Владимир Митыпов - Геологическая поэма
Схватив со стола тарелку, шарахнула ее об пол, за ней другую.
— К чертовой матери вас всех! — грубо, неприкрыто вульгарно орала она, пылающая и неистово красивая в своем гневе, словно богиня мщения. — Рыцари, бляха-муха! Сильный пол! У всех одно на уме — кобеляж!.. А ты чего вытаращился? — набросилась она вдруг на Валентина. — Думаешь, лучше других? Такой же скотина, как все!..
Мужчины молчком, вытирая спинами известку со стен, шаг за шагом продвигались к выходу. Лица у всех были не то виноватые, не то испуганно-сконфуженные, не то подавленно-злые. Сложная гамма чувств отображалась на загорелых физиономиях сильного пола. Только малый с крысиными зубами, на лице которого застыла кривая и бледная ухмылка, бормотал запинаясь:
— Эдик… Эдюля… плюнь… все пройдет… как с гуся белый дым…
Все вместе, кучкой, выбрались из штормящей избы. Остановились возле крыльца, в полосе света, падающего из окна. Вид у всех был такой, словно побывали под проливным дождем.
— Вот дала так дала! — ежась, покрутил головой «Не пей сырую воду!» — Чокнутая. Такая и пришить может, запросто…
— Бабам водку ни в коем разе давать нельзя, дуреют они от нее, — авторитетно заявил малый с крысиными зубами и осторожно оглянулся на дверь. — Эх, а сколько осталось недопито…
— Заткнись, Гошка, — буркнул Эдик, угрюмо покосился на Валентина. — Из-за тебя все… Приперся…
— Давить таких надо, — с готовностью поддержал его Гошка.
Валентин в ответ лишь пожал плечами. Он ощущал в себе противное и не испытанное ранее чувство полнейшей пустоты, равнодушия. Начни эти парни бить, у него не хватило бы сейчас сил свалить с ног хотя бы даже вот этого тощего Гошку. «Старею, что ли?» — мелькнула неожиданная, совершенно дикая мысль.
Эдик скрипнул зубами, поднял ладони, задумчиво оглядел их, сжал кулаки. «Интересно, успею уклониться?» — как-то отстраненно подумал Валентин, наблюдая за этими манипуляциями. Эдик вздохнул, медленно опустил руки и кивнул в сторону калитки:
— Отойдем-ка на пару ласковых…
Валентин опять пожал плечами и не оглядываясь пошел первым.
Улица была темна и пустынна, только вразбежку, метрах в двадцати — тридцати друг от друга, лежали под окнами размытые прямоугольники света. Слышно было, как в центре поселка, довольно далеко отсюда, невнятно хрипит установленный на столбе громкоговоритель. В противоположной стороне, и тоже неблизко, пиликала гармошка.
Эдик догнал и с десяток шагов шел рядом, не говоря ни слова. Только зло сопел.
— Слушай, — он вдруг остановился, помолчал и заговорил, глядя в сторону — Зря ты пришел сегодня… Сам должен понимать: одно дело просто знать, что у нее кто-то там был до тебя, а совсем другое — когда вот он, с наглой рожей сидит перед тобой… — Эдик запнулся, раздраженно передернул плечами. — Оборзеть можно!.. Короче: был у тебя с ней интим? Как мужик мужику, а?
Валентин ответил не сразу. Он все еще ощущал вялость во всем теле, но в прохладе наступившей ночи голова прояснялась.
— Знаешь, на твоем месте я не стал бы интересоваться этим, — сдержанно сказал он. — И это не имеет теперь значения, потому что… я женюсь на ней.
— Че-е-го? — неимоверно изумленно протянул Эдик. — Женишься? На Томке? Ну-у ты даешь…
Валентин не разглядел движения его руки, но успел инстинктивно откачнуться, смягчая удар. В глазах полыхнуло зелено-алым. В следующий миг он поймал Эдюлю за запястье, заломил, и тот оказался развернутым к нему спиной.
— Что, гад, самбу знаешь? — скрипнул зубами Эдик.
— Какое там самбо… — Валентин отпустил его руку. — Зря в бутылку лезешь. Эти дела так не решаются.
— А тут нечего решать! — Эдик говорил отрывисто и зло. — Я уже матери дал телеграмму. В Минск. И ответ получил — что ждет с невесткой, понятно? И если бы не ты…
«Ай да Эдюля! — пронеслось в голове. — Поставный парень, как сказала та бабка…»
— Стоп! — нарочито грубо сказал Валентин. — Может, оно к лучшему — все прояснилось. Сделаем так: утром я улетаю в поле. Если сможешь… если она захочет — увози ее с собой. А если нет — то вернусь с поля и…
— Вернешься с поля — поищешь себе другую! — мрачно оборвал Эдик.
— Что ж, посмотрим.
— Нечего смотреть!
И, не прибавив больше ни слова, Эдюля повернулся и быстрыми шагами пошел прочь.
«Черт!»
Валентин закрыл глаза. Где-то на периферии сознания ворохнулась совершенно небывалая, крамольная мыслишка, что, пожалуй, давеча следовало выпить. На душе было мерзопакостно. «Какие ж мы все еще питекантропы, — подумал он. — Обезьяны. Добыть себе подругу в схватке с другим самцом — разве не животные?» Как бы то ни было, а свои отношения с Тамарой он всегда считал отношениями двух разумных людей своего века. По крайней мере, старался делать их такими. Что-то понимать, что-то не принимать всерьез, чему-то не придавать значения…
— Ч-черт! — проговорил он вслух, не трогаясь с места.
