Вячеслав Сухнев - Грязные игры

На холмах стоял город, на холмах, которые спускались в широкую речную долину, словно ступени гигантской лестницы. Из мягкой темной зелени холмов поднимались либо белое здание с красной крышей, либо желтая колоколенка, либо купол с блестящим крестиком. Островом мира и покоя казался город в окрестном море смуты и лжи… В этом древнем урочище все элементы пейзажа складывались в нерукотворную гармонию, и ни один архитектор не мог бы рассчитать и измыслить этот невероятный ансамбль из речных берегов, зелени на холмах и белых извилистых улиц — ни один архитектор, ибо для воплощения замысла в реальный объем ему понадобилось бы несколько веков.

Толмачев стряхнул наваждение и пошел вниз, в долину, которая, чем дальше, тем прихотливее раскручивалась вокруг. Он шел мимо каменных палат и лабазов, мимо скороспелых домиков под убогими шиферными кровлями, мимо старых садов и молодых палисадников с пыльными, давно отцветшими сиренями. Старый город, как старый человек, являл вблизи морщины и шрамы…

Тишина и парная сырость встретили его у реки.

По деревянным мосткам с перилами он перешел пойму Серпейки, отдыхая в тени корявых старых ветел, торчащих из тенистых берегов, и очутился в изножий высокого холма, на котором белел строгий собор. Захотелось лечь в траву на склоне и долго лежать, глядя в зеленую даль, занавешенную синим небом с пуховыми облаками. Он бы так и сделал, будучи простым туристом. Потому что путь от станции оказался вовсе не близким, как представлялось, глядя на карту. Ноги в грубых башмаках горели и стенали. Однако Толмачев был не просто туристом и не забывал об этом. А посему сделал над собой мысленное усилие, поправил лямки надоевшего рюкзака, успевшего намять плечи, и двинулся вверх, к руинам кремля, над которым поднималась ажурная колокольня Троицкого собора.

У массивных стен храма висела теплая тишина.

На большой утоптанной площадке перед обрывом было пусто. Туристы, наверное, уже схлынули. А может, городская администрация еще продолжала потчевать их рассказами о радужных перспективах.

Он закурил, продолжая рассматривать пейзаж, похожий на иллюстрацию к какой-то пушкинской сказке, и услышал торопливые шаги. Запыхавшийся молодой человек в легком сером костюме, при галстуке и со светлой мягкой бородкой чуть поклонился.

— Извините, — сказал он, — не подскажете, который час? У меня часы остановились, хотя недавно из ремонта. Такая досада…

— Без четверти двенадцать, — отозвался Толмачев. — Но я не уверен. Мои часы тоже из ремонта.

— Здравствуйте, — чуть смущенно улыбнулся молодой человек. — Куда пойдем? Или поедем? Машина ждет. Тут за собором, буквально сто метров.

— Давайте погуляем, — предложил Толмачев. — В машинах я накатаюсь.

И они пошли вдоль молчащих стен, по косогору с мягонькой травкой. Безлюдно и покойно было тут, хотя невдалеке дышал город, и звуки его, словно волны ленивого прибоя, приглушенно доносились до кремлевского холма.

— Вы удачно выбрали место, — сказал Толмачев. — Здесь можно загорать голышом.

— Можно, но лучше бы этого не делать, — рассудительно сказал молодой человек. — Итак, если позволите… Я готов доложить справку.

Толмачев вновь закурил, посмотрел на мягкую бородку и безвольный толстогубый рот. Когда-то он видел на сцене вот таких интеллигентов — в чеховских пьесах. И подавил раздражение: работать приходится с теми людьми, которых заслуживаешь.

— Вы просто рассказывайте, — попросил он, пытаясь улыбнуться как можно дружелюбнее. — Не думайте о справке. Мне важны детали.

Молодой человек потерзал бородку, чуть ослабил узел шелкового серого галстука.

— По моим данным, в город перебрасывается три батальона мотопехоты. А также разведбат неполного штатного состава. Разведбат планируется разместить в общежитии фабрики. С мотострелками сложнее. Капитальных помещений под казармы для них в городе просто нет. Это все-таки более полутора тысяч человек.

— Извините, — перебил Толмачев с любопытством. — Вы служили в армии?

— Да. Перед дембелем я был старшиной роты.

— Хорошо, продолжайте.

— Городская администрация, хоть и с большой неохотой, рассматривает возможность размещения солдат в профилакториях и пансионатах. В частности, в профилактории нашего оборонного завода.

