Эдуард Тополь - Элианна, подарок бога
— А что? Они тебе не нужны?
— Нужны, но… — он замялся. — Это как-то много…
Она улыбнулась:
— Как тебя звать?
— Виктор…
— Запомни, Витя: денег много не бывает. Но теперь ты можешь угостить меня чашкой кофе. Увидимся завтра здесь и в это же время. Пока! — И она нырнула в машину, сказала водителю: — Brooklyn Jewish Cemetery, please.
Водитель клацнул рычагом счетчика, в окошке счетчика тут же выскочило «$1.00» за посадку, а Вера повернулась к опешившему скрипачу и сказала ему через открытое окно:
— Подтяни четвертую струну. Чуть-чуть. Пока…
Машина рванула с места, влилась в поток авто и понеслась вниз по Пятой авеню. Но на 42-й пришлось тормознуть у красного светофора, и водитель — ему было не больше пятидесяти — повернулся к Вере, сидевшей на заднем сиденье, сказал по-русски:
— Вы всем даете по сто долларов?
— Shit! — засмеялась она. — Я в Москве или в Нью-Йорке?
И бросила взгляд на водительскую карточку, прикрепленную к приборной доске. Там была фотография этого водителя и подпись Mark Sheсhter.
* * *В будний день на еврейском кладбище было безлюдно и тихо. Над могильными плитами, разогретыми полуденным июньским солнцем, порхали бабочки, а в аккуратно подстриженной траве кладбищенских дорожек бегали черные американские белки и стрекотали кузнечики.
И только у одной могилы — свежей и еще без плиты — этот покой был нарушен негромким плачем и горячими сбивчивыми словами:
— Мамочка! Ну зачем ты ушла? Зачем так рано ушла? Знаешь, сколько я теперь зарабатываю?! Мы бы поехали путешествовать! Ты же мечтала посмотреть Париж, Лондон, Сан-Франциско! Теперь я бы тебя повезла, куда хочешь! А ты ушла! А куда я одна? Зачем?
И Вера залилась слезами. Но не только потому, что теперь ее мама не сможет посмотреть Париж и Сан-Франциско. А потому, что никому, даже родной маме на пустом кладбище, Вера не могла сказать, как она делает четыре, а то и пять тысяч баксов в день! А кому нужны наши успехи, если о них никто не знает?
Ладно, вам я, так и быть, скажу. Только имейте в виду — это не очень кошерно. В телефонной компании, которая обслуживала Брайтон, где Вера жила, она зарегистрировала, что каждый звонок на ее номер стоит двести долларов. А потом, как вы видели, ехала в самые богатые компании на Пятой авеню и оттуда звонила сама себе. Вот и всё! Телефонная компания брала деньги с этих компаний и переводила на ее счет. Никто до этого не додумался, она была первой. Конечно, она могла назначить любую сумму, хоть тысячу долларов за звонок, но если назначить большую сумму, тебя сразу вычислят. А двести долларов для большой компании, которая каждый день говорит по телефону со всем миром, — ерунда. Мама научила Веру не жадничать…
Утерши слезы, Вера поднялась с колен, отряхнула подол своего серенького платья, поправила дюжину красных тюльпанов, рассыпанных ею по свежей могиле, и еще раз посмотрела на фотографию мамы.
— Пока, дорогая! Через неделю я снова приду.
И, выдернув какой-то сорняк, проросший рядом с могилой, пошла по дорожке к выходу с кладбища.
Там, за воротами, стояло все то же желтое такси с Марком Шехтером, но Веру это почти не удивило.
— Разве я просила вас ждать? — сказала она, садясь в машину.
— Нет, не просили, — ответил Марк, откладывая газету с фотографиями очередного ограбления магазина черными бандитами. — Но молодая девушка не должна оставаться одна на кладбище. Куда вам теперь?
Вера задумалась, посмотрела на часы. Те показывали 14.20, и она была совершенно свободна. На ее счете в банке Washington Mutual было 197 340 долларов.
— На сорок седьмую стрит, — сказала она.
— Мы же только оттуда! — удивился Марк.
— Это не имеет значения. Поехали!
* * *47-ю улицу между 5-й и 6-й авеню не зря называют «бриллиантовым рядом» и «золотым» еврейским кварталом — столько золота, бриллиантов и прочих драгоценностей, сколько собрали тут в своих ювелирных магазинах и лавчонках бухарские евреи и хасиды из Хабад Любавич, не было даже в сказочных пещерах Али Бабы.