У него было предчувствие, что с Тамарой они больше никогда не встретятся. Банальнейшая фраза «Разошлись, как в море корабли» неотвязно крутилась в голове. Да, кажется, действительно разошлись…
А познакомились они позапрошлой весной. Десятикресельный АН-2, на котором Валентин должен был лететь в город, вдруг задержали и вернули с самого старта. Прибежал запыхавшийся диспетчер Кузьмич, быстро перетолковал с экипажем, затем объявил пассажирам, что сейчас привезут тяжелобольного, которого нужно срочно доставить в город. Его сопровождает медсестра. Поэтому кто-то двое из пассажиров должны будут остаться до следующего рейса. И тут вдруг оказалось, что у всех в городе страшно срочные, неотложные дела. Они бы, мол, и рады, но… Словом, выходить никому не хотелось. Сегодня это был последний борт на город. Погода явно портилась — вдали над горами погромыхивало, и, курчавясь, вспухали чернильные облака. Вечерело. Завтрашний день вполне мог выдаться нелетным. После долгой нервотрепки Кузьмич, упирая на свои права и на сознательность граждан, убедил-таки двоих покинуть машину. Но прошло еще не менее четверти часа, прежде чем к самолету подкатил санитарный фургончик, и в салон внесли носилки с больным, который, судя по безучастному землистому лицу, пребывал в беспамятстве. Следом, держа кислородную подушку, вошла яркая брюнетка в легком плащике, из-под которого выглядывал белый халат. Помрачневшие из-за задержки пилоты при виде ее мигом оживились и приветствовали как давнюю знакомую. Бортмеханик тут же предложил ей свое место — подвесной ремень между пилотскими креслами, но она отказалась. Носилки поставили в проходе между пассажирскими креслами, брюнетка устроилась возле головы больного, и самолет двинулся к началу взлетной полосы.
Трасса была хорошо знакома Валентину — он частенько летал по ней в разные времена года, но такой болтанки, как в этот раз над горами Делюн-Уран, не мог припомнить. За иллюминаторами клубилась и мелькала толчея облаков. АН-2 жестко содрогался, словно несся по мерзлым ухабам, раскачивался, неожиданно срывался в бездну и после томительно-долгого падения столь же внезапно возносился вверх. И так без конца. В грозовом сумраке салона, вдруг сделавшегося нестерпимо тесным и душным, смутно виднелись мученически искаженные, позеленевшие лица с закатившимися под взмокший лоб глазами. Женщины стонали, зажимали рты платочками. Кое-кого рвало. Не лучше выглядели и мужчины. Должно быть, многие сейчас горько сожалели, что не остались, когда их просил об этом Кузьмич. Все это время медсестра, которая маялась ничуть не меньше остальных, не переставала заботиться о больном — придерживала его безвольно мотавшуюся голову, оттягивая веки, вглядывалась в зрачки, щупала пульс.
Валентин, бывалый воздушный путешественник, чувствовал себя довольно сносно, но клонило ко сну. В один из моментов, когда тряхнуло особенно безжалостно и показалось, что рев мотора на мгновенье умолк, он приоткрыл глаз. Пассажиры пребывали все в том же состоянии крайнего изнеможения, и лишь медсестра, страдальчески кусая губки и, по всему, с трудом борясь с дурнотой, давала своему подопечному кислород.
Но все когда-нибудь кончается — кончился и этот тягостный рейс. К самолету подкатила машина с красным крестом, носилки вынесли. Валентин помог выйти медсестре. Ее пошатывало. «Ох, сил моих нет… — прошептала она, с отвращением взирая на машину. — Опять запах бензина… Умру я, не доеду…» — «Взять такси?» — галантно предложил Валентин. Она лишь поморщилась с отвращением: «Ладно уж… Не все ли равно… Ну, до свиданья. Еще увидимся…»
Увидеться им пришлось месяца через полтора. Несмотря на разгар полевого сезона, срочное дело привело Валентина в поселок — надо было сдать на спектральный анализ крайне интересные образцы руд и постараться немедля вытребовать результат. Покинув участок накануне в полдень, он после пятнадцати часов непрерывного хода достиг крайних домов погруженной в глубокий сон Абчады. Июньские ночи на этой широте светлы, почти как в Ленинграде, поэтому, приближаясь к гостинице, расположенной на центральной улице поселка, Валентин вдруг заметил нечто странное: из окна второго этажа осторожно вылезла женщина и стала спускаться, цепляясь за что-то похожее на скрученную простыню. «Вот те раз — черные дела в белую ночь! — Валентин невольно приостановился. — Ау, где ты, матушка-милиция?..». «Ай!» — негромко пискнула женщина и повисла, беспомощно суча ножками, — простыня кончилась, а до земли оставалось еще около двух метров. Видимо, любительнице ночных приключений показалось вдруг, что это страшно высоко. Валентин не раздумывая поспешил на помощь. Изготовившись поймать, задрал голову и тут же пожалел, что нельзя зажмуриться: глаза резанула ошеломительно внезапная, откровенная белизна ног, неприкрыто длинных, живых и подвижных, словно некие самостоятельные существа. «Прыгай! — хрипло выдохнул он, становясь тем самым соучастником этого безобразного нарушения порядка или, может быть, даже уголовного деяния. — Не бойся, подхвачу!». Женщина со страхом заглядывала вниз и никак не могла решиться. «Прыгай, а то уйду!» — зашипел Валентин, и она прыгнула. «Ну вот, а ты боялась, — поймав в охапку, он поставил ее на землю. — Это как понимать: живем — новое воруем, старое крадем, так, что ли?». И тут он узнал ее — это была та самая медсестра. Пилоты, кажется, называли ее Тамарой. Она посмотрела на него, засмеялась: «А, геолог… Ты откуда взялся?» — «Из лесу, вестимо». — «Пошли скорей, а то он, чего доброго, еще шум поднимет».
