Отцы наши - Уэйт Ребекка

Чтобы ни о чем не думать, он снова сосредоточился на твердости своих шагов, и все-таки знал, что с каждой минутой в его груди поднимается паника. Это оттого, что он так устал, утешал он себя. И он слишком долго пробыл на острове. Конечно, ему не следовало сюда приезжать, и так было понятно, что ничего не разрешится. Стало только хуже.

Когда паника достигла своего пика, он понял, откуда она взялась: ноги несли его все ближе и ближе к повороту, ведущему к его старому дому. Скоро он пройдет мимо него. Вот он.

Том пустился бежать, хотя это и не было сознательным решением, но даже боль в лодыжке и звук собственного прерывистого дыхания в ушах не могли вытеснить из головы то, что там было. Только когда дом остался далеко позади, он остановился, согнувшись пополам и опершись руками на колени. Его хриплые вдохи по звуку походили на всхлипывания. Так он еще никогда в жизни не бегал.

Том шел еще почти два часа, не сознавая, что делает. Он не знал, трясется ли он от утомления, от холода или от страха. Он так устал, а нога так разболелась, что очертания Никки подернулись по краям дымкой и в конечном счете растаяли.

Чуть позже он услышал вдалеке шум приближающегося автомобиля, ровное гудение, которое становилось все громче; и наконец из-за поворота впереди появилась машина, залив Тома белым светом фар. Сощурившись, Том отошел ближе к обочине, чтобы не оказаться у нее на пути. Но вместо того чтобы проскользнуть мимо, машина стала тормозить и остановилась в нескольких футах перед ним. Когда Том дохромал до нее, водитель открыл дверцу, и Том увидел, что это Гэвин Маккензи, а рядом с ним в машине сидит Фиона. Неужели никуда от этой женщины не деться?

— Томми, чуток поздновато для прогулки, — сказал Гэвин, когда Томми поравнялся с ним. — Домой идешь? Мы тебя подвезем.

Это было мучением. Том попытался собраться, вспомнить, как нужно разговаривать с другими.

— Нет. Все хорошо. — И потом, чуть не забыв, добавил: — Спасибо.

— Чепуха, — возразила Фиона, наклоняясь к нему с пассажирского сиденья. — Мы отвезем тебя домой.

— Вам не по дороге, — выдавил Том. — Не в ту сторону.

— Всего двадцать минут, чтобы забросить тебя домой, а пешком идти долго, особенно в это время суток, — сказала Фиона.

— Нет, — ответил Том. Он попытался улыбнуться как бы невзначай, но в то же время убедительно. — Все хорошо. Я с удовольствием прогуляюсь. — И он попытался пройти мимо машины.

— Не глупи, Томми, — настаивала Фиона. — Залезай.

Том снова остановился.

— Не надо меня подвозить, — процедил он. Он очень старался говорить вежливым тоном; вдруг ему показалось, что мама за ним наблюдает.

— Ты не можешь идти так далеко в темноте, — возразила Фиона.

— Оставьте меня в покое, — ответил Том. Ощущение от этой беседы было такое, как будто наждачкой водят по коже.

— Мы только хотим помочь. — Теперь Фиона казалась оскорбленной.

— Это не помощь, если люди ее не хотят.

— Ну же, дорогуша, — сказал Гэвин мягко. — Он не хочет, чтобы его подвозили. — И добавил: — Доброй ночи, Томми.

Но Фиона продолжала:

— Ты должен ценить, когда люди пытаются тебе помочь. Не упрямься, Томми, ну же. — В ее голосе было некоторое самодовольство, от которого Том взбесился.

— Послушайте, — воскликнул он, — а не пойти ли вам нахуй?

Ненадолго повисло потрясенное молчание, после которого Фиона начала: «Послушай-ка…», но Том не стал ее слушать, а пошел, хромая, мимо машины. Он был рад, когда опять стало совсем темно. Через какое-то время он уже не понимал, где кончается ночь и начинается он сам. Просто нужно поспать, говорил он себе. Бывало и хуже.

Он увидел дом Малькольма еще издали; во всех окнах горел свет. Дом плыл в темноте, как ярко освещенный корабль.

Когда Томми дошел до него и прохромал внутрь, Малькольм встретил его в прихожей. Том понял, что дядя ждал его, и по какой-то причине это его разозлило.