Вера медленно шла вдоль витрин, буквально забитых гирляндами золотых колье, кулонов, браслетов и колец. Июньское солнце раскалило каменные дома Манхэттена так, что казалось, это золото сейчас стечет из-за стекол витрин и золотой магмой поползет по тротуару. Но самые дорогие и красивые вещи были, конечно, не за пуленепробиваемыми стеклами этих витрин, а внутри магазинов и лавчонок, за стальными шторами их бронированных дверей. В этих дверях стояли толстые и худые, высокие и низкие, молодые, пожилые и старые пейсатые мужчины, одетые, несмотря на жару, в глухие черные костюмы и с черными же шляпами или ермолками на головах. Громко переговариваясь между собой на идиш и иврите, они цепкими взглядами своих черных и чуть навыкате глаз легко определяли в густом потоке прохожих потенциальных покупателей (чаще всего индусов) и уступали им вход в свои магазины, откуда заманчиво несло кондиционированной прохладой.
Но Вера, конечно, не входила в число этих избранных. Пейсатые хасиды с длинными буклями до плеч даже не замечали ее, одетую в серое платьице и дешевые кроссовки. Впрочем, она и не стремилась обратить на себя внимание. Зато видела все — и витрины с их вывесками типа RABINOVICH GOLD или BARUCH’ BEST DIMONDS, и скрытые за дверями прилавки с фантастическими колье и ожерельями под толстыми стеклами витрин, и — наконец! — скромную вывеску FOR RENT над пустой и темной витриной какой-то мелкой лавчонки.
Конечно, она не стала задерживаться у этой витрины, а прошла дальше.
* * *Легендарная ярко-красная дверь салона Элизабет Арден на углу 5-й авеню и 42-й стрит известна всему миру, а точнее, всей его женской половине. Согласно официальным биографиям этой бывшей императрицы косметики, амбициозная канадка Флоренция Найтингейл покрасила эту дверь в алый цвет еще в 1909 году, когда придумала себе имя Элизабет Арден и под свой первый салон красоты арендовала тут небольшое помещение на третьем этаже. С тех пор десятки и даже, наверное, сотни тысяч женщин открыли для себя эту волшебную дверь в царство красоты, макияжа, косметики и массажа.
Но, поднявшись на заветный третий этаж, Вера обнаружила, что стать одной из таких счастливиц не так-то просто, — ближайшее время приема ей смогли найти только через два дня. Зато через два дня, когда она дождалась своей очереди…
Педикюр… маникюр… массаж тела… массаж лица… прическа…
Впрочем, не будем подглядывать за таинством женских ухищрений и превращений. Потратив четыре часа и «всего» четыреста долларов, Вера вышла из салона действительно неузнаваемой красоткой! Видели бы ее сейчас те надменные секретарши, которые пренебрежительно позволяли ей «на минуту» воспользоваться их телефоном (и хозяевам которых эти звонки обходились в 200 долларов)! Даже проливной июньский дождь, захлестнувший в тот день Нью-Йорк, не смог смыть новую Верину красоту. Сидя в соседнем кафе с Марком Шехтером и скрипачом Виктором Косых, она сухо и деловито оговаривала с ними условия будущего сотрудничества.
— Первое: со мной никакого флирта! Я фригидна и холодна, как селедка! Понятно? — И она по очереди посмотрела в глаза каждому из них. — Я спрашиваю: понятно?
— Понятно, — ответил Марк.
Вера перевела взгляд на Виктора:
— А тебе?
— Ну, понятно… — сказал тот принужденно.
— Без «ну»! — жестко приказала Вера и даже властно подняла только что наманикюренный палец. — Нукать будешь своим лошадям, когда разбогатеешь. А со мной, если хочешь работать, разговаривать на «вы». Договорились?
— Да…
— Хорошо. Второе. За работу я буду платить пятьдесят долларов в час и бонус после каждого удачного дела. Таких денег вы не получите нигде, даже у Сильвио Маретти. Но при одном условии: никаких обсуждений, возражений и еврейских рацпредложений. Полное подчинение! Идет? Да или нет?
— Идет, — сказал Марк.
— Да, — произнес Виктор.
— Тогда встали и пошли, — поднялась Вера.
— Куда? — спросил Виктор.
Вера молча уставилась на него в упор.
— Извини, — спохватился он. — Больше не буду.
— А теперь то же самое, но на «вы»! — приказала Вера.
* * *В соседнем, на 5-й авеню и 39-й стрит, магазине Lord & Taylor она переодела их обоих в итальянские летние костюмы, рубашки и туфли и отправила в мужскую парикмахерскую, а сама осталась на третьем этаже в отделе женской одежды.
Спустя час, когда от дождя не осталось и следа и солнце снова раскаляло каменные колодцы Манхэттена, вся троица неспешно шла по «золотому еврейскому кварталу» — 47-й улице. По одну сторону от сногсшибательной двадцатитрехлетней красотки шел ее «богатый отец» Марк Шехтер, по другую — лощеный красавец «жених» Виктор Косых. И те же пейсатые хасиды и бухарские евреи, которые еще два дня назад даже не замечали эту худышку в сером платьице, теперь выскакивали им навстречу из дверей своих магазинов:
