Ольга Карпович - Младший
— Я не вполне понимаю, мистер МакКей. Мне передали, что вы свяжетесь со мной и сообщите, когда прибудет замена. Удивительно, но до сих пор я не получил никаких сведений.
— Извините, мистер Гарднер, — торопливо заговорил Леня. — Возникли непредвиденные проблемы. Актер, которого вы утвердили, еще не дал согласия, но я уверен…
— Если не ошибаюсь, мистер МакКей, мы говорили о сроке в две недели. — Лене казалось, он слышал, как хищно клацнули зубы Акулы. — Прошло уже значительно больше. При таких обстоятельствах, я считаю, вы не можете протестовать против признания наших договоренностей недействительными.
— Но как же? Постойте, мистер Гарднер… — отчаянно попытался вклиниться в отточенные канцелярские обороты директора киностудии Макеев.
— Мой адвокат свяжется с вами по поводу выплаты неустойки. Всего доброго, — вежливо попрощался Гарднер.
В трубке раздались короткие гудки. Макеев отложил телефон и осоловело уставился на стол. Перед глазами плыло и подпрыгивало плохо отстиранное пятно на белой скатерти. Лев Анатольевич, понимающе глянув на Леню, придвинул рюмку. Почти не осознавая, что делает, Леонид осушил ее.
Хлопнула входная дверь, по коридору процокали быстрые каблуки, и в спальне бабки раздался ласковый голос Веры.
— Добрый день, Валентина Васильевна! Как вы чувствуете себя сегодня?
Следом за ней заговорил Алеша:
— Смотри, бабуленька, Вера пришла…
Леонид обессиленно откинулся на спинку дивана. Два этих голоса болью отдавались в висках, спазмами сжимали горло. Вот они, проклятые виновники его краха. Болтают, улыбаются, наверняка трахаются, не стесняясь никого. Смотрите все, как мы молоды, красивы, влюблены, как нам наплевать на всех вас, можете хоть сдохнуть под забором, это ни на секунду не омрачит нашего незамутненного счастья. Макеев почувствовал, как удушливая, темная волна поднимается в груди. Пошатываясь, он поднялся с дивана и двинулся на звуки голосов.
15
В коридоре никого не было. Вера, видимо, уже прошла в комнату Валентины Васильевны. Стены квартиры плыли и качались перед его глазами. Он пошатнулся, оперся рукой о выступ, ощутив ладонью шершавую штукатурку. Из кухни выглянула Марианна с сигаретой в руке. Леня поднял на нее глаза и оскалился в болезненной ухмылке.
— А-а, и ты здесь, мудрая и все понимающая жена?
— Что с тобой? Ты пьян? — нахмурилась Марианна.
— От радости, дорогая моя, исключительно от радости, — ерничал Макеев. — Как не хватить лишку, когда вместе собирается вся семья? Мы ведь все такие приятные, расположенные друг к другу люди! Так беззаветно любим друг друга! Даже историческая встреча экс-жены с будущей происходит в радостном волнении.
— О чем ты говоришь? Я не понимаю…
— Как? — воскликнул Леонид. — Ты разве не узнала нашу старую знакомую? Ну как же, ведь это Верочка! Помнишь, та самая, с неблагополучным папой, от которой мы с тобой спасали нашего любимого Алешу. Видишь, наш с тобой коварный план не сработал, они опять вместе. Любовь, понимаешь ли, над которой не властно время.
Макеев и сам не понимал, зачем говорит это. Было слишком больно, и казалось почему-то, что станет легче, если причинить боль кому-то другому. Как будто тяжесть, давившая изнутри его грудную клетку, прорвется наружу, лопнет, как мыльный пузырь, рассеется, если он поделится ею с кем-нибудь. С мстительной радостью он увидел, как дернулся яркий рот Марианны, как судорожно сжала она пальцы, ойкнула, обжегшись о забытую сигарету. А потом вдруг испуганно уставилась куда-то поверх его плеча. Леонид обернулся и увидел брата.
— А вот и счастливый новобрачный, — протянул он, не понимая, что произошло. — Какой день-то для семьи, а? Все обрели свое счастье.
Алеша то ли не расслышал его последних слов, то ли не обратил на них внимания. Он молча надвигался на Леню — губы сжаты в тонкую полоску, глаза впились в лицо брата.
— О чем ты сейчас говорил? — вполголоса выговорил он. — Какой коварный план? Как вы меня спасали?
Значит, он слышал обрывок их разговора. На мгновение резкий испуг сковал горло, не давая отвечать. Но злость оказалась сильнее. Наступает на него, набычился, просто воплощенная суровая справедливость. А кто он такой на самом деле? Обыкновенный мелкий пакостник, эгоистичный предатель. Сколько он сделал для него, как старался, как заботился о его благополучии. Алешечка же всегда плевать на него хотел: и тогда, и сейчас.
— Алексей, не надо, — взмолилась Марианна.
