Гийом Мюссо - Здесь и сейчас

— Чем вы собираетесь заняться в будущем? — спросила врач, стараясь заглянуть Артуру в глаза.

— В будущем? В каком будущем? — вскинулся он. — Вы думаете, у убийцы своих детей есть будущее? Вы думаете…

Психиатр резко оборвала его:

— Не смейте так говорить. Вы не убивали ваших детей, и вы это прекрасно знаете.

Артур не обратил на ее слова никакого внимания. Он нервно курил, не отрывая взгляда от окна.

— Мистер Костелло, у нас больница, а не гостиница.

Артур сердито обернулся и вопросительно посмотрел на врача.

Доктор Хазиель постаралась объясниться:

— Многие из пациентов больницы «Блэкуэлл» страдают тяжелыми патологиями и не имеют никаких возможностей с ними бороться. Вы в совершенно ином положении. У вас есть ресурс. Не позволяйте случившемуся несчастью разрушить вас. Сделайте что-нибудь. Включитесь в жизнь.

Писатель возмутился:

— Господи боже мой! Чего вы от меня-то хотите? Что я могу?

— Можете делать то, что умеете: пишите!

— О чем?

— О том, о чем не можете не думать. Переживите вновь ваше испытание, найдите слова для вашего горя, выплесните наружу гнетущую вас тяжесть. В вашем случае творчество будет и болью, и лекарством.

Писатель понурился:

— Я так не работаю. Я не собираюсь навязывать свое душевное состояние читателям. Писательство вовсе не терапия. Это что-то совершенно иное.

— И что же это такое?

Артур Костелло воодушевился:

— В первую очередь это работа воображения. Возможность прожить другую жизнь, создавать новые миры, новых людей, новые вселенные. Во-вторых, это работа со словом, оттачивание фраз, поиск ритма, дыхания, музыки. Писательством ни от чего не излечишься. Писать — значит мучиться. Ты не знаешь покоя, тебя преследует наваждение, оно грызет тебя. Мне очень жаль, но у нас с вами совершенно разные профессии.

Эстер подхватила конец фразы и тут же парировала:

— И у вас, и у меня один и тот же материал, мистер Костелло. Мы с вами имеем дело с переживаниями, страхами, фобиями, фантазиями. Я считаю, что у нас с вами есть общее.

— И вы считаете, что возможно взять и перевернуть страницу своей жизни просто потому, что ты писатель?

— Кто вам говорит о перевернутой странице? Я просто советую вам отделить от себя свою боль, кристаллизовать ее в области фантазии. Сделать приемлемым в области вымысла то, что неприемлемо в реальности.

— Мне очень жаль, но я на это совершенно не способен.

Эстер Хазиель мгновенно схватила картонную папку, которую положила на стол, и принялась листать странички фотокопий.

— Я здесь нашла интервью, которое вы давали «Дейли телеграф» в две тысячи одиннадцатом году, когда один из ваших романов вышел в Англии. Цитирую: «За химерами и фантастическими выдумками всегда таится доля правды. Роман почти всегда автобиографичен. Автор рассказывает историю через призму своих чувств, своей восприимчивости». И затем вы говорите: «Для того чтобы создать интересные персонажи, я должен испытывать к ним эмпатию. Я становлюсь по очереди каждым из моих героев. Белый цвет, пройдя через призму, раскладывается на семь цветов, автор точно так же дробится на своих героев». Если хотите, я могу продолжить чтение.

Артур Костелло отвел глаза от пристального взгляда психиатра и ограничился пожатием плеч.

— Не я первый рассказывал в интервью всякие байки.

— Разумеется. Но в данном случае вы говорили то, что думали. И это…

Эстер не успела изложить свои доводы. Заверещал детектор табачного дыма.

Не прошло и нескольких секунд, как Двуликий появился на пороге палаты.

Увидев окурок и пачку сигарет на столе, он страшно возмутился:

— Это непозволительно, доктор! Вы должны немедленно покинуть палату!

Любовь — маяк

Любовь — над бурей поднятый маяк,

Не меркнущий во мраке и тумане.

Сегодня.

Суббота 4 апреля 2015 года

Солнце поднялось над горизонтом, и небо заполыхало.

Старенький пикап «Шеви» с закругленным капотом и хромированным бампером свернул на проселочную дорогу, что вела к северной оконечности мыса Винчестер-Бей. Места были дикие, исхлестанные ветрами, куда ни посмотришь — океан и скалы.

Лиза Эймс остановила автомобиль перед домом на пятачке, засыпанном гравием. Золотистый лабрадор-ретривер с громким лаем бросился к машине.

