Кадзуо Исигуро - КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ
— Наверное. Разве можно объективно оценить красоту собственной матери?
— О, я слышал, она была самой красивой англичанкой в Шанхае.
— Может быть. Но теперь она, конечно, весьма немолода.
— Есть красота неувядающая. Моя жена, — махнул он рукой в сторону спальни, — для меня и сейчас так же красива, как в тот день, когда я на ней женился.
Услышав это, я почувствовал себя так, словно подглядываю за чужой жизнью, и на сей раз именно я первым направился к выходу.
Больше я почти ничего не помню о том визите в наш бывший дом. Быть может, мы провели там еще час-другой, беседуя и трапезничая с собравшейся за столом семьей. Во всяком случае, распрощался я с Линами очень сердечно. Однако на обратном пути мы с Морганом немного повздорили.
Скорее всего по моей вине. Я очень устал и перенервничал за минувший день. Некоторое время мы ехали по ночным улицам в полном молчании, и я постепенно переключил мысли на все еще остававшуюся несделанной огромную работу. Помнится, я довольно неожиданно сказал Моргану:
— Послушай, ты уже много лет живешь здесь. Тебе никогда не доводилось встречаться с неким инспектором Куном?
— Инспектором Куном? Он что, полицейский?
— Когда я жил здесь в детстве, инспектор Кун был почти легендой. Дело в том, что он стал первым, кому поручили расследовать дело об исчезновении моих родителей.
К моему великому изумлению, Морган расхохотался, потом спросил:
— Кун? Старикан Кун? Да вроде бы когда-то он был инспектором полиции. Если так, то ничего удивительного, что дело так и осталось нераскрытым.
Я был обескуражен его тоном и холодно заметил:
— В те времена инспектор Кун был самым уважаемым сыщиком в Шанхае, если не во всем Китае.
— Что ж, должен тебе сказать, что его имя известно и сейчас. Старик Кун.
— Рад узнать по крайней мере, что он все еще здесь, в городе. Не подскажешь, где его найти?
— Нет ничего проще: поброди по французской части города поздно вечером, после наступления темноты. Непременно наткнешься на него рано или поздно. Чаще всего он валяется на тротуаре. Или, если его пустят в какой-нибудь затрапезный бар, храпит там в темном углу.
— Ты хочешь сказать, что инспектор Кун стал пьяницей?
— Пьяницей?! Опиум. Обычная для китайцев беда. Но он — весьма колоритный персонаж! Рассказывает истории о днях своей славы, и люди подают ему.
— Думаю, ты говоришь о ком-то другом, приятель.
— Не обольщайся, старина. Это тот самый Кун. Значит, он действительно был полицейским? А я считал, что он все это придумал. Большинство его рассказов совершенно нелепо. А зачем он тебе?
— Беда в том, Морган, что ты все путаешь. Сначала спутал меня с Бигглсуортом, теперь инспектора Куна с каким-то никчемным оборванцем. Видно, ты так долго живешь здесь, что у тебя мозги размягчились, старина.
— Слушай, поостынь немного. То, что я тебе рассказал, ты можешь услышать от кого угодно — только спроси. А против твоего комментария насчет моих мозгов решительно возражаю. У меня все в порядке.
К тому времени, когда он высадил меня перед входом в отель «Китай», мы более или менее восстановили нормальные отношения, но расстались все же весьма холодно, и я больше никогда не видел Моргана. Что же касается Куна, то в тот самый вечер я принял решение безотлагательно найти его. Однако по какой-то причине — быть может, боялся, что Морган сказал правду, — я не включал поиски инспектора в список первоочередных дел, по крайней мере до вчерашнего дня, когда, роясь в полицейских архивах, снова самым драматическим образом не наткнулся на его имя.
Сегодня утром, когда в разговоре с Макдоналдом я случайно упомянул инспектора Куна, последовала реакция, весьма сходная с той, что продемонстрировал в свое время Морган. Думаю, это послужило еще одной причиной, по которой наша встреча в его душном маленьком кабинете с окном, выходящим во двор консульства, так вывела меня из равновесия. Но в любом случае, приложив немного усилий, я наверняка мог бы провести ее лучше. Главной моей ошибкой стало то, что я дал выход эмоциям. Боюсь, был момент, когда я практически кричал на него.
— Мистер Макдоналд, совершенно недостаточно оставить все, как вы любите выражаться, в моей «власти»! У меня нет такой «власти»! Я — простой смертный и могу чего-либо добиться только в том случае, если опираюсь на помощь, позволяющую мне делать свою работу. Я не требую от вас многого, сэр. Не требую вообще почти ничего! И я объяснил вам с предельной ясностью, что хочу поговорить с этим коммунистом-осведомителем. Всего лишь поговорить — мне достаточно краткой беседы. Я изложил вам свою просьбу четко и ясно и не могу понять, почему она до сих пор не выполнена. Почему, сэр? В чем дело? Что вам мешает?
