Анхела Бесерра - Музыка любви
После очередной беседы с Гомесом, упорно настаивавшим на необходимости собрать дополнительную информацию за пределами Барселоны, и нескольких обрывочных фраз, брошенных в полубреду Клеменсией, он решил самостоятельно исследовать Канны и их окрестности, чтобы полностью восстановить отроческие годы отца, проведенные на чужбине. Во-первых, он попробует разузнать что-нибудь о месье Филиппе и мадам Тету, во-вторых, поищет в Кань-сюр-Мер сведения о родственницах, приютивших мальчика во время войны, а также Пьера Делуара-младшего, лучшего друга, чье имя упоминается чуть ли не на каждой странице отцовского дневника.
Неделя сменяла неделю, и наконец наступила весна. Перед отъездом во Францию Андреу навестил могилу отца, над которой теперь возвышалась величественная скульптура. Он заказал статую черного мрамора, напоминающую роденовского Бальзака, и велел установить ее в метре от надгробной плиты с именами Соледад и Жоана, дабы почтить память последнего. В загородном цветочном магазине он оплатил вперед еженедельную доставку четырех сотен белых лилий, полностью покрывающих простой черный камень, — пусть усопшие радуются цветам. Конечно, он всякий раз находил на могиле лилии, оставленные Авророй, но теперь ему казалось, что скромный букетик недостаточно выражает его чувства к покойному отцу, проснувшиеся с таким опозданием. Беспомощными, хоть и широкими, жестами — внушительным памятником, ворохом цветов — он пытался искупить десятилетия равнодушного отречения, выпросить прощения за причиненные страдания. И здесь, перед лицом мертвых, он дал себе слово заполнить пробелы в истории отца, а значит, и в своей собственной.
Пять часов красный «феррари» без остановок мчался по шоссе. Водитель наслаждался скоростью, свободой движения и мысли, пока не въехал, изрядно утомленный, на бульвар Ла-Круазетт. С французским кокетством улыбались клумбы желтых и лиловых азалий. Пляжные зонтики, раскрасившие побережье в бело-синюю клетку, прикрывали от ультрафиолета дряблую кожу пожилых богачей. На столах, покрытых длинными скатертями, переливались в бокалах умеренные вечерние аперитивы. Казалось, будто кто-то подготовил к киносъемкам грандиозную площадку и вот-вот раздастся команда «Мотор!». Самые респектабельные — в финансовом отношении — старики съезжались сюда отпускать на волю свои последние фантазии. Канны превратились, если закрыть глаза на разницу культур, в своего рода европейский Бенарес[17], где люди — в данном случае исключительно состоятельные — доживали свой век. Андреу был здесь давным-давно и теперь с интересом отмечал перемены. На заре своего брака он каждый год путешествовал по Ривьере с Титой и ее друзьями, и, на славу погуляв в Сен-Тропе, они непременно направлялись в Канны. Не забывали завернуть и в Сен-Поль-де-Ванс, где для них рекой лилось шампанское и многолетней выдержки бордо, а на стол подавались живые устрицы и гребешки. Все это происходило в таких ресторанах, как, например, «Золотая голубка», которому прежние владельцы, Ив Монтан и Симона Синьоре, придали неподражаемый богемный лоск, сохранившийся по сей день. В этом мире его жена чувствовала себя как рыба в воде. Но сейчас он приехал один и смотрел на город другими глазами. Канны, где прошла юность его отца...
Номер Андреу забронировал в отеле «Карлтон». Как обычно, его обслуживали на высшем уровне. Шофер припарковал его автомобиль, носильщик забрал из багажника чемодан и понес наверх.
Вокруг как будто остановилось время. Отель хранил верность роскошным интерьерам, которые в свое время настолько заворожили Альфреда Хичкока, что значительную часть сцен для фильма «Поймать вора» он отснял именно здесь.
В вестибюле портье за стойкой, узнав постояльца, рассыпался в приторно-любезных приветствиях. Как же, спустя годы снова изволил пожаловать самый щедрый податель чаевых, какого ему доводилось встречать. И если раньше угодившему работнику перепадали от него крупные купюры франков, то теперь это, несомненно, будут того же достоинства евро, что еще выгоднее. Так или иначе, этот человек никогда не скупился на выражения признательности. Поэтому портье, вручая ему ключ, пламенно заверил «месье Андре», что персонал отеля — в первую очередь он сам — всегда в его полном распоряжении.
Благосклонно кивнув, Андреу решил поймать его на слове — вероятно, этот ретивый служащий сможет помочь ему в поисках. Они договорились встретиться на следующее утро, после завтрака. А пока Андреу отправился отдохнуть с дороги.