Она метнулась к мужу, сжала его запястье, заговорила горячо:
— Это все так давно было. Зачем сейчас ворошить?
— Я хочу знать, — не унимался тот.
Леонид отмахнулся и, нетвердо держась на ногах, прошел мимо по коридору в сторону гостиной. Не обращая внимания на все так же сидевшего у стола Льва Анатольевича, он плеснул себе водки, выпил, поддел вилкой плававший в салатнике маринованный огурец. Не оборачиваясь, он слышал, как в комнату вошел Алеша, тяжело дыша, и остановился за спиной. Леня обернулся: перекошенное, покрасневшее лицо брата отчего-то показалось ему забавным, он тихо рассмеялся нервным, каким-то икающим смехом. Сбросил, значит, свое олимпийское спокойствие. Где же твоя уверенность в себе, а, дорогой братец? Понял все-таки, кто здесь главный?
— Я хочу знать, — с угрозой в голосе повторил Алексей. — Отвечай!
— Ты хочешь знать? — паясничая, вытаращил глаза Леня. — Что же ты хочешь узнать? Может быть, что я насильно уложил тебя в постель с той шлюхой? Или что это я столкнул твою обожаемую Веру с лестницы? В каких грехах ты решил меня обвинить, чтобы успокоить свою совесть?
Он смутно видел нависшее над ним искаженное лицо младшего брата, такое знакомое, мучительно дорогое лицо. Сколько раз оно скалилось в его кошмарах, сколько раз он пытался вытолкнуть его из памяти, стереть, разбить на мелкие осколки. Эти бесчувственные эгоистичные мальчишеские глаза, сурово сжатые губы, у виска бьется голубая жилка. У Макеева перехватило дыхание. Комната, казалось, крутилась в каком-то бешеном танце. Из своего угла деликатно покашливал Лев Анатольевич.
— Может быть, она напомнит тебе еще и то, как ты подставил меня? Я всем ради тебя пожертвовал, все силы бросил, чтобы сделать из тебя выдающегося спортсмена, чемпиона. Во всем себе отказывал, забил на собственную жизнь. А ты… Тебе всегда на все было наплевать, лишь бы делать то, что хочется, избалованный эгоист. Ты всех тогда предал: и меня, и ее, если хочешь знать.
Макеев видел, как дернулось, словно от удара, лицо брата. Алеша отшатнулся, невольно прикрыв глаза, губы болезненно искривились. Он и сам не знал, что почувствовал в этот момент, радость от того, что высказал наконец все брату, или мучительную боль, словно ударили его самого.
Алексей беспомощно заморгал, обернулся к застывшей в дверях Марианне, спросил:
— Может быть, ты мне объяснишь?
И та выдохнула устало:
— Ну да, да, ты правильно все услышал. Леонид тогда попросил меня пробить Веру по своим каналам. Мало ли, может, у нее косяк какой в биографии и ваша женитьба тебе карьеру поломает. И я узнала, что ее отца выгнали с работы как диссидента. Мы хотели как-то отвлечь тебя, заставить передумать, затеяли эту пьянку, я специально Алку пригласила. Но мы же не знали… Мы же не думали, что все так повернется…
Алексей тупо переводил взгляд с брата на жену, пытаясь справиться со свалившейся на него информацией.
— Ты соображаешь, что говоришь? — начал он. — Ты же знала все еще тогда и не сказала мне. Все эти годы ты молчала…
— А много мы с тобой разговаривали все эти годы? Тем более ты так искусно делал вид, что забыл свою Верочку, что полюбил меня? Что, не помнишь уже? — ощерилась вдруг Марианна. — Ты ведь всегда предпочитал закрывать глаза, не видеть ничего неприятного. Ну как же, это ведь осложнит твою жизнь, такую легкую и веселую! Очень удобно бывает ничего не знать, никого вокруг себя не видеть, делать вид, что все хорошо, благополучно, не хуже, чем у других…
Марианна безнадежно махнула рукой, опустилась в кресло, сжала ладонями лоб.
— Да вы с ума сошли, вы оба, — выговорил Лазарев. — За все время ни разу не сказали правды, врали постоянно, а теперь меня же и обвиняете?
Леня чувствовал, как клокочущий в горле смех душит его, заставляет хватать ртом воздух. До чего же, если разобраться, все это смешно. Он мечтал, хотел бросить весь мир к его ногам, хотел вернуть того золотого мальчика, а этот сиятельный остолоп так и не понял ничего. Стоит, глазами хлопает и волнуется только о том, почему тогда скатилась с лестницы его гребаная девка.
И, понимая, что теперь уже все потеряно, словно наслаждаясь этой агонией и желая продлить ее как можно дольше, Леонид медленно выговорил:
— А тебе, Алешенька, очень легко не говорить правды. Ты ведь чему угодно поверишь, лишь бы тебе было удобно, так ведь? Кто виноват, что твоя дорогая подружка не сказала тебе правды о ребенке? Заметь, мне почему-то сказала… А тебе нет, странно, да?
