Джонатан Фоер - Жутко громко и запредельно близко
«Вам необязательно идти вниз, — сказал мистер Блэк. — Мы могли бы и здесь провести вечер». — «Я такая нескладная», — сказала она. «Я тоже», — сказал мистер Блэк. «И собеседник из меня неважный. Все, что могла, я вам уже рассказала». — «Из меня отвратительный собеседник», — сказал мистер Блэк, хотя это была неправда. «Спросите у него», — сказал он, указывая на меня. «Правда, — сказал я. — Просто кранты». — «Вы можете мне хоть весь вечер рассказывать об этом здании. Будет божественно. Я ничего другого и не хочу». — «Мне даже губы подвести нечем». — «Мне тоже». Она засмеялась, но тут же закрыла ладонью рот, точно рассердилась на себя, что перестала грустить.
Было почти 14:32, когда я закончил спускаться по 1860 ступеням и оказался в фойе. Я был без сил и, видно, мистер Блэк тоже, поэтому мы сразу пошли домой. У дверей его квартиры (всего несколько минут назад), я начал рассказывать ему свой план на следующие выходные, в которые нам предстояло идти в Фар Рокавей, и Бойрум Хил, и Лонг Айленд Сити, и, если уложимся, еще в Дамбо,[77] но он прервал меня и сказал: «Послушай, Оскар». — «Меня уже девять лет так зовут». — «Я, пожалуй, завязываю». — «Что завязываете?» — «Надеюсь, ты понимаешь». Он выставил руку для рукопожатия. «Что завязываете?» — «Мне было с тобой хорошо. Очень хорошо. Ты вернул меня в мир. Это лучшее, что кто-либо мог для меня сделать. Но теперь я завязываю. Надеюсь, ты понимаешь». Его протянутая рука по-прежнему ждала мою руку.
Я сказал: «Ничего я не понимаю».
Я пнул ногой его дверь и сказал: «Ты же обещал!»
Я толкнул его и заорал: «Это нечестно!»
Я встал на цыпочки, прижал губы к самому его уху и заорал: «Ну и катись!»
Нет. Я пожал его руку…
«А потом я сразу пришел сюда и теперь не знаю, что делать».
Пока я все это рассказывал, жилец качал головой и смотвел мне в лицо. Он так сосредоточенно вглядывался, что я не знал, слушает ли он меня или пытается уловить что-то запредельно тихое под поверхностью моих слов, типа как металлодетектором, только для правды, а не металла.
Я сказал: «Я ищу больше шести месяцев, а знаю столько же, сколько шесть месяцев назад. Вообще-то в плане знаний я даже в минусе из-за всех этих пропущенных уроков французского с Марселем. Еще мне пришлось соврать гуголплекс раз, за что я себя не уважаю, и побеспокоить кучу людей, хотя это мог быть мой единственный шанс с ними подружиться, и по папе я скучаю сильнее, чем когда начал, хотя начал я для того, чтобы больше по нему не скучать».
Я сказал: «Эта боль становится просто невыносимой».
Он написал: «Какая боль?»
То, что я тогда сделал, меня самого удивило. Я сказал: «Я щас», — и побежал 72 ступени вниз, через дорогу, мимо Стэна, не остановившись на его «Вам письмо!», и 105 ступеней наверх. В квартире было пусто. Я хотел услышать красивую музыку. Хотел папин свист, и царапающий звук его красной ручки, и маятник, раскачивающийся в кладовке, и чтобы он склонился, завязывая шнурки. Я пошел в свою комнату и взял телефон. Я побежал 105 ступеней вниз, мимо Стэна, продолжающего говорить: «Вам письмо!», 72 ступени наверх, и по бабушкиной квартире. Я вошел в гостевую спальню. Жилец стоял в той же позе, как будто я и не уходил, как будто меня вообще там никогда не было. Я достал телефон из шарфа, который не довязала бабушка, воткнул штепсель в розетку и проиграл ему первые пять сообщений. На его лице не было выражения. Он просто смотрел на меня. Даже не на меня, а в меня, как будто его детектор нащупал огромнейшую правду глубоко под поверхностью.
«Ни один человек этого больше не слышал», — сказал я.
«Даже мама?» — написал он.
«Она тем более».
Он скрестил руки и зажал ладони под мышками, что для него было все равно как зажать себе рот. Я сказал «Даже бабушка», и его ладони забились, как птицы, пойманные скатертью. Наконец он их отпустил. Он написал: «Может, он увидел, что произошло, и побежал туда, чтобы кого-то спасти». — «Обязательно. Он бы иначе не мог». — «Хороший он был человек?» — «Самый лучший. Только у него в том здании была встреча. И еще он сказал, что идет на крышу, а значит, был выше, чем куда врезался самолет, а значит, не мог побежать туда, чтобы кого-то спасти». — «Может, он только сказал, что идет на крышу?» — «С какой стати?»
