Елена Крюкова - Тибетское Евангелие
Я глядел сверху на горбы верблюдов, на рыжую свалявшуюся шерсть у них за ушами, на грязные космы на задних ногах: старые, милые, усталые, сколько еще, звери, пройдете?
— Не пойдем через джунгли, — спокойно молвил Исса, — пойдем через степь.
И потянулись через равнину.
Небо опрокинулось над ними черным ковшом, полным доверху крупных серебряных ягод. Гуляли древние, жаркие ветры. Мальчик мой песню напевал без слов. Розовый Тюрбан дремал, сидя меж мохнатыми горбами верблюда, качаясь, как на молитве. Все есть молитва, Господи, и этот ночной путь под яркими звездами — тоже.
Исса натянул поводья. Остановил скотину.
— Пить хочу, — сказал, обернувшись к купцам, — вон ручей!
Спешился. Пошел к ручью. Тонкая лента воды розовым серебром блестела в густых, черных зарослях. Исса раздвинул камыши. Раздался шорох. Купцы видели, как исчезла в высокой траве голова Иссы. Черная Борода закричал:
— Э-эй! Э-эй! Мальчик!
И тебе он тоже сыном стал, горько и счастливо подумал я.
Я сверху видел все. Огромная, ярко-желтая тигрица прыгнула на Иссу.
Полосатая шерсть светилась во мраке. Она взбросила лапы на плечи мальчику.
Исса развернулся, обнял шею тигрицы. Она жарко дышала ему в лицо.
Волосы Иссы, длинные, отросшие за время пути, взметнулись и легли на глаза тигрицы, заслонив ей мир. Зарычала страшно, напружинила мышцы, повалила Иссу наземь.
Обняли друг друга крепко. По земле стали кататься. Я следил за борьбой и молился.
Исса внезапно разжал руки. Тигрица на четырех лапах стояла над ним, с ее языка на грудь отрока капала слюна. Глаза светились бешенством и болью.
— Это ты, я узнал тебя, — тихо сказал Исса. — Пытаешься остановить меня? Отомстить мне? Отнять свободу? Можешь загрызть меня. Я не вернусь все равно.
И я видел, легла рыжая, золотая тигрица всей тяжестью крупного полосатого тела на тело Иссы, вытянутое на земле. Прижалась к нему.
Положила голову между плечом и головою Иссы.
И видел я: из глаз зверя крупные слезы текли.
Плакала тигрица о несбывшемся; плакала о том, что она одна, и он один.
Сказал тихо Исса, царь мой:
— Не плачь, великая женщина. Пребудешь великой, о Мать Зверей. Плачешь о том, что нас двое и розно пойдут наши жизни? Не плачь! Ни я, ни ты. Ни то, ни это. Ни любовь, ни ненависть. Не двое. Не два. Одно. Мы одно. Ухожу и остаюсь. Остаешься и уходишь. Мужчина, женщина? Нет мужчины и женщины, ибо есть они лишь друг в друге. И, съединившись, образуют круг, и в круге — пустота. И в пустоте, далеко, горит звезда. Я уйду — подними голову! Погляди на звезду! И увидишь меня.
Обнял, погрузил с лаской и любовью руки в рыжую, полосатую шерсть.
И обняла его лапами, и лизала лицо ему.
И падали на них обоих, что стали навеки одним, золотые, рыжие, красные, синие звезды.
Исса и спутники его упаслись от диких зверей; избегли грабежа и насилия; всегда сыты были и не испытывали жажды, пока пребывали в пути, и наконец достигли славного града, называемого Джаганнатх, на берегу великого чужого моря.
Бесконечно молясь за них и за благополучие их, летел я над ними, и иногда легкий плеск моих небесных крыл достигал ушей Иссы. Тогда мальчик поднимал голову и пристально глядел вверх. Он видел над собой то раскаленное светило; то ночную густую, как черный мед, тьму; то весело несущиеся по небосводу облака; то летящих птиц, кричащих тоскливо и протяжно. Иной раз Иссе на голову садились громадные стрекозы, и он отгонял их рукой и смеялся.
Я знал: он видит меня, слышит меня.
Не глазами и ушами — сердцем.
И спокоен я был.
Джаганнатхом правил злой, слепой от яда злобы, старый раджа. Жители ждали его смерти и не могли дождаться. Купцы попросились на постой в маленький белый домик у моря: там жила семья — старуха-ткачиха, ее угрюмая дочь, ее молчаливый зять, трое внуков, мальчики, что кричали и кувыркались за десятерых.
Путникам постелили на веранде, показали, где очаг, где посуда для готовки пищи. Море шумело рядом — голову поверни. Исса жадно, жадней, чем на женщину, глядел на море. Первое, что сделал он, когда они все отдохнули после долгого перехода и поели печеной рыбы, — побежал к белой улыбке прибоя.
Море, море! Вода! Синяя, нежная! Плывя в воде, ощущаешь себя в утробе матери, возвращаешься к истоку своему. Не дано увидеть исход, и пусть!
