Дзюнъити Сага - Исповедь якудзы
Присутствовавшие на церемонии боссы из других кланов нашли довольно странным, что подруга покойного внезапно исчезла, и Мурамацу послал ребят разыскать женщину, опасаясь, что клан потеряет лицо из-за ее отсутствия. Ребята старательно обшаривали весь дом, пока не обнаружили безжизненное тело женщины на полу в ее комнате. Поднялся настоящий переполох, все были потрясены этой новостью. Некоторые гости недоуменно качали головами:
— Зачем ей было сводить счеты с жизнью? Она что, считает себя ровней вдове генерала Ноги [22]?
Другие считали, что она покончила с собой, не в силах пережить собственного позора — ведь это она трижды в день делала боссу инъекции морфия и в конце концов убила его. Вот такая печальная история. После ее смерти я впервые испытал к боссу чувство, похожее на осуждение, мне хотелось крикнуть ему: зачем? Зачем ты захотел забрать ее с собой?
Но кричать, даже мысленно, не имело смысла. Я никак не мог повлиять на ход событий, да и сам я был слишком далеко — отбывал срок за толстыми тюремными стенами. Что я мог сделать в сложившихся обстоятельствах? Только примерно вести себя в заключении, чтобы как можно скорее оказаться на свободе, вернуться в Асакусу и делом поддержать свой клан. Мне казалось, что босс не сможет упокоиться с миром, пока я лично не положу букет цветов на его могилу и не зажгу курений в храме, почтив, таким образом, его память…
С того дня я всерьез взялся за работу и скоро стал работать лучше других. Средняя норма выработки для заключенных составляла сто бумажных пакетов за смену, и администрация была в восторге, если кто-то с нею справлялся. Но я старался изготавливать в день не меньше двухсот. И не думайте, что я позволял себе халтурить, — все изготовленные мною пакеты были одного размера, проклеены с должной аккуратностью, так, чтобы клей не выглядывал по краям и на самих пакетах не было ни единого пятнышка грязи или клея. Я работал не покладая рук достаточно долго — целый год и еще несколько месяцев, но таки добился своего — стал одним из лучших работников, и охрана изменила свое отношение, мне даже присвоили новый статус.
В тюрьме все заключенные были разбиты на несколько групп, по рангам. Всего рангов было пять, и для каждого предусматривались различные условия содержания. Людей с низшим пятым рангом называли “новички” или “зелень”, потому что преимущественно это были новоприбывшие заключенные. По мере отбывания срока их повышали до четвертого ранга, потом до третьего и так далее. И так постепенно некоторым удавалось дойти до самого высшего, первого ранга — заключенных первого ранга называли “доверенными”. Тюремная жизнь “доверенных” была существенно легче. Начнем с того, что таким заключенным разрешалось получать продуктовые посылки. А еще им было позволено носить нормальную чистую одежду, а не замусоленную рабочую робу или тюремную униформу. Им позволяли выбирать одежду на свой вкус — разумеется, в разумных пределах. Например, можно было купить себе свитер и расплатиться за него деньгами, заработанными на проклейке конвертов или бумажных пакетов. Можно было купить новое нижнее белье.
Едва мне присвоили первый ранг, я первым делом купил шерстяную нательную рубаху и длинные теплые подштанники. Благослови Господь того, кто придумал делать нательное белье из шерсти! Я чувствовал себя так, словно на небеса взлетел…
Почему администрация тюрьмы придумала систему рангов? Это была часть системы наказаний и поощрений, только и всего. Тюремное начальство как бы намекало: если хотите снова почувствовать себя людьми, прекращайте прохлаждаться, принимайтесь за дело, работайте на пределе сил и соблюдайте правила. Заслужить первый ранг было очень сложно, а вот потерять его и снова оказаться среди отщепенцев — проще простого. Достаточно было начать отлынивать от работы или хоть в чем-то нарушить тюремные предписания.
Мне повезло — я больше ни разу не был разжалован в низшие ранги. Вместе со статусом “доверенного” заключенному выдавали специальный значок. К концу срока у меня было два таких значка одновременно — невиданная честь, которой не удостаивался больше ни один из обитателей тюрьмы.
Кроме того, меня назначили “старшим” в мастерских.
На практике быть старшим по мастерским означало помогать охране надзирать за тем, как заключенные соблюдают порядок в цеховом помещении. Помещение было огромным, но за него отвечали всего два охранника в смену. Один охранник имел статус начальника, а второй считался его заместителем. Начальник восседал за столом на специальном возвышении, с которого просматривалась вся мастерская, и оттуда наблюдал за работой. А помощник постоянно расхаживал по мастерской, иногда останавливался и наблюдал за работой отдельных заключенных.
