Ирина Волчок - Домработница царя Давида
— А я всё думаю: почему он один? — пробормотала Аня. — Жена и дети… какой кошмар.
— Да дети уже взрослые были, — уточнил Евгений Михайлович. — Лет по двадцать с чем-то. Говорят, одна как раз замуж собиралась.
— Евгений Михайлович, а почему вы его не любите? — помолчав, спросила Аня.
— С чего вы это взяли?!
Аня не ответила. Она и сама не знала, с чего это взяла. Просто видела это. Чувствовала. Хотя и эти слова не слишком точно передавали её ощущения. Просто знала — и всё. С ней довольно часто так бывало: ничего не анализируя, не располагая фактами и не вникая в причинно-следственные связи, она точно знала, что люди чувствуют и как относятся друг к другу. Сейчас она точно знала, что Евгений Михайлович не только плохо относится к царю Давиду, но и рассердился на неё, Аню. Вечно она лезет ко всем с неуместными вопросами. Никакой социальной адаптации.
Они оба так и промолчали до самых ажурных ворот. Машина остановилась, Евгений Михайлович вышел, открыл дверцы, но не стал помогать Ане выйти из машины, а стал вытаскивать Анин пакет. Она взяла пакет из его рук, попробовала поймать его взгляд, виновато сказала:
— Спасибо за помощь. И, пожалуйста, извините меня. Я всегда задаю дурацкие вопросы. Проблемы с правилами межличностного общения… Вы не сердитесь?
— Нет, что вы, Анечка… — Евгений Михайлович наконец-то поднял взгляд. Глаза были растерянные. — Вы правы. То есть… я не то, чтобы не люблю Великого Давида… но если бы оперировал он — моя мама, наверное, была бы жива. А он тогда уже не оперировал. Разве такой хирург имеет право ломать руки?
— Разве он был виноват в той аварии? — испуганно спросила Аня.
— Нет, в аварии он не был виноват.
Аня хотела спросить, в чём же тогда виноват царь Давид, но не решилась. Евгений Михайлович и сам всё понимает. Он сам однажды рассказывал о пациентке, которая подожгла винный магазин и чуть не убила продавца, потому что её сын отравился поддельной водкой. Винный магазин не торговал водкой, и тот продавец ни разу даже не видел её сына, но матери было необходимо найти виновного в смерти её ребёнка. Вот она и искала, чтобы не сойти с ума. Но всё равно сошла. Евгений Михайлович об этой пациентке всё очень понятно объяснял. А сам, оказывается, вон чего…
— До свидания, — сказала Аня. — Спасибо вам за то, что подвезли. И знаете, что?.. Наверное, я к вам лечиться приду. Мне всё время кажется, что я виновата… во всём. Когда мама болеет, или Алина, или бомжи голодают… и вот теперь — Давид Васильевич, оказывается, такой ужас перенёс. Да и Васька этот хамит — тоже не просто так, наверное? А я ничего сделать не могу. Умом понимаю, что я не виновата, но всё равно знаю, что виновата. Так что приду я к вам лечиться, ждите.
— Я буду ждать, — серьёзно сказал Евгений Михайлович. — Хотя это не лечится. Это не патология, а… порода.
Он наконец-то улыбнулся, правда, не очень весело, и Аня с облегчением улыбнулась ему, помахала рукой и вошла в открывающиеся с тихим жужжанием ворота. И привычно порадовалась: хорошо, что она уже в базе данных, а то опять забыла, какой из чугунных цветков работает звонком.
За стойкой перед чёрно-белыми телевизорами сидел опять новый охранник, не тот, что был с утра. На неё даже не оглянулся.
— Здравствуйте, — на всякий случай сказала Аня. — Я в седьмую квартиру. Домработница. Анна Сергеевна Бойко.
— Я знаю, — равнодушно откликнулся охранник, не отрываясь от телевизоров. — Привет. Я Серёга. Руслан про тебя говорил. У тебя всё в порядке? Что это за тачка?
— У меня всё в порядке, — осторожно ответила Аня, понятия не имея, что этот Серёга имеет в виду. — Тачка?.. А, это машина моего знакомого. Он меня просто до дома подбросил. А что?
— А то! — охранник Серёга дождался, когда машина Евгения Михайловича исчезнет с чёрно-белого экрана, оглянулся и наставительно поднял палец вверх. — Знакомых надо внимательно выбирать, поняла? Такая тачка — это о многом говорит… Руслан этого твоего знакомого знает?
— Его все знают, — обиженно сказала Аня. — При чём тут машина? И Олег вот тоже сразу к машине придрался! А Евгений Михайлович — очень хороший человек, он врач, он мою подругу лечит… и вообще многих лечит. И Давид Васильевич с ним знаком. А при чём тут Руслан? Он что, за мной следить приказал?
— Руслан мне не командир, чтобы приказывать. Но если с тобой что не так — он кому хочешь ноги выдернет. Сама знаешь, какой у тебя братец. А мне без ног бегать не охота.
