Ференц Шанта - Пятая печать

Кирай, шатаясь, сделал шаг в его сторону:

— Ради господа бога… Мастер Дюрица!.. Нет… нет… не делайте этого!..

Лицо его исказилось, губы дрожали:

— Нет… вы не хотите этого… нет, конечно же, не хотите!..

С испуганным, бессмысленным выраженьем Кирай поглядел вокруг. Взгляд его упал на человека в штатском:

— Нельзя!.. Не позволяйте ему этого!..

Потом, повернувшись обратно, закричал:

— Нельзя!.. Не позволяйте ему!.. Коллега Бела, не позволяйте ему этого!.. Ради бога… коллега Бела!!!

Он бросился к Дюрице и вцепился в его руку:

— Нельзя! Отойдите отсюда!! Отойдите отсюда! Немедленно отойдите!..

Дюрица не глянул в его сторону. Взгляд его был по-прежнему прикован к глазам висевшего.

— Ну же, смелее, врежьте этой скотине! — сказал штатский.

— Нет! — выкрикнул Кирай и, продолжая одной рукой удерживать часовщика, повернулся в ту сторону, где лежал трактирщик. — Нельзя!.. Правда, нельзя… Ведь нельзя! Белушка!..

Под ударами револьверной рукоятки он выставил вверх руку, сделал несколько неверных шагов в ту сторону, где лежал труп трактирщика. Потом качнулся назад и от следующего удара рухнул под ноги мастеру Дюрице.

Умирающий оторвал взгляд от Дюрицы. Перевел глаза на упавшего. Несколько мгновений глядел на него, затем веки его смежились, голова упала на грудь. Дюрица видел перед собой только его лоб, который заслонял склонившееся набок лицо. Подняв руку, он ударил человека по щеке. Голова качнулась.

— Один ноль! — объявил штатский. — Теперь еще разок — и конец представлению.

Дюрица зашатался. Сначала качнулся назад, потом, пытаясь сохранить равновесие, с занесенной рукой повалился вперед. Рука, хватая воздух, наткнулась на тело висевшего, и часовщик, шатаясь, повис на его груди. Так и застыл, судорожно вцепившись в голое тело и закрыв глаза.

— А ну живей! — заорал Мацак. — Нечего тут время тянуть!

— Теперь уже детские игрушки! — сказал штатский. — Кончайте, и все в порядке.

Мацак схватил Дюрицу за руку и поставил на прежнее место.

— Живо!

Дюрица поднял голову, замахнулся и снова ударил человека по лицу, по той же щеке. Голова покачнулась, сначала мотнулась к плечу, потом снова упала на грудь. Глаза на мгновение приоткрылись, взглянули на часовщика и опять закрылись. С усилием потянули на себя веки, все ближе и ближе, плотнее и плотнее, с мучительным напряжением, пока наконец их совсем не стало видно.

Дюрица стоял зажмурившись; так, не опуская раскрытых ладоней, он повернулся и, не поднимая глаз, вслепую шагнул к выходу. Локти его все дальше отстранялись от тела, чуравшегося собственных рук, пальцы судорожно дергались, словно их отторгали от ладоней, и, когда он добрел до дверей, разметанные в стороны кисти были вскинуты до самых плеч и из задравшихся рукавов пиджака рвались прочь растопыренные пальцы.

11

— Ты что, совсем спятил? — спросил у ворот вооруженный охранник. — Опусти руки и иди как полагается!

— Что?.. — спросил Дюрица, поворачиваясь лицом к нилашисту.

— Опусти руки! — посоветовав нилашист. Дюрица посмотрел на свои руки. Опустил их и продолжал стоять перед нилашистом.

— Обратно хочешь? — спросил тот.

— Нет! — ответил Дюрица.

— Тогда проваливай отсюда!

— Ладно! — сказал Дюрица.

Он повернулся, и пошел по тротуару. В одном пиджаке, с непокрытой головой. Он двигался медленно, то и дело покачиваясь, руки безжизненно болтались вдоль тела, Выбравшись из переулочка, направился к главной магистрали. Уже светало. По улице на большой скорости пронеслись два грузовика. Издали послышался звон трамвая. Туман рассеялся, погода обещала быть ясной и влажной.

Навстречу шли двое мужчин, В двух шагах от Дюрицы они остановились и смотрели, как он проходит мимо. Один заговорил:

— Нализался, папаша?

— Что? — спросил Дюрица и остановился.

Мужчина посмотрел ему в лицо:

— Беда какая случилась?

— Не знаю… — ответил Дюрица, продолжая стоять Напротив встреченных.

— Пьяница! — сказал второй.

— Нализался, брат?

— Сунул нос, куда не спрашивали, а? И получил свое?

— Не знаю… — повторил Дюрица.

Они еще некоторое время постояли друг против друга:

— Ну, валяй теперь домой!

— Ладно… — ответил Дюрица.