А дирекция этого не хочет.

— Почему?

— Ну… Оборонка сейчас вообще в сложном положении. Заказов почти нет. Половина рабочих предупреждена о сокращении, остальным грозят неоплаченные отпуска. А профилакторий у завода большой, санаторного типа. Бассейн и все такое.

Содержать его накладно. Минобороны обещает заводу, что будет платить за профилакторий стабильно, пока не построят казармы. Однако завод не верит. Какая может быть стабильность, когда в наших воинских частях офицеры третий месяц не получают зарплату?

— Интересно… — сказал Толмачев. — Вы сможете подбросить заводу идею сдать профилакторий серьезной организации за твердую валюту?

— Нет проблем. Коммерческий директор — мой приятель.

— Отлично. Готов с ним встретиться и дать гарантии, что завод получит хорошие деньги за аренду.

— А если на завод нажмут сверху?

— В Москве остались головные ведомства оборонки, и дорогу к ним ваш коммерческий приятель, конечно, не забыл. Пусть ездит туда и плачется. Не сошелся же свет клином на Серпухове, верно? Тут и так хватает вояк… Короче, надо побрыкаться.

— Понятно, — сказал информатор. — Побрыкаемся.

— Организуйте выход на центральные структуры, формирующие общественное мнение. Встречайтесь с депутатами и чиновниками Нажимайте на то, что культурно-историческая и социальная атмосфера города может резко осложниться с появлением почти двух тысяч солдат. Между прочим, эти солдаты имеют боевой опыт… Значит, дисциплина в подразделениях оставляет желать лучшего. Подключите к этой проблеме областную и центральную прессу. Дайте журналистам возможность порезвиться. Разрушение хрупкой культурной оболочки грубым армейским сапогом! А тем временем мы инициируем создание в городе университета. Почему бы нет? Чем Серпухов хуже Оксфорда или Кембриджа? Университету потребуется помещение под аудитории, общежития, библиотеку… Словом, Серпухов нельзя отдавать армии. Мотострелки могут послужить родине и в других городах, подальше от Москвы.

— Наконец-то, — сказал информатор, — появляется работа. Когда меня два года назад перевели в Серпухов, я думал поначалу, что сойду с ума. Кандидатскую начал писать…

— Это мне знакомо, — кивнул Толмачев. — Я тоже писал кандидатскую.

— Да… если бы не ракетное училище, если бы не научные центры в Пущине и Протвине, я думаю, Управление никогда бы и не вспомнило, что существует тихий город Серпухов.

— Значит, теперь развеете скуку, и я рад за вас, — улыбнулся Толмачев. — А теперь одна маленькая просьба… Скажите, где эта улица?

И он достал листочек с адресом Полины.

22

«Защититься от профессионала тяжело. Абсолютно защищенных от покушения людей вообще нет…

Для обычных мирных обывателей профессиональные наемные убийцы прямой физической опасности не представляют. Они — опосредованная угроза для общества в целом. Каждая профессионально выполненная ликвидация — это прецедент, показывающий, что, в принципе, проблемы можно решать и таким образом.

Убивают сегодня не потому, что плохи милиция, бандиты или бизнесмены. Убивают потому, что это возможно».

Раз-два в неделю Седлецкий звонил по вечерам домой. Семья — святое. Он обстоятельно рассказывал о погоде в горах, о ценах на здешних рынках, об успехах экспедиции и о том, как скучает по жене, дочери, теще, кошке Венерке и суке Мальвине.

И на этот раз он не отступил от обязательной программы. Зато жена отступила. Правда, она, как обычно, тоже рассказала о погоде в Москве. А потом высказала глубокое удовлетворение успехами Седлецкого и пожелала новых — и ему, и всем членам его высоконаучной экспедиции. Затем сообщила, что экспедиция, на ее взгляд, несколько затягивается. А поскольку лето уже почти наполовину прошло, то она решила взять на себя труд организации летнего отдыха. Ведь у Седлецкого, озабоченного перспективами развития российской филологической науки, на это нет времени. Оказывается, жена достала себе и дочери путевки в Крым, в Понизовку. И заказала билеты до Симферополя. Завтра они уезжают. За собакой и кошкой присмотрит бабушка. А за бабушкой присмотрит соседка. Так что все складывается удачно, российская наука и дальше может развиваться семимильными шагами.

А Седлецкий может не возвращаться в Москву хоть до Нового года, хоть вовсе.