— Но послушайте, старина, это дело едва ли в компетенции моего департамента. Если хотите, я устрою вам встречу с представителем полиции. Однако имейте в виду: даже это вряд ли принесет какую-либо пользу. Желтый Змей не в их власти…
— Я прекрасно понимаю, что Желтого Змея держит под защитой китайское правительство. Поэтому-то и пришел к вам, а не в полицию. Уверен, что в делах такого уровня полиция бессильна.
— Постараюсь сделать все, что смогу, приятель. Но вы должны понять: здесь не британская колония. Мы не можем приказывать китайскому правительству. Однако я поговорю кое с кем в соответствующих кабинетах. Только не рассчитывайте на быстрый результат. У Чан Кайши и прежде были информаторы, но человека, настолько осведомленного о нелегальных связях красных, не было никогда. Чан скорее согласится проиграть японцам не одну битву, чем позволит, чтобы что-то случилось с этим Желтым Змеем. Что касается Чана, то, видите ли, его истинный враг не японцы, а красные.
Я шумно вздохнул.
— Мистер Макдоналд, мне нет дела до Чан Кайши и его приоритетов! Мне нужно раскрыть дело, и я просил бы вас сделать все возможное, чтобы устроить мне встречу с этим осведомителем. Я прошу об этом вас лично, и если все мои усилия пойдут прахом только из-за того, что не может быть выполнена такая простая просьба, я без колебаний доведу до всеобщего сведения, что просил вас лично…
— Да ладно, старина, будет вам! Незачем говорить в таком тоне! Абсолютно незачем! Мы все здесь ваши друзья и желаем вам успеха. Даю слово, так и есть. Я ведь сказал: сделаю все, что в моих силах. Поговорю с несколькими людьми, которые имеют отношение к делу, скажу им, как это важно для вас. Но вы должны понять, что, когда речь идет о китайцах, это все, что мы можем. — Тут он наклонился вперед и конфиденциально добавил: — Знаете, вам следовало бы обратиться к французам. У них с китайцами больше взаимопонимания, ну, такого, знаете, неформального, по вопросам, которых мы не касаемся. Ох, уж эти французы!
Возможно, в предложении Макдоналда что-то есть. Вероятно, я и впрямь мог бы получить кое-какую полезную помощь от французских властей. Но признаться, я пока не слишком задумывался над этой возможностью. Мне совершенно ясно, что Макдоналд, по причинам, пока остающимся для меня загадкой, увиливает от выполнения моей просьбы и что, поняв, насколько она важна для меня, будет делать это и впредь. К сожалению, из-за того, что я провел сегодняшнюю встречу в высшей степени неловко, мне скорее всего придется схватиться с ним еще раз. Такая перспектива меня отнюдь не радует, но, во всяком случае, в следующий раз я поведу себя по-другому, и ему будет не так легко отделаться от меня.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Отель «Китай», Шанхай, 20 октября 1937 года
Глава 16
Я понимал, что мы находимся где-то на территории Французской концессии неподалеку от бухты, но точнее представить наше местоположение не мог. Водитель довольно долго вез нас по крохотным проулкам, совершенно непригодным для автомобильного движения, постоянно сигналил, чтобы заставить прохожих расступиться, и в какой-то момент я представил себя в комичной роли человека, въехавшего в дом верхом на лошади. Но вот машина наконец остановилась, и водитель, открывая дверцу, указал на вход в гостиницу «Утренняя радость».
Внутрь меня провел тощий одноглазый китаец. Помню свое первое впечатление от помещения: низкие потолки, темное сырое дерево и привычный запах прачечной. Впрочем, заведение оказалось довольно чистым. По дороге нам пришлось обойти трех пожилых женщин, стоявших на коленях и усердно драивших деревянный пол. Пройдя в глубину дома, мы вступили в коридор с длинным рядом дверей по обеим сторонам. Это напоминало конюшню или даже тюрьму, однако, как выяснилось, за дверьми находились каморки для постояльцев. Одноглазый постучал в одну из дверей и, не дожидаясь ответа, открыл ее.
Я очутился в тесном, узком помещении. Окна здесь не было, но перегородки не доходили до потолка — пространство вверху (около фута) перекрывала проволочная сетка. Воздух и свет проникали только оттуда, поэтому в каморке было душно и темно, и даже когда на улице, выйдя из-за облаков, засияло солнце, здесь мало что изменилось — на полу лишь отразился узор сетки. Человек, лежавший на кровати, похоже, спал, но когда я подошел и встал между стеной и кроватью, зашевелил ногами. Одноглазый что-то пробормотал и исчез, закрыв за собой дверь.