Кроме тюремной охраны в мастерских работало несколько инструкторов — так называемых вольнонаемных. Они были свободные люди, которые каждое утро приходили в тюрьму как на обычную работу и за одно это заслуживали большого уважения! Они не только обучали заключенных, но самое главное — приносили нам известия с воли. Самые свежие новости о том, что случилось вчера или даже сегодня, а не те новости, которые успевали устареть и забыться, пока доходили до нас в письмах. Разумеется, существовала официальная директива, согласно которой инструкторам строго воспрещалось общаться с заключенными, но на практике, во время работы, избежать разговоров попросту невозможно. Ведь по своей сути вольнонаемные — обычные люди, которым присущи все человеческие пороки, включая любопытство и склонность к пустой болтовне. Так что мы постоянно переговаривались тихим шепотком, задавали вопросы и отвечали, прикидываясь, вроде говорим сами с собой. Так мы обменивались самой разной информацией. Не стоит думать, что дежурные охранники были совершенными дурнями и не замечали этих уловок, они просто делали вид, что не замечают, если дело не заходило слишком далеко.
В юности я обучался в коммерческой школе и имел неплохие практические навыки бухгалтерского учета. Это мне здорово помогло выбиться в старшие по мастерской. Я помогал начальнику охраны вести учетные записи. На каждого заключенного начальник охраны заводил специальный блокнот и делал в нем заметки — кто и сколько продукции изготовил, за кем замечены какие нарушения. Это очень ответственная работа! Я хочу сказать, что теперь только от меня зависело, кого из заключенных сочтут хорошим работником, а кого — разгильдяем и лодырем. Я в одночасье превратился в авторитетного человека. Но мое собственное положение было довольно сложным, поскольку мне приходилось заботиться о том, чтобы никто из ребят зря не пострадал, и в то же время соблюдать некоторый баланс — чтобы меня самого не заподозрили в шельмовстве и не турнули с должности.
Сейчас объясню, как мне это удавалось. Ежемесячно из тюрьмы освобождались, как минимум, один-два заключенных, а иногда на волю отправлялись сразу пять-шесть человек. Они редко выходили в самом начале месяца — чаще всего где-то в десятых числах, а иногда в середине месяца. Все время до самого дня освобождения заключенные продолжали работать, и вся изготовленная ими продукция поступала и учитывалась на складе. Но с момента освобождения записи о производственных показателях в их маленьких книжечках переставали интересовать охрану, как и все, что не касалось заключенных непосредственно. Иными словами, у меня имелась возможность в учетных записях разделить продукцию, фактически произведенную людьми, которые вышли на свободу, между собой и своими приятелями, улучшив тем самым наши производственные показатели. Конечно, я не давал таких поблажек кому попало, а поступал по справедливости и держался в рамках разумного. То есть не приписывал всю дополнительную продукцию кому-то одному, а распределял это общее количество излишков на всех — и каждому приписывал понемножку.
Разумеется, охрана знала про мои маленькие хитрости, но никто даже не пытался делать мне замечаний. Такова специфика тюремных взаимоотношений, охрана вынуждена давать поблажки тем, кто пользуется значительным авторитетом среди заключенных.
Я приписывал дополнительную продукцию большей частью Кан-тяну из клана Кирю и боссу Мураока, который попал в тюрьму, когда я уже отбыл в заключении некоторое время. Хотя помогал я не только им, иногда я приписывал дополнительную продукцию также Цунэгоро и Намидзи, людям, которых можно назвать членами моей команды. Я был поражен, какое глубокое впечатление производили на ребят приписки в учетной книге о дополнительной выработке, — они просто в восторг приходили, когда читали, что наклепали за месяц целых две тысячи конвертов, но при этом прекрасно знали, что фактически изготовили не более девятисот! Конечно, если бы остальные заключенные пронюхали, что я приписываю чужую работу своим приятелям, они бы устроили вселенский переполох, но такого просто не могло случиться. Дело в том, что у каждого заключенного был доступ исключительно к записям о его собственной выработке, он понятия не имел, лучше или хуже других работает, и следил только за тем, чтобы цифры его выработки совпадали с тем количеством, которое он фактически изготовил, а остальное его мало волновало. Так что никакого повода скандалить или жаловаться на меня у остальных заключенных не было.