«Что это была за встреча?» — «Он же глава ювелирного бизнеса нашей семьи. У него постоянно встречи». — «Ювелирного бизнеса вашей семьи?» — «Его основал мой дедушка». — «Кто твой дедушка?» — «Не знаю. Он ушел от бабушки, когда я еще не родился. Она говорит, что он умел разговаривать с животными и что его скульптуры были реальнее, чем вещи, с которых он их лепил». — «А ты что думаешь?» — «Я не думаю, что с животными можно разговаривать. Если только с дельфинами. Или жестами с шимпанзе». — «Что ты думаешь о своем дедушке?» — «Я о нем не думаю».
Он нажал на Play и снова прослушал сообщения, а я снова нажал на Stop после пятого.
Он написал: «В последнем он совсем спокоен». Я сказал: «Я читал в National Geographic про то, как когда животное думает, что может погибнуть, оно напрягается и беснуется. Но когда оно знает, что погибнет, становится совсем спокойным». — «Может, он просто не хотел, чтобы ты волновался». Может. Может, он не сказал, что любит меня, потому что любил. Только это не объяснение. Я сказал: «Я должен знать, как он умер».
Он отлистнул назад и указал на «Почему?»
«Чтобы не изобретать его смерть. Я постоянно изобретаю».
Он отлистнул назад и указал на «Прости».
«Я нашел в Интернете видео падающих тел. Я их нашел на португальском сайте, там была целая куча вещей, которых здесь не показывали, хотя это случилось здесь. Когда я пытаюсь выяснить, как папа умер, мне каждый раз приходится идти в программу-переводчик и узнавать, как будет та или иная вещь на других языках, типа что «сентябрь» — это «Wrzesien», а «люди, выпрыгивающие из горящих зданий» — это «Menschen, die aus brennenden Gebäuden springen». Потом я ввожу эти слова в «Гугл». Меня запредельно бесит, что во всем мире людям можно знать вещи, которые мне знать нельзя, хотя это случилось здесь, и случилось со мной, и разве не должно быть моим?
Я распечатал португальское видео по кадрам и каждый жутко внимательно изучил. Одно тело может быть им. Оно так же одето, а если укрупнить пиксели до размера, когда они больше не человек, то я даже вижу очки. Или мне кажется, что вижу. Потому что, скорее всего, не вижу. Просто мне хочется, чтобы оно оказалось им».
«Тебе бы хотелось, чтобы он прыгнул?»
«Мне бы хотелось перестать изобретать. Если бы я узнал, как он умер, узнал подробности, то не изобретал бы, как он умирает в лифте, который застрял между этажами, хотя с некоторыми это случилось, и не изобретал бы, как он пытается ползти вниз снаружи здания, хотя я видел видео на польском сайте, где один человек это делает, или как он пытается приспособить скатерть под парашют, хотя некоторые из тех, кто был в «Окнах в мир», так делали. Там можно было по-разному умереть, и мне надо знать, какую смерть он выбрал».
Он протянул ко мне руки, как будто хотел, чтобы я их взял. «Это татуировки?» Он закрыл правую ладонь. Я отлистнул назад и указал на «Почему?» Он опустил руки и написал: «Для простоты. Вместо того чтобы все время писать «да» и «нет», я их просто показываю». — «Но почему только ДА и НЕТ?» — «У меня всего две руки». — «А как же «посмотрим», и «возможно», и «почему бы нет»?» Он закрыл глаза и на несколько секунд сосредоточился. Потом он пожал плечами, совсем как папа.
«Вы всегда молчали?» Он раскрыл правую ладонь. «Тогда почему не разговариваете?» Он написал: «Не могу». — «Почему не можете?» Он указал на «Не могу». — «Разрыв голосовых связок?» — «Какой-то разрыв». — «Когда вы в последний раз разговаривали?» — «Давно, очень давно». — «Какое слово вы сказали последним?» Он отлистнул назад и указал на «Я». — «Я было последним словом, которое вы сказали?» Он открыл левую ладонь. «Разве это слово?» Он пожал плечами. «Вы пытаетесь говорить?» — «Я знаю результат». — «Какой?» Он отлистнул назад и указал на: «Не могу».
«Попытайтесь». — «Сейчас?» — «Попытайтесь что-нибудь сказать». Он пожал плечами. Я сказал: «Пожалуйста».
Он открыл рот и положил пальцы себе на шею. Они задрожали, как пальцы мистера Блэка, когда он искал слова-биографии, но звука не было, ни хрипа, ни даже вздоха.
Я спросил «Что вы пытались сказать?» Он отлистнул назад и указал на «Прости». Я сказал: «Да ладно». Я сказал: «Может, у вас действительно разрыв связок. Вам надо обратиться к специалисту». Я спросил: «Что вы пытались сказать?» Он указал на «Прости».
Я спросил: «Можно мне сфотографировать ваши руки?»
Он положил руки себе на колени ладонями вверх, как раскрытую книгу.
ДА и НЕТ.
Я навел фокус дедушкиного фотика.
Он держал руки жутко неподвижно.