Аня уже хотела сказать, что Руслан ей никакой не брат… то есть брат, но названный, а это почти не считается. Но охранник Серёга уже отвернулся к своим телевизорам, и она пошла к лифту, на ходу с сомнением размышляя о том, не напрасно ли завербовала этого Руслана в братья. Жить под постоянным надзором ей не очень нравилось. Кто бы мог подумать, что старший брат — это не такое уж неземное счастье, как ей казалось… Надо бы этому братцу Руслану как-нибудь объяснить, что он напрасно взваливает на себя так много братских обязанностей. Или братних? Или брательниковых? Исходя из реалий сегодняшнего дня — братковских, вот каких. Вот привезёт браток Руслан царя Давида — и она объяснит.
Руслан привёз царя Давида поздно, почти в семь часов, довёл до дверей квартиры, поставил в прихожей какую-то огромную коробку, но сам даже заходить не стал — оказывается, у него дежурство с восьми, надо ещё переодеться и вахту принять, так что времени по нулям, нет, есть он не будет, и даже чай пить не будет, он обедал в кафе вместе с Давидом Васильевичем, а чайник в дежурке есть…
— А я думала, что вы в отпуске, — сказала Аня. — Как же так? Разве так можно — целый день за рулём, а потом целую ночь на дежурстве? А спать когда?
— Тихо ты, — шикнул Руслан, опасливо прислушиваясь к удаляющимся в глубину квартиры шагам царя Давида. — Я ж не каждый день за рулём. И не каждую ночь дежурю. И дежурим мы по двое… Ты чего, облом мне хочешь устроить? Такая возможность — считай, две зарплаты! И делать ничего не надо, катайся себе, кайф один. Чего тебе неймётся? Чужому счастью позавидовала? Так ты ж сама не водишь… Или кого другого на место водилы нашла? Тоже мне, сестрёнка называется…
— Никого я не нашла, просто я о вас беспокоюсь. Ведь без отдыха действительно нельзя, даже таким сильным, как вы…
— Ничего со мной не сделается, сестрёнка, — сказал повеселевший Руслан и умчался на своё дежурство.
А Аня пошла спрашивать царя Давида, будет ли он ужинать, и если будет, то что ему приготовить.
— Ничего не хочу, девочка, жарко… — Царь Давид подумал и с сожалением добавил: — Ай, забыл на рынок заехать! Картошечки хотел, молоденькой, мелкой — и забыл! Очень люблю молоденькую картошечку, отварную, с укропом, и чтобы малосольные огурчики тоже мелкие были. Ты мне завтра напомни, я с Русланом съезжу, сам купить хочу.
— А вот и не надо! — Аня очень обрадовалась, что принесла сегодня и картошку, и малосольные огурцы, так что Руслану не придётся садиться за руль после ночного дежурства. — Давид Васильевич, у нас всё есть, мне Алина целый пакет набила, со своего огорода, без всякой химии. Я прямо сейчас картошку почищу, я быстро, и сварится она быстро, молодая же! И укроп тоже есть!
— Я сам почищу, — неожиданно заявил царь Давид. — Ты ведь обязательно шкуру срезать начнёшь. Никто не умеет молодую картошку чистить.
— Я умею, — возразила Аня. — И вообще, зачем домработницу нанимать, если самому картошку чистить? Не царское это дело.
— Что я царь — это тебе Маргарита сказала? — Царь Давид довольно ухмыльнулся в усы. — Это она правду сказала, ты ей верь. Ну, так вот, как верховная власть заявляю: что хочу — то и буду делать. Не спорь со мной, а то уволю. В прихожей коробка стоит. Иди пока коробку разбери. Иди, иди, терпеть не могу, когда над душой стоят, надзирают: так делаю, не так…
— А вы потом из моей зарплаты ничего не вычтете? — озабоченно спросила Аня. — За ненадлежащее выполнение должностных обязанностей? Или, я не знаю, за прогулы, например… Это называется системой штрафов.
Царь Давид захохотал. Аня вздохнула и пошла в прихожую за коробкой, на ходу размышляя, что такого смешного царь Давид нашёл в её словах. В типографии уже несколько лет существовала система штрафов. И никого эта система не веселила. Людочка Владимировна свой компьютерный цех от этой системы защищала, как могла, а вот печатники без конца жаловались на то, что, например, даже за двухминутное опоздание их бьют рублём. И не просто бьют, а, можно сказать, избивают с особой жестокостью и цинизмом. Правда, в печатном цехе любое опоздание было очень серьёзным нарушением, там график действительно по минутам расписан, особенно перед выборами, праздниками или внезапными рекламными акциями новорождённых фирм. А печатники почти все были молодые, легкомысленные, а некоторые — ещё и пьющие. Без системы штрафов они, наверное, не один заказ сумели бы сорвать. Однажды ведь чуть не сорвали. Главному инженеру пришлось лично становиться к машине. Причём — совершенно бесплатно, как он потом неоднократно всем напоминал.
