Антонио Редол - Яма слепых

А когда монарх спросил, как давно Релвасы занимаются сельским хозяйством, услышал, что век, целый век, и получил приглашение посетить Башню четырех ветров, с тем чтобы окинуть взглядом открывавшуюся оттуда панораму пастбищ и реки Тежо. Уже в Башне, видя, как удивлен король скромностью обстановки, Релвас пояснил:

— Так мы начинали. Это комната моего деда Кнута. Да, его звали Кнут. На этой постели он отдыхал после тяжелого труда на первой земле, которую он арендовал в Алентежо. Теперь эта Башня — святая святых семьи, но сюда вхож только я. Здесь я встречаюсь с отцом и дедом в особые моменты жизни… Как я говорю, в исключительные. И здесь, в этой Башне, я по-настоящему могу оценить пройденный нами путь и чувствую твердость духа. И мне особенно приятно сознавать, что если вдруг случится вернуться к прошлому, то я вполне способен заново пройти весь тот путь, что пройден нами до сегодняшнего дня. Да, это приятно сознавать… У меня одна цель: все делать лучше, лучше с каждым днем. Делать все, что рождается на моей земле, достойно.

— Это было бы неплохой программой для любого правительства…

— Возможно, ваше величество.

— Но теперь я вознаграждаю вас, мой друг. Я еще не обращался к вам, как должно: мой дорогой виконт Алдебарана…

Диого Релвас, похоже, ждал этого момента, так как лицо его смягчилось.

— Ваше величество, дозвольте обратиться с просьбой.

— Прошу вас.

— То, что я хочу попросить, — сущая малость.

— Я слушаю.

— Два часа назад, да, всего два часа, как ваше величество пожаловало мне титул виконта. Мне бы хотелось… если, конечно, это не оскорбление… вернуть его вашему величеству.

— Но почему?! Релвас, я не понимаю.

— Да, я — Релвас… И того, что я — Релвас, мне вполне достаточно. Диого Релвас, внук Кнута. Здесь, в пределах своих владений, я веду себя так, как считаю нужным, езжу верхом или и экипаже вместе с моими слугами, не задумываясь о титуле, который обязывает ко многому. Я люблю быть таким, каков я есть. Релвасы ведь дворяне, и этого вполне достаточно.

— Знатность — это же почет.

Теперь землевладелец Алдебарана почувствовал себя спокойно. Он усадил монарха в одно из деревянных кресел и, предложив ему сигару, закурил сам.

— Ваше величество считает так, но, простите меня, другие-то будут думать иначе. Скажу-ка я ему вот что. Ну, вот сегодня, сегодня я преподал урок сельского хозяйства графам и маркизам… и даже герцогам. Урок сельского хозяйства и чести, и горжусь этим. Похоже, это ему не понравилось. Прошу простить, ваше величество, мою нескромность.

— Вы — человек разумный…

— К тому стремлюсь. Сегодня все со мной на равных. И я такой же, как и все. А завтра-виконт. Виконт Алдебарана…

— Лиха беда начало…

— Лиха беда. Да простите мне откровенность, с какою я с вами беседую. Вот вы со мной по-дружески, и я не вижу другой возможности, как ответить вам тем же: быть искренним.

Он постукивал по груди левой рукой.

— К тому же считаете ли вы возможным, чтоб король земледельцев Португалии принял титул виконта?! Ведь ваше величество назвали меня королем.

Покачав головой, монарх улыбнулся.

— Я был виконтом два часа, — добавил Диого Релвас, подходя к одному из окон Башни. Потом он указал на реку. — Знает ли ваше величество, как мы называем Тежо?

— Нет.

— Море… Мы называем Тежо морем. И это действительно море.

— Да, здесь, у вас, слова имеют более широкий смысл, — не без намека сказал король, беря бинокль, протянутый землевладельцем.

— Или, наоборот, более узкий. Я считаю, что узкий. Все это от нашей скромности.

Не отводя глаз от бинокля, монарх снова улыбнулся.

— Да, возможно — от скромности…

— И от гордости, великой гордости. Гордость никогда не лишнее. Или н-нет?!

Воцарилось минутное молчание.

— И от большей преданности, чем, скажем, преданность графов, — заключил хозяин Алдебарана.

— Это мне известно. Поэтому-то я и прошу вас подумать… Диого Релвас знал, что отец и дед их слушают. И знал, что они с ним согласны. А потому пустил браваду:

— Я подумал Я остаюсь при титуле короля земледельцев, ваше величество. Это на сегодняшний день по заслугам. Я говорю, на сегодняшний, потому что, если в будущем я окажусь недостойным этого имени, вы меня свергнете…

Из лесу под лай и визг привезенных из имения Куба собак возвращалась группа всадников. Монарх поднялся и протянул руку Диого Релвасу. Он был удивлен, увидев блеск сдерживаемых слез в золотистых глазах землевладельца.

Книга вторая

Глава I

За последние две недели Диого Релвас, казалось, помолодел. Как никому хорошо знакомая ему пелена перестала туманить взор. Слуги даже услышали его смех: они редко этим могли хвастаться. Ведь даже на бое молодых бычков, когда любители-фаркадос падали наземь, вызывая взрывы смеха, Диого Релвас прятал (вою улыбку в усы и бороду и обнажал белые зубы, только когда не мог совладать с собой.

