Питер Гринуэй - Золото
Бриллиант Штефана Райнера неделю провалялся вместе с мусором в сточной канаве, а потом ливневый поток перенес его метров на триста в коллектор, и там он благополучно пролежал под толстым слоем ила и песка пятьдесят лет. Может, лежит там и по сей день.
Тайник
Это история о золотом слитке, который Харпш обменял на немецкую, французскую и швейцарскую валюты. Курсы были достаточно произвольные, устанавливаемые непосредственными участниками сделки. Лейтенант Харпш спешил и отдавал себе отчет в том, что расстается еще с одним слитком на невыгодных для себя условиях.
Матиас Зингель гордился тем, что нашел идеальный тайник для драгоценностей своей молодой жены. Большая часть сокровищ была, так сказать, орнитологического свойства: золотые яички. Не Фаберже, конечно, что было ему не по карману, но вполне изящные вещицы, которые он, будучи дипломатом, привозил из своих постоянных путешествий. Золотое яйцо ибиса из Иерусалима, золотое перепелиное яйцо из Мексики, золотое яичко, покрытое эмалью, из Севильи, маленькие пузырьки духов в форме золотых яиц из Антверпена. Он очень гордился как самой коллекцией, так и своим тайником. Он так громко всем этим гордился, что в конце концов его арестовали, и под пытками (ему защемляли кончики ушей) он раскололся. Те, кто мучил его, теперь взялись за его молодую жену. Они вспороли ей живот, от пупка до самого низа. Они хотели показать Матиасу, что до них вполне дошел смысл кайфа, который он ловил от собственной выдумки. Ее яичники были буквально обложены золотыми яичками. Воистину идеальный тайник! Если не считать маленького «но»: жена Матиаса смертна, в отличие от золота. И если ее кожу в результате варварской операции можно сильно попортить, то причинить вред золоту гораздо сложнее.
Окровавленные золотые яички, собранные в ведерко, промыли водой из-под крана. Молодую женщину сволокли в яму. Кто-то решил прикрыть срам курткой, но бросил ее так, что она закрыла лицо. Все это потом видели дети, направлявшиеся в школу. Они никак не могли понять, зачем кто-то пытался разрезать человека надвое тупым ножом.
Золотые яички отправили в Эссен. Там, по случаю праздников, большие печи закрыли на профилактику, и многие работники разъехались по домам. Трое сторожей, люди почтенного возраста, решили устроить для детишек маленькое развлечение. Они раскочегарили запасную печечку и стали кидать в нее золотые яйца, одно за другим. Дети в слюдяных очках завороженными глазами наблюдали за тем, как эти яйца сначала обжариваются, потом превращаются в яичницу-болтунью, потом растекаются густым шипящим сливочным маслом и наконец превращаются в прозрачное оливковое. Золотой слиток в результате попадет в Баден-Баден, где в него жадно вцепится Харпш, но не довезет даже до Больцано. Потом он немного полежит в американском депозитарии в Лозанне, а затем окажется в Женеве или Цюрихе, где, вполне возможно, лежит по сей день, глубоко под землей, в сейфе, тщетно ожидая своего нового хозяина, без всякой надежды на то, что какой-нибудь ушлый адвокат сумеет выиграть дело о репарациях, поскольку законные владельцы давно лежат в земле.
Туберкулезная бацилла
Это история о золотом слитке, который Харпш обменял на матрас и постельное белье в Берне. Он припарковал машину на лесной просеке и устроил себе ложе среди папоротников. Это был его первый привал после двенадцати часов езды. В то время в Германии немало людей, показывая свою осведомленность в современной медицине, предлагали приложить ее возможности для решения так называемого «еврейского вопроса».
– После того как удалось выделить бациллу туберкулеза, появилась реальная надежда избавиться от этой страшной болезни.
– Новые технологии победили извечного врага.
– За несколько столетий эта зловредная бацилла погубила десятки тысяч немцев.
– Наконец мы можем одновременно избавиться от бациллы еврейства и от бациллы туберкулеза.
Жертв туберкулеза легко опознать по характерным признакам. Больные кашляют, харкают кровью и отплевываются, распространяя вокруг себя вредоносные бактерии. Они весь день лежат в постели. Они ездят на воды и там заражают иностранцев, на чью сердобольность и материальную помощь они так рассчитывают. Они, как малые дети, едят теплый супчик, кашу-размазню и протертую пищу, запивая теплым молоком. Они симулянты. Это болезнь поэтов и мечтателей. Как ее только не называют! Чахоткой, поэтическим недугом, комнатной сыростью, легочной болезнью, кровохарканьем, мокрушницей. В отдельных выражениях нетрудно уловить общественное предубеждение. Слава богу, немецкие ученые победили туберкулез, и вот теперь всех этих симулянтов, поэтов, женственных типов и прочих нежелательных элементов, особенно евреев, неспособных внести положительный вклад в победу «третьего рейха», можно уничтожить благодаря современной медицине.