Малькольм вытер ладонью лицо.

— Ты вернулся.

— Я заблудился, — ответил Том, представив, какие у него могли быть проблемы. Но его это не волновало.

— С тобой все в порядке?

Том пожал плечами:

— Да.

Лодыжка болела. Он слишком устал, чтобы думать.

— Ты дрожишь, — заметил Малькольм. — Иди и выпей чего-нибудь горячего. Есть какао. Я приготовлю грелку и принесу одеяло.

— Нет, — отказался Том, и получилось более резко, чем он хотел. — Со мной все нормально. Я просто хочу лечь в постель.

Малькольм тронул своей ладонью руку Тома. Голос его был тихим и настойчивым.

— Я беспокоился.

— Нет нужды, — ответил Том, отступив. Он посмотрел на Малькольма, и между ними в воздухе повисло то, что Том думал, но не сказал: «Кто я для тебя, в конце концов?»

Он отвернулся от Малькольма и пошел вверх по лестнице.

3

Когда Малькольм вернулся в шесть часов с фермы Роберта и не застал Томми дома, он сначала не придал этому большого значения. Уже почти стемнело, но Томми хорошо знал остров, а по дороге можно было легко идти и в темноте. Малькольм сделал себе чашку чая и уселся ждать.

Но к половине восьмого он стал нервничать. Томми раньше всегда возвращался до заката; и если он знал, что уходит надолго, почему не оставил записку? Возможно, у него с собой телефон, предположил Малькольм, но он вряд ли позвонит — Малькольм был почти уверен, что у Томми нет его номера, так же как и у Малькольма не было номера Томми. Он сделал себе еще чашку чая и попытался почитать газету.

Потом до него дошло, что сегодня паромный день; вероятно, Томми просто уехал. Наверное, это так и должно было случиться, Томми просто исчезнет так же внезапно, как появился, даже не попрощавшись. При этой мысли Малькольм испытал вполне понятное облегчение, но оно было слабым. Гораздо сильнее и глубже было огорчение. Он сам удивился, что обижен. И Томми еще не пришло время уезжать. Малькольм боялся. Он слишком мало знал Томми, чтобы быть уверенным, что с ним все будет хорошо, а теперь, когда он уехал, у него не осталось никакого способа связаться с ним. Он проклинал себя за то, что не спросил у него ни телефона, ни адреса, пока у него была возможность, что Томми опять ускользнул у него из рук. Что бы сказала Хизер?

В тот вечер дом казался ему очень пустым, хотя он и жил в нем в одиночестве вот уже почти шесть лет. Он не мог заставить себя подняться наверх и осмотреть комнату Томми, но все-таки сделал это. И там, к его удивлению, обнаружился рюкзак племянника и его тряпичные кеды, аккуратно стоявшие около кровати. Телефон Томми лежал на тумбочке.

Малькольм недолго радовался по этому поводу. Было уже почти девять. Возможно, Томми просто ушел далеко, ему нужно было проветрить голову или что-то в этом роде. Но Малькольм не мог отогнать от себя мысли о том, что Томми ушибся, поранился или попал в какую-то другую беду. А под всем этим лежал еще больший страх, о котором он и не подозревал: он думал, что есть вероятность того, что Томми может представлять опасность сам для себя. Он считал, что Томми, может быть, ищет выхода, он считал… но к чему все эти эвфемизмы? Что толку в эвфемизмах для человека, видевшего то, что видел Малькольм? Он считал, что Томми мог покончить с собой.

И что же теперь? На острове не было полиции, а Томми пропал всего несколько часов назад. Малькольм даже не знал, действительно ли он пропал. Он может позвонить соседям и попросить помочь с поисками, но где они будут его искать в темноте? Он знал, что скажут и Росс, и Дейви: «Подождем до утра. Тогда мы его отыщем». До рассвета ничего сделать было нельзя. Ночью тьма здесь кромешная — густая и тяжелая, почти твердая.

Так что Малькольм сидел на своей маленькой кухне и ждал. И чем больше проходило времени, тем яснее становилось, что к нему придет брат. От Джона было не убежать. Быть близким родственником человека, совершившего такое ужасное преступление, — с этим трудно было смириться.