— Тише, Ремингтон, — попросила Лиза, хлопнув дверцей пикапа.

Она подняла глаза и окинула взглядом приземистый восьмигранник маяка, который вздымался в небо рядом с небольшим каменным домом под острой черепичной крышей.

Лиза не слишком решительно двинулась к дому и поднялась на крыльцо. Достала из кармана теплой куртки с капюшоном связку ключей, отперла дверь и вошла в просторный холл, кухню, гостиную — в общем, в главную комнату дома с балками на потолке и огромным окном, выходящим на океан.

Мебель не отличалась замысловатостью — книжный шкаф, платяной шкаф и множество деревянных, покрашенных в белый цвет полок. По стенам развешаны рыбацкие сети, канаты, веревки, на полках лампы-молнии всех размеров, деревянные лакированные садки для омаров, морские звезды, парусник в бутылке.

Возле камина, на диванчике, Лиза обнаружила крепко спящего мужа. Рядом на полу стояла пустая на три четверти бутылка виски.

На ее глазах закипели слезы. Она не видела Артура после смерти детей, Бенжамина и Софии. Артур исхудал, как скелет, стал неузнаваем — длинные спутанные волосы, борода, ввалившиеся, обведенные черными кругами, глаза…

На некрашеном деревянном столе Лиза увидела старую пишущую машинку. Салливан подарил внуку на пятнадцатилетие «Оливетти Леттера» в светло-синем алюминиевом корпусе.

Она удивилась появлению машинки. Артур давным-давно не печатал. Она покрутила валик и вытащила вставленный листок.

2015. Двадцать четвертый день

Ночь. Пустота. Ждать больше нечего.

Он остался один.

Синоним одиночества — смерть.

Я открыл глаза.

Я…

Продолжения не было. Обрыв. Лиза не уловила смысла. Посмотрела и увидела рядом с машинкой стопку бумаги. Дрожащими руками взяла листки и пробежала первые строки.

История наших страхов

1971

— Не бойся, Артур! Прыгай! Я ловлю.

— Точно, папа?

Мне пять лет. Ноги повисли в пустоте, я сижу на высоченной кровати с матрасом, на которой сплю вместе с братом. Протянув руки, отец ласково смотрит на меня и ждет.

— Давай, малыш!

— Боюсь…

Строк десять, не больше, а она уже плакала.

Лиза уселась в плетеное кресло перед столом и стала читать дальше.

Через два часа, дочитав до конца, Лиза вытерла покрасневшие глаза и попыталась проглотить застрявший в горле комок. Роман был аллегорией их семейной истории. Три сотни страниц, а перед ее глазами раскрутился фильм ее жизни. Встреча с Артуром в Нью-Йорке в начале 90-х, когда она, юная студентка Джульярдской школы, работала в баре, чтобы оплачивать учебу. А затем приукрашенные фантазией, измененные вымыслом, но узнаваемые радости и беды их совместной жизни: свадебное путешествие в Париж, рождение Бенжамина, потом Софии. Любовь всех четверых, такая горячая и порой такая трудная. Ностальгическое странствие во времени день за днем. Читая, она разделяла чувство вины и раскаяние мужа, они были такими же жгучими, как и ее собственные. С каждой прочитанной страницей ее связь с Артуром крепла, и она уже сожалела, что обвинила его в случившемся, переложила на него всю ответственность.

Когда Лиза подняла от рукописи голову, солнечные лучи ударили в окно и залили комнату золотистым светом. Артур на диване тяжело вздохнул и открыл глаза.

Он поднялся и, увидев жену, сидевшую за его письменным столом, замер в растерянности и недоумении, словно увидел призрак или привидение.

— Привет, — сказала Лиза.

— Ты давно здесь?

— Часа два, наверное.

— Почему не разбудила?

— Читала твой роман.

Артур опустил голову. Поскуливая, к нему подбежал Ремингтон и лизнул ему руку.

— Конец ты знаешь. Нельзя обмануть судьбу. Нельзя поправить непоправимое. Нельзя вернуть прошлое.

Лиза встала и шагнула к мужу.

— Не заканчивай этот роман, Артур! — попросила она со страстной мольбой. — Прошу тебя! Не убивай детей еще раз!

— Но это же все воображение, — вяло отмахнулся он.

— Ты знаешь лучше всех силу воображения. Страница за страницей ты оживлял Бена и Софию. Ты оживил нас всех. Заставил нас бороться. Не уничтожай нас снова. Не зачеркивай последними строчками. Если ты закончишь роман, ты окончательно нас потеряешь. Не воскрешай свою вину. Не обвиняй себя еще раз в трагедии, которая случилась в нашей жизни.