Подобные бытовые разговоры и официальная пропаганда от имени науки давали свои плоды. В лечебных учреждениях процветало вредительство. Больных не лечили или плохо лечили, им вкалывали не то и не так, их морили голодом, унижали, обходили стороной, бросали на произвол судьбы. Стоит ли продолжать этот печальный перечень?
Вот лишь один пример из тысяч. В Заас-Бельзеке доктор Эгберт Дахсон решил донести официальную пропаганду до своих богатых пациентов. Более продвинутым он разослал памфлеты, и те, ознакомившись с ними, приостановили финансовую поддержку туберкулезного санатория. Пациентов попроще он конфиденциально вразумил прямо в кабинете. Жители деревни, расположенной неподалеку от санатория в Заас-Бельзеке, вооружившись вилами и револьвером времен первой мировой войны, решили своими силами разобраться с рассадником заразы. Семерых швейцарских детей, американского бизнесмена, немецкого архитектора, а также жену и дочь австрийского экономиста – все еврейского происхождения – вытащили из кроватей, вынесли в сад и побросали в снег. Истории болезни уничтожили, шкафчики больных прочесали, их одежду забрали, из чемоданов взяли все самое ценное. Крестьяне уже собирались уходить, когда жена почтальона вдруг заявила, что все это добро заражено туберкулезными бациллами. Часть золотых безделиц бросили на ступеньках, где их вскоре припорошило снегом. Привратник Михаэль Игнатиссон смахнул украшения в кастрюлю и принес домой своей замужней дочери, которая перед большим зеркалом в спальне надела на себя все сразу – три пары сережек, шесть обручальных колец, три ожерелья, брошь, булавку для галстука и две пары часов. В результате она оставила себе одну брошь и то лишь после того, как по совету мачехи два часа продержала ее в кипящей воде с отбеливателем. Остальные предметы она обменяла на кое-какую мебель, сеанс массажа и пару ортопедических ботинок, изготовленных в Колумбии. Главная часть унесенных из санатория золотых украшений отправилась в Мюнхен, а затем в Вену, где их переплавили в слиток, а тот, в свою очередь, попал в Баден-Баден и вскоре прямиком в руки Харпша, который так и не довез его до Больцано, города несуществующих спагетти. Когда-то Баден-Баден имел репутацию бальнеологического курорта, где евреи и неевреи принимали лечебные ванны и отлеживались днем в постели в надежде избавиться от губительной туберкулезной бациллы, которая цепляется к человеку вне зависимости от его религиозных, общественных и моральных убеждений.
Вентимилья
Это история о золотом слитке, который лейтенант Густав Харпш обменял на беспрепятственный проезд через Сенсадорфский тоннель.
23 августа 1941 года, у здания железнодорожной станции Вентимилья, в промежутке между римским экспрессом на Рим в 15.15 и пассажирским поездом на Венецию в 15.37, молодых любовников заставили раздеться догола. Стоял жаркий летний день, на небе ни облачка, и только над холмами стелилась дымка. Из громкоговорителей доносилась ария из идущей в Турине популярной итальянской оперы в исполнении певца-виртуоза. На платформе под ярким солнцем, отбрасывая тень на бетонку, одиноко стоял граммофон, на котором крутилась пластинка. Восемнадцатилетний парень снимал все с себя и резко швырял в открытый чемодан, а вот его семнадцатилетняя подружка аккуратно сложила одежду, положив под самый низ, для пущей сохранности, блузку с золотой брошью, подаренной ей матерью.
Начальник станции порылся в ее вещах, понюхал нижнее белье. Он отколол брошь с синей блузки, чтобы позже подарить своей жене.
За всем этим наблюдали карабинеры, и двое немцев в штатском со свастикой на рукавах, и пара носильщиков. Из сигнальной будки за происходящим посматривали дети. Было также двое зевак: в соседнем доме, у раскрытого окна, мужчина в пижамной куртке и голубых трусах причесывал волосы, а у него за спиной женщина неглиже застегивала на себе лифчик. Это были муж и жена, одевавшиеся после сиесты. А еще в дверях магазина стояла пожилая женщина и тоже следила за развитием необычной сцены.