Наверху в апартаментах он плеснул в стакан двойную порцию виски и, пока наполнялась ванная, заказал на вечер, несмотря на отсутствие аппетита, столик с видом на море в колоритном ресторанчике «Ле Тету» в Жуан-ле-Пене. Ресторанчик славился вкуснейшим буйабесом, а также тем, что ни при каких обстоятельствах не принимал кредитных карт ни у одного клиента, будь он хоть трижды магнат. Впервые Андреу собирался ужинать там один.
Немного отдохнув и полистав страницы потрепанной серенькой тетрадки, с двойным виски в желудке и тремя именами в уме он вышел на улицу и подставил лицо весеннему бризу. На бульваре его обогнала сухонькая старушка на роликах. Две дамы, наклонившись, собирали в пластиковые пакеты кучки, которые их собачки в бриллиантовых ошейниках грациозно наложили на тротуар. Город внезапно повернулся к нему другим лицом. Синие блейзеры с вышивкой на рукавах и позолоченными пуговицами казались бутафорской униформой на пожилых гурманах, сидевших за ресторанными столиками; женщины, сутулившиеся под тяжестью драгоценных украшений и заливавшиеся бессмысленным смехом, выглядели жалкими и нелепыми. Море исчезало под невидящими взглядами. «Какая скучная, оказывается, жизнь у богатых французов», — грустно подумал Андреу.
Без цели и направления он брел по городу под неумолчный птичий гомон чужих голосов. Не дойдя до Дворца фестивалей и конгрессов, свернул в узкий проулок в надежде отыскать улицу Д'Антиб, где Тита обычно опустошала фирменные магазины. Ему все эти витрины казались кричащими и безвкусными. Повсюду витал излюбленный аромат француженок бальзаковского возраста — «Ангел» Тьерри Мюглера, — вызывающий у него тошноту.
Сбежать оттуда он сумел только ценой покупки двух совершенно ненужных ему свитеров, а также подарков жене и сыну, которые им наверняка некуда будет девать. Увы, продавец «Гермеса» знал свое дело — с пустыми руками от него никто не уходил.
Вернувшись на набережную, Андреу уселся на террасе кафе, заказал виски и долго, не отрываясь, смотрел на заходящее солнце. Кутаясь в темную дымчатую кисею, на небо вышла луна и в безмолвном, но упорном поединке вытеснила дневное светило, расплескавшее последние багровые отсветы на гладкой поверхности моря. Побежденное солнце исчезло; луна осталась полновластной хозяйкой небосвода. Глядя на нее, Андреу глядел в бездну одиночества. И думал об отце. Каково ему было жить в этом храме роскоши без гроша в кармане? Какие мысли бродили в голове мальчишки-эмигранта? Как выглядел город в те времена — так же, как сейчас, или иначе? Куда подевалась вся молодежь? Кто была та прелестная девочка, которую Жоан Дольгут в своей серой тетрадке называл ангелом небесным?
Он вытащил из кошелька записку с тремя французскими именами и, потягивая обжигающий напиток, начал набрасывать приблизительный план действий. Насчет месье Филиппа надо будет потрясти завтра портье. Мадам Тету, вероятно, имела какое-то отношение к ресторану в Жуан-ле-Пене. Задумавшись об этом, он решил перенести ужин на другой день — снова садиться за руль у него не было сил. На всякий случай он проверил, работает ли мобильный, который весь день подозрительно молчал. Вообще, странное дело: если раньше его телефон трезвонил без умолку, то в последнее время как будто объявил забастовку, пропуская только докучливые звонки секретарши, заполошные — с Уолл-стрит, да еще рапорты Гомеса. Он был одинок. Может, даже еще более одинок, чем его отец семьдесят лет назад. Андреу позвонил Борхе, уверенный, что урок фортепиано уже окончен, но сын не взял трубку. Андреу поднялся и вышел.
У самых перил террасы над морем на фоне густой синевы ночного неба выделялся четкий, изящный силуэт — неподвижно застывшая черная тень. Внезапно до боли знакомый жест превратил тень в женщину. Она сидела спиной к нему. Тонкая рука поднялась, убирая за ухо прядь волос, так медленно и осторожно, будто локон сделан из хрусталя и может разбиться. Андреу застыл как громом пораженный, не сводя с нее глаз. Только одна женщина обладала столь неземной грацией...
Но это не могла быть она, совершенно невозможно. Он посмотрел на часы. Как раз сейчас, в понедельник вечером, Аврора должна своим невесомым шагом пересекать его сад, закончив урок музыки с его сыном. Должно быть, воображение сыграло с ним дурную шутку. Образ Авроры преследовал его день и ночь, и, как это ни грустно, приходилось признаться, что она сделалась неотъемлемой частью его жизни, — вот, пожалуйста, очередное доказательство. Он уже начинает видеть ее в каждой встречной. Видимо, его подсознание так настойчиво тянется к ней, что принимает желаемое за действительное.
