Алексей Козлачков - Запах искусственной свежести (сборник)
А всех нас, пивших пиво, было четверо. Все – люди бывалые, в прошлой жизни чего-то достигшие, а здесь, в эмиграции, кто как. Знакомы мы были не близко, а посему, собравшись вместе по какому-то случаю, развлекали друг друга рассказами о былых временах.
Лучше всех это удавалось тому самому зоркому мужчине, которого звали Евгений. Отчества за границей отлетают как-то сами собой. В прежней жизни он был журналистом в Москве и одно время, в середине девяностых, даже издавал довольно известную газету эзотерического направления.
Об этом Евгений сейчас и рассказывал нам:
– Всю эту шоблу нездоровых субъектов с горящими глазами, приходивших к нам в редакцию на Цветном бульваре, мы называли колдовошками, но в производственных, если так можно выразиться, целях различали их специализации, поскольку ко всем требовался особый подход. К гадалкам – один, а к астральным путешественникам – совершенно другой.
Ведь чуть в обхождении промахнешься, должного почтения очередному пророку не выкажешь, достаточного понимания, скажем, сущности внутреннего пути или динамики открытия и закрытия чакр не проявишь, улыбнешься, может, невпопад – все это весьма чревато опасными обострениями ситуации. Милиция к нам давно перестала ездить по вызову. Психушка тоже скоро отказалась. Вы, мол, там устроили себе отделение нашей клиники, вот сами и управляйтесь. У нас и своих-то психов выше крыши, не знаем, куда их девать и чем кормить.
Поэтому мы, участники этого эзотерического проекта, договаривались за отдельную плату, чаще всего просто за бутылку, с хлопцами покрепче из соседних отделов. Они по свистку прибегали вязать наших посетителей. Тревожную сигнализацию для этой цели мы провели во все соседние кабинеты.
Одного посланца внеземных цивилизаций пришлось, не скрою, даже бутылкой по голове шарахнуть. Мешкать было нельзя, а помощь запаздывала. Думали, что порешили бедолагу, да постепенно отошел – при помощи мата и портвейна, который, слава богу, завсегда находился в нашей редакции в достатке.
Но это все было уже гораздо позже тех событий, о которых я хочу вам рассказать. Тогда мы на этом уже стали делать неплохие деньги и создали для достижения этой благой цели наше специализированное издание «Путь к себе». Правда, некоторые завистники называли его «Путем под себя».
Уже тогда нам приходилось мириться с подобными производственными издержками и учитывать их. С психами ведь работать опасней, чем с бандитами. Позже мы даже и охрану профессиональную завели, всякое ведь бывало.
А началась вся эта эзотерическая эпопея, которой впоследствии было отдано несколько лет интенсивной жизни, с совершенно пустякового случая.
В самом начале девяностых я служил в редакции одного московского еженедельника, в отделе литературы и искусства. Впрочем, нет, кажется, искусство было отдельно от литературы. В стольких местах потом пришлось поработать, что теперь всего не упомнить. Точно – искусство отдельно и даже в другом кабинете. С него-то все и началось.
Время это, если помните, было такое, что деньги быстро обесценились. Купить было невозможно ровным счетом ничего: ни еды, ни одежды. Получки ни на что не хватало. Поэтому мы старались перебиться какими-то статьями, публикациями где только возможно.
Я еще и что-то охранял ночами, да, какие-то склады, чтобы ноги не протянуть. Со мною в смене работали тогда еще два полковника генштаба и один доцент-историк. Все выживали как могли.
Вот в такое-то время сидим мы как-то на излете рабочего дня у себя в отделе литературы и закусываем килькой, как водится, в томатном соусе спиртной напиток кустарного производства, принесенный неким благодарным автором. Денег нам ни на что не хватало, но выпивка у нас всегда была, как и во всякой редакции. Взяток брать тогда еще не было обыкновения, гнушались.
А вот принять натурой, так сказать, то есть водкой, колбасой и селедкой, считалось даже хорошим тоном. Такую благодарность можно было взять и до публикации, а уж после нее лишь классики советской словесности позволяли себе не расплачиваться с редакторами. Да и тех мы при случае гнобили, затирали. Литературный редакторишка мог и классика за хвост попридержать, ежели тот долго не нес угощения. Так что в любой редакции всегда было сыто-пьяно, иногда – прямо с утра.
Словом, сидели мы, выпивали, килькой закусывали и толковали о возвышенном. О Достоевском там, о Розанове, о русском духе и его влиянии на мировую прогрессивную общественность. Да, обо всем таком сложновыразимом, иногда уловимом лишь с помощью вот этой самой кильки и самогонки.
– Имманентна ли внутреннему существу русского духа эта душевно-духовная раздвоенность, возводящая одну часть нашего национального гения в эмпиреи, другими народами недостижимые, а другую заставляющая ниспадать во глубины земные в струпьях и червии? – вопрошал начальник всего нашего стихотворства, весьма отъявленный русский поэт Ашот Тер-Акопян, и сам же утвердительно отвечал на этот вопрос: – Имманентна! «Душа моя как простыня разверста…» – с чувством продекламировал Ашот в подтверждение предыдущей своей мысли.