Исса сбросил на песок истрепавшиеся одежды. Нужны новый хитон, и новые сандальи, и новая налобная повязка! Наг и свободен. Вошел в воду. Синь обняла щиколотки, защекотала.
Входил в воду, улыбаясь. Цветные рыбки приплыли, покусывали икры и колени его.
Он лег в воде на живот и поплыл, медленно взмахивая руками. Сильное загорелое тело резало воду живым лезвием.
Далеко заплыл, берег качался в тумане, в розовом мареве; лег на спину.
Так лежал в соленой, как слезы, чистейшей, как Соломонов сапфир, воде, раскинув руки. Вода, счастье! Обладаешь памятью. Все помнишь. Помнишь все, что было до меня и что придет после меня.
А разве будет время после меня? Разве умру?
Перевернулся в воде, подобно дельфину. Нырнул.
Под водой раскрыл широко глаза. Длинные волосы взвились вверх, мотались над затылком, как водоросли. Погружался глубже. Видел дно. Что за мир! Ярче звездного неба!
По дну, среди гладких желтых и серых камней, ползали, оранжево, красно мерцая, ленивые морские звезды. Торопливо, боком перебегали крохотные крабы. Огромные раковины, розовые, с зубцами, будто цари в коронах, и темные на розовом пятна: леопарды морские! Длинные извилистые ленты красных и изумрудных водрослей, и между ними… о, что за рыбки! Никогда не видал таких! Плоские, будто золота лист… а по золоту — черно-синие полосы, а глаз в алом ободе! Таращится дико!
«Я не рыбак, в сеть тебя не поймаю».
Воздух кончался в груди. Исса выпустил изо рта изобильные пузыри, они полетели вверх, к поверхности воды. Хотел уже вынырнуть — взгляд упал на раскрытые зазывно створы круглой, как сковорода, черной раковины. Чернота, а внутри — белое мясо жизни, а в дышащих лепестках — свет: розовая жемчужина!
Задержал дыханье. К раковине подплыл.
Я нырнул вместе с ним. Подплыл вместе с ним. Вместе глядели.
Взял моллюск в пальцы. Я понял, он помолился: «Отдай! Зла не причиню!»
Нежно пальцы вошли в белую, скользкую мякоть. Вынули розовый жемчуг.
Исса взял его в рот, как брали добытый жемчуг в зубы тысячи ныряльщиков, ловцов жемчуга, здесь, в южных морях.
Вверх! Вверх! Воздуха! Воздуха!
Когда он глотнул воздух, вылетев из глубины, я вдохнул вместе с ним.
Выходил из моря, вода с тела стекала. Волосы текли; струи текли.
Солнце палило, и по песку шел.
На берегу сидел юноша. Черно-синяя кожа, запястья обкручены перлами и яшмой. Ночные глаза черной бабочкой вспархивают, улетают.
Исса, отжав соленую влагу из волос, сел рядом с юношей на песок. Жемчужину держал в зубах. Зубы блестели. Жемчуг горел на солнце. Соленые капли текли с подбородка, с локтей. Черный юнец протянул ладонь. Исса выплюнул на его ладонь добычу.
— Большое чудо — достать со дна моря жемчужину Бхарати.
Улыбка скрестилась с улыбкой.
— Смотри! Красива? Хочешь, возьми! Твоя!
Синекожий юноша ожег Иссу веселыми глазами.
— Ты мудрец!
— В этом мире нам ничего не принадлежит. Ни война, ни мир.
— Как твое имя?
— Исса. А твое?
— Кришна.
Так беседовали.
Кришна катал розовый жемчуг на ладони. Жемчужина переливалась, бросала отблески на лица юношей. Я, незримый меж ними, радовался беседе их.
— Издалека идешь?
— Износил семь пар сандалий.
— Возьми мои!
— Твоя страна жаркая, здесь и босиком ходить радость. Ноги чувствуют землю.
— Твои ноги чувствуют ли небо?
— О Кришна! — Исса рассмеялся, блестел зубами. — Мое небо внутри меня. Твое небо внутри тебя! Снаружи нас — наше небо! Мы всегда идем по облакам, даже когда спим.
Кришна легко ударил Иссу черной рукой по плечу.
— Я черный. Ты белый. Не боишься, разные мы? Един ли человек?
— Если Бог един, то и человек един. Тот, кто создал все, не забывал: множественное — в едином.
Исса глядел на черные ноги Кришны: его лодыжки были обхвачены браслетами, в ушах мотались бирюзовые серьги.
— Что смотришь?
— В моей стране так щедро украшаются лишь женщины.
— В моей стране мужчины ценят свою красоту! Но я ее не ценю! Я украсил себя… — Кивнул вбок головой, и черные кудри выбились из-под повязки, взметнулись по горячему ветру. — Для них! Они все любят меня! Хотят плавать и танцевать со мной! А я — хочу лишь с одной танцевать!
Исса обернулся, и я вместе с ним; из моего крыла упало невидимое золотое перо.
К мирно беседующим отрокам по берегу девушки шли.
Улыбками сияли. Черными, русыми волосами блестели!