Так, например, было в тот раз, когда группа дворянских сынков — лет десять назад — явилась на арену, чтобы показать свое искусство и смелость, и один из них, двоюродный брат жены Релваса-Вильяверде Гарсес, был раздет при всем честном народе догола рассвирепевшим бычком — явно дьявольским отродьем. Хвастун вышел против бычка в одиночку и еще издали с форсом принялся хлопать в ладоши, подзадоривая животное. И бычок взыграл: ноги понесли его, точно ветер, навстречу маячившей перед ним фигуре, и, когда они сошлись, парню не удалось броситься на голову животного. Туго ему пришлось: вначале бычок поддал ему своими маленькими, но острыми рогами с одной стороны, потом с другой, и тут же все присутствовавшие разразились громким смехом, так как клочья одежды молодого кабальеро, точно флажки, отмечали путь животного и человека. Однако веселье достигло апогея, когда трое пастухов оттащили бычка от белого тала форкадо и тот предстал перед всеми в чем мать родила, перепачканный навозом, точно бычок после клеймения. Фортунато Ролин был жив и мог подтвердить рассказанное, хотя тогда чуть не отдал богу душу от смеха. Финал праздника послужил пищей для самых разных сплетен вокруг этой самой героической схватки Вильяверде Гарсеса, который покинул арену, завернувшись в рогожку, и прямым ходом бросился к Тежо, где двое слуг должны были купать его, так как он не умел плавать.

В тот день белые зубы Диого Релваса могли видеть все, хотя смеха не услышал никто. Может, смех навсегда умер для него в тот вечер, когда Манел Фанданго вошел в ворота усадьбы с изодранным в клочья телом его отца. Вначале Диого испытал чувство растерянности, но тут же понял, что должен показать слугам силу воли — ведь кто бы иначе всерьез принял за хозяина пятнадцатилетнего мальчишку? Сразу после этого кое-кто стал к нему обращаться, называя «молодым хозяином». Но он и это не дозволил: «Тебе известен другой хозяин?! Хотел бы знать, кто он и как его имя, чтобы поговорить с ним». Вот что услышали от него слуги в тот трагический день.

А последние две недели, да, именно эти последние две недели слуги, и особенно Жоакин Таранта, видели его смеющимся, и не однажды.

Длинные языки болтали, что виной тому был королевский визит — что ж, причина уважительная, чтобы до конца жизни пыжиться от гордости, завещая не одному поколению помнить столь знаменательное событие. Король в доме Релваса и за одним столом с хозяином — это же пир души на многие века для всего семейства.

Конечно, общение с королем и успех сельскохозяйственного парада доставили большую радость Релвасу. Однако истинной причиной того, что он преобразился и пошел на то, чтобы сын взял большую часть забот по хозяйству на себя, были пятеро внуков, трое мальчиков и две девочки, все сразу, и здесь, около него, во власти его ласковых рук, благодарение богу здоровые и красивые, не считая шестого, который был в животе Изабелиньи Салгейро Перейры. Он радовался всем пятерым. И в каждом находил что-нибудь свое, а то и отцовское или вовсе дедовское, радовавшее глаз, ну и их жен, конечно, которые произвели их на свет. Леонор Мария, например, была вылитый портрет доны Марии Жоаны Вильяверде в миниатюре. Та же печаль и мягкость во взгляде, чуть недоверчивом… И упрямство. О-о, супруга Диого Релваса, если что было не по ней, дулась целую неделю. Ничто ее не могло вывести из этого состояния. От нее же самый маленький отпрыск Антонио Лусио — Жоан Диого — унаследовал чуть вздернутый нос и розоватый цвет кожи — цвет розового персика. Тогда как его брат, Антонио Диого, которому шел пятый год, очень походил на прадеда, Кнута, хотя по темпераменту был ближе к Андраде, чем к Релвасам, что, конечно же, было его недостатком, который усугублялся тем, что он жил с дедом и бабкой с материнской стороны. Андрадесы были завистливы. На всех Араужо сразу была похожа и вторая дочь Эмилии Аделаиде — Мария Тереза, и не только холодными голубыми глазами, но и почти вызывающей надменностью, с какой она держалась со всеми. А вот чревоугодие она получила в наследство от прабабки с материнской стороны, о которой столько рассказывали всяких невероятных историй. Мать Диого Релваса, будучи худой, любила поесть и поговорить о сытном обеде, выясняя и постигая секреты его приготовления. Веселой она делалась только за столом, хотя лишнего не болтала и держалась строго, следя за тем, какую ложку или вилку нужно взять и в какую руку, как держать рюмку, резать рыбу или нет. Этим она, бывало, мучила свою собственную семью, а выйдя замуж, принесла в поместье «Мать солнца» все тонкости этой науки, которую одолел разве что ее муж, и то потому, что она была внове и не успела ему надоесть — жена слишком рано умерла. А вот свекор ее, Кнут, находил удовольствие во всем ей перечить и есть суп из такой же миски, что его слуги, и проливать на стол, когда миска была полной. Поговаривали, что язва, которая явилась причиной смерти матери Диого Релваса, открылась у нее от постоянного раздражения плебейскими замашками свекра, когда тому случалось сидеть с ней за одним столом, что, к счастью, бывало только по воскресеньям, так как всю неделю старик предпочитал в доме не появляться.