Он привстал из-за стола. В одной руке поэт держал рюмку, а в другой – вилку с наколотой на нее килькой. Ею-то он и помахивал в такт пятистопному ямбу.
«Хорошо еще, что не как портянка», – подумал я с тоской, вполне отдавая себе отчет в том, что мало понимаю в поэзии.
Во всяком случае, гораздо меньше Ашота, которого, впрочем, я чтил как отличного товарища.
А он между тем продолжил поэтическую мысль, как бы отвечая на мои размышления:
Душа моя как простыня разверстаМерцанием неведомых миров,Но ты ее не ковыряй отверткой,Не привлекай усердных докторов.
И – руки прочь! Душа моя беглянка.Любовь и смерть пылают, огнь и лед!Прощений не прошу, душа моя – портянка!И ноги ваши в струпьях оботрет.
Примерно в середине декламации душевно-духовная раздвоенность всего литературного отдела достигла максимальной величины. Тут-то к нам в комнату и вошел наш искусствознай и культуровед Эдик Лесневич. Как раз тогда все преподаватели истории КПСС переквалифицировались в культуроведов, но Эдик был настоящий.
Мой близкий товарищ с ходу сделал успокоительный жест ладонью, как будто кого-то останавливал. Он ясно показывал всем, что вовсе не на хвост пришел падать, а просто по делу. «Хвостовиков» в редакции не любили.
Жест Эдика никакой гарантии не давал. После него он вполне мог бы и упасть на этот самый хвост. Но все успокоились, дань корпоративным предрассудкам была отдана.
Эдик вежливо дослушал стихи и лишь потом вытянул меня за рукав в коридор.
Едва за нами закрылась дверь, он сказал серьезным и грустным голосом:
– Да!.. Один из редких, более или менее трезвых русских классиков сказал как-то, что писать стихами столь же естественно, как ходить, приседая на каждом втором или третьем шаге. Ты не знаешь, кто это был?
– Не знаю, но точно не Тер-Акопян. Что-то случилось?
– Салтыков-Щедрин, неуч…
Он быстро изложил мне суть дела. Она заключалась в том, что у него появился срочный и дорогой заказ для одного бульварного женского издания на написание сексуального гороскопа к завтрашнему дню. Эдик предложил мне немедленно заняться этим делом вместе с ним. Мол, время не терпит.
– Какого гороскопа? – возмущенно вырвалось у меня, не отошедшего еще от предметов возвышенных.
– Сексуального. А что тут такого-то? Ну, или эротического, не знаю точно, один черт, – сказал Эдик, раздраженный моим возмущением.
Я молча повернулся, уже схватился за ручку двери и с облегчением подумал, что сейчас продолжу праздник. Надо же, мимо одной рюмки я из-за этого Эдика уже пролетел. Он все время выступает с дурацкими, совершенно низменными предложениями, а там без меня самогонку допивают и о русской душе толкуют!..
Но тут он назвал сумму обещанного гонорара, и я выпустил дверную ручку из собственной. Гонорар равнялся нашей месячной зарплате, правда, на двоих. Но все равно хорошо.
Тогда я сказал ему, что, конечно, за такую сумму можно написать все что угодно, но как раз меньше всего этот гороскоп. Поскольку я не являюсь специалистом ни в том, ни в другом, в смысле – ни в гороскопах, ни в сексе. Я и обычных-то гороскопов не только никогда не писал, но даже не прочитал ни одного до конца. Я даже всех знаков зодиака не знаю, только штуки две-три. Не надо ли этому женскому изданию за те же деньги статью о влиянии Достоевского на Кьеркегора и обратно? Я как раз сейчас пишу ее для одного философского журнала за гораздо меньшие деньги, но с удовольствием уступлю в женский журнал. На худой конец, я могу написать им про ветхозаветную чувственность у Розанова…
Тут Эдик хмуро перебил меня:
– Да пошел ты со своей ветхозаветной чувственностью, проявляемой Корнеем Чуковским к Агнии Барто!.. Им это не надо. Послушай, я все придумал, – сказал он уже спокойным серьезным шепотом. – Мы берем какой-нибудь обычный гороскоп, той же Глобы, к примеру. Я уже достал. Нам понадобится эта – как там ее?.. Да, «Камасутра». В машбюро у девок есть экземпляр. Ну и чего там еще? Книжка какая-нибудь типа «Молодым супругам». Это ты возьмешь в библиотеке. Поспеши, через полчаса она закрывается. Все остальное – фантазия. Кто из нас пишет диссер на тему «Категории мотивации нравственной оппозиции»? – съехидничал он, слегка переврав тему моей диссертации. – Это ж, поди, потруднее будет, чем какой-то там сексуальный гороскоп написать. Не робей, Жека!..
