти замуж, и какой ей смысл довольствоваться ролью любовницы.
— Резонно, только любовь-то с резонами не очень считается.
Время шло, однако Абда Сулейман не сдавалась. Как-то она попросила недельный отпуск. Никто не придал бы значения этому обстоятельству, если бы дядюшка Сакр не принес новость, что Мухаммед аль-Адель тоже взял отпуск на неделю. Догадкам и предположениям не было конца, но, что скрывается за этим на самом деле, никто не знал. Через неделю Абда вернулась, и мы словно увидели перед собой другую девушку — так она изменилась. Казалось, она безвозвратно утратила какую-то самую ценную частицу своей души. Мы ждали, что Абда заговорит с нами, но она молча принялась за дела, печальная, словно только что вернулась с кладбища. Абдаррахман Шаабан наклонился к ней и участливо спросил:
— Что с вами, мадемуазель?
При звуках его полного сочувствия голоса она разрыдалась. Все взоры обратились в ее сторону. Аббас Фавзи встал с места, подошел к ее столу и тоже спросил:
— Что с вами? Ведь мы коллеги… Люди должны помогать друг другу…
— Ничего!
— Конечно, мы вовсе не хотим принуждать вас к откровенности…
— Все равно ничего не скроешь! — произнесла она, и в ее голосе звучало отчаяние.
— Но отчего вы так расстроены?
— Я брала отпуск, чтобы выйти замуж… — сказала после недолгого колебания Абда.
— Но в этом нет ничего предосудительного или печального.
— Мы поженились, я и Мухаммед аль-Адель.
— Мухаммед аль-Адель?!
— Да.
— Тайком?!
— Он сказал мне, что рискует своим будущим, что, если его жена или дядя-паша узнают об этом, его сотрут в порошок…
— Как же вы согласились выйти за него, зная, что он женат? — спросил Аббас Фавзи тоном, в котором звучал упрек.
— Вспомни, что ты сам говорил о любви, — сердито откликнулся Абдаррахман Шаабан.
Фавзи пришлось смягчить тон.
— Ну хорошо, а что было дальше? — спросил он.
— Мы уехали в Александрию и провели там неделю.
— А потом?
— А вчера он со мной развелся, — пробормотала Абда, еле сдерживая рыдания.
— Развелся?
— Да.
— Почему?
— Сказал, что если наши отношения будут продолжаться, то все станет известно и тогда он пропал.
— Новый способ устраивать свои любовные делишки! — прошептал мне на ухо дядюшка Сакр.
Все горячо сочувствовали Абде, хотя не меньше слов было сказано и в ее осуждение. Многие по доброй воле вызвались помогать ей в хлопотах в шариатском суде. Новость дошла до ушей жены Мухаммеда и паши. Заместитель министра по наущению паши вызвал Абду и, отругав ее, обвинил в совращении легкомысленного мальчишки. Он потребовал, чтобы она отказалась от иска, пообещав за это денежную компенсацию. Но она заявила, что беременна. Это еще больше осложнило дело. Абда родила девочку. Алименты на нее выплачивались из жалованья молодого человека. Как выяснилось, Мухаммед аль-Адель еще не успел пресытиться Абдой и она тоже его любила. Это не могло укрыться от глаз таких многоопытных людей, как Аббас Фавзи и Абдаррахман Шаабан. Отношения между молодыми людьми возобновились, уже не будучи освященными законом. Какое-то время никому об этом не было известно. Однако в один прекрасный день заместитель министра вызвал к себе Мухаммеда и Абду и пригрозил им переводом в провинцию, если они немедленно не прекратят свою греховную связь. Сцена эта происходила в присутствии самого паши. Голоса из кабинета доносились в коридор, нашлись охотники подслушать. Проведавший обо всем дядюшка Сакр принялся в присутствии чиновников смаковать эту новость, и Абдаррахман Шаабан был вынужден напомнить ему о том, что дочь самого рассыльного пропала неизвестно куда, отчего Сакр вышел из комнаты с перекошенным лицом.