— Такова жизнь! — сказал второй.

— Ага! — согласился Дюрица.

— А где живешь-то?

— В Пеште… — проговорил Дюрица.

— Привет! Славно заливаешь…

Другой кивнул:

— Ну, топай!

— Ага! — сказал Дюрица и отправился дальше.

На следующем перекрестке дорогу ему снова пересекла машина. Он попятился и свернул в переулок. Пошел по самой середине тротуара, опустив бессильно болтающиеся руки и глядя вдоль невидящими глазами. Когда он добрел до конца улицы, взвыли сирены. Тревога запоздала. Одновременно со звуком сирен воздух потрясли взрывы, и свист бомб перекрыл вой сирен.

Дюрица остановился. Неподвижным взглядом посмотрел вдаль.

— В Пеште! — пробормотал он. — Я живу в Пеште… и я хочу добраться до дому… Нет! Благодарю вас… Домой я и сам найду дорогу… но утруждайте себя…

Он сошел с тротуара и пошел посреди мостовой. Взрывы следовали один за другим. Сирены умолкли, и короткое время спустя, когда вой их перестал терзать уши, а взрывы бомб на мгновение прекратились, в воздухе стал слышен монотонный, низкий гул летящих самолетов. Бомбы рвались все ближе. Совсем неподалеку к небу взметнулся мощный огненный столб, и вверх взмыли языки пламени, подернутые сначала желтым, а затем клубящимся красным дымом. Воздух наполнился непрерывным диким ревом. Грохот взрывов смешался с визгом бомб. Страшный треск потряс окрестности, словно сама земля взорвалась или рухнула в собственные глубины. Дюрица безостановочно шагал вперед по самой середине улицы, пристально глядя перед собой остановившимся взглядом. Руки его начали медленно вздыматься вверх — все выше и выше, как в тот момент, когда он оказался на улице и нилашистский охранник окликнул его. Широко раскинув руки, он продолжал шагать дальше.

— Спасибо, — повторял он, — дорогу домой я и сам найду!..

Он выбрался на главную улицу, которая вела к его дому. Рев самолетов слышался по-прежнему, словно они непрестанно кружили над его головой. С оглушительным треском впереди него разверзся бетон тротуара. Фонарный столб на противоположной стороне повалился и от удара раскололся надвое. Стоявшие на той стороне дома обрушились с глухим шумом, дымящиеся стены разлетелись по мостовой.

Дюрица зашатался и рухнул на тротуар. Бомбы падали на дома напротив, их вой и рев самолетов не прекращались ни на секунду, за одним взрывом сразу следовал другой. Дюрица ползком добрался до сотрясавшейся стены.

— Спасибо, — произнес он, стоя на четвереньках, — дорогу домой я, конечно, найду!..

Он поднялся. Среди клубов пыли и дыма, таких же густых, как вчерашний туман, побрел, пошатываясь, дальше. Руки его снова разошлись в стороны, в дрожащем воздухе белели растопыренные пальцы. За его спиной огнем пылал мир. В клубах дыма и пыли носились хлопья сажи и пепел. Попирая ногами обломки стен и битый кирпич, он двигался все дальше. Шел, не останавливаясь ни на секунду, пошатываясь и спотыкаясь среди развалин. Свернул на улицу, где находился кабачок. Дома стояли безмолвные, спрятав окна за ставнями. Бомбежка сюда не дошла. Он миновал зашторенные окна кабачка. Добравшись до своей улицы, остановился и замер, оглядывая знакомые места. Поднес ладонь ко лбу и провел по нему пальцами. Один за другим обвел взглядом дома. Взрывы бомб все еще сотрясали воздух. Но дома перед его глазами стояли нетронутые и тихие. Лишь отблеск пылавших в отдалении пожаров дрожал в стеклах окон.

Он не двигался и смотрел на дома. Там, где улица слегка поворачивала, стоял четырехоконный, одноэтажный домик со сводчатыми воротами посередине. Он долго смотрел на него. Потом подошел к стене углового здания, уронил голову на руки. И заплакал, сначала тихо, потом разрыдался в голос. Медленно сполз по стене до самой земли и, прижавшись щекой к штукатурке, продолжал рыдать, не сводя глаз с маленького домика.

Гул самолетов стих. Слышался только треск отдаленных пожаров, да в наступившей тишине со стороны Вечеша доносился грохот орудий.

Комментарии

1

Здесь: ухарь, лихач, от нем. Schwung — размах, порыв. — Здесь и далее примечания переводчика.

2

15 марта — день восстания в Пеште, отмечаемый как начало венгерской буржуазной революции 1848 г.

3

6 октября 1849 г. были казнены 13 венгерских генералов — военных руководителей революции 1848 г.

4

Иштван Тиса (1861–1918) — премьер-министр Австро-Венгрии во время первой мировой войны. Убит революционно настроенными солдатами.