Мередит Милети - Послевкусие: Роман в пяти блюдах
Я стараюсь придумать какую-нибудь отговорку, чтобы не звонить в редакцию, но выхода у меня нет, поскольку в противном случае придется мучительно объяснять доктору Д. П., почему я этого не сделала, а это пострашнее разговора с редактором. Каким-то образом доктор убедила меня в том, что мое благополучие, не говоря уже о будущем, целиком и полностью зависит от звонка в редакцию. Если я собираюсь жить дальше, не опускаясь на дно, сказала она, то просто обязана преодолеть боязнь отказа. Иначе получается, что уход Джейка настолько повлиял на мою жизнь и так резко понизил мою самооценку, что теперь меня страшит сама мысль об очередном отказе, пусть даже со стороны провинциальной газетенки, которая нахваливает супы с плавлеными сырами.
Итак, я на распутье. Наконец, после долгих размышлений, я нахожу психологически комфортное решение: позвоню после пяти часов вечера и, если мне никто не ответит, оставлю сообщение. Из сериалов и телепередач я знаю, что редакторы газет редко сидят на своем рабочем месте и уж тем более редко сами берут трубку. Поэтому я заготавливаю краткое, но деловое сообщение, в котором, осторожно играя на провинциальной чувствительности Энид, предлагаю ей поговорить о том, как вывести рестораны Питсбурга на новый уровень.
Я набираю номер редакции.
Слушая гудки, я мысленно повторяю свое сообщение. Набираю в грудь воздуха. Я хочу говорить спокойно и уверенно. «Здравствуйте, Энид. Это Мира Ринальди. Слушайте, я хотела затронуть одну…»
— Отдел информации. Слушаю.
Голос грубый и явно мужской.
— Э-э… здравствуйте. Я бы хотела оставить сообщение для Энид Максвелл.
Откуда-то издалека доносится оглушительный шум.
— Кто это? Вас не слышно.
— Сообщение для Энид Максвелл! — ору я.
— Это отдел информации. Наверное, она переключила телефон. Подождите, я ее поищу.
— Нет! — практически визжу я. — В смысле, все нормально, не нужно ее беспокоить, я просто оставлю сооб…
— Секунду, вот она.
Шум сразу затихает, когда мужчина закрывает трубку рукой и орет:
— Эй, Энид, телефон!
Меня охватывает отчаянное желание бросить трубку — и я уже собираюсь это сделать, — когда в моем измученном мозгу внезапно вспыхивает иррациональная мысль. Я бы сказала, что у всех иррациональных мыслей есть одна общая особенность: они приходят в голову тогда, когда ты до смерти устал, до предела напряжен или вообще генетически предрасположен к паранойе. В редакциях газет, как правило, устанавливают определитель номера — на тот случай, если понадобится вычислить анонимный звонок. Энид может легко узнать, кто ей звонил, и тогда мне придется давать объяснения.
— Энид Максвелл, слушаю, — резко произносит она.
— Энид, это Мира Ринальди. Я…
— Кто? Говорите громче! Тут у нас печатный пресс работает, я вас не слышу!
Я чувствую себя полной идиоткой.
— Это Мира Ринальди! — ору я.
Внезапно шум стихает, и мое имя, отдавшись эхом, повисает в наступившей тишине.
— А, Мира, которая хочет стать ресторанным критиком, — уже нормальным голосом говорит Энид.
Я поражена, что она меня помнит, хотя написала мне всего три строчки, притом чисто формальные и наверняка подписанные кем-нибудь из заместителей.
— Да, это я.
— Понятно. Что случилось? Говорите скорее, мне очень некогда. У вас тридцать секунд, не больше.
— Видите ли, — начинаю я, пытаясь набрать в стиснутую грудь побольше воздуха, — я получила ваше письмо и хотела бы с вами встретиться. Если это возможно. Мне кажется, у меня есть что вам предложить. Возможно, из моего письма вы не поняли, что…
— Послушайте, — перебивает она, — я прочитала ваше письмо и рецензию, которую вы к нему приложили. Ваш ресторан… «Лимончелло» или «Вино», не помню точно…
— «Граппа».
— А, да. «Граппа», по-видимому, замечательный ресторан, если так высоко оценен журналом «Gourmet», ведь заслужить его похвалу непросто. Я прекрасно понимаю, что вы и ваш муж первоклассные повара, но скажите, с чего вы взяли, что сможете писать критические статьи?
В ее голосе слышится снисхождение, а я этого терпеть не могу.
— Бывший муж. Вы хотите знать, почему я решила писать критические статьи о ресторанах? Первое: последние двадцать лет я занималась тем, что ела пищу высочайшего качества. Второе: у меня отлично развиты вкусовые ощущения. Третье: я владела процветающим рестораном на Манхэттене, а это уже кое о чем говорит, как вам, несомненно, известно. Я знаю, чего это стоит — создать процветающий ресторан.
— Да, — со вздохом говорит она, — но одно дело — создавать, и совсем другое — писать об этом. Вы же не думаете, что, регулярно почитывая «Gourmet», автоматически становитесь второй Рут Рейчел? У вас есть писательские способности? Вы можете прислать мне хотя бы одно свое сочинение? — с оттенком раздражения спрашивает Энид.
Надо вспомнить. Мы с Джейком сами писали свои брачные клятвы, которые я после развода разорвала, а потом сожгла на ручной газовой горелке для приготовления крем-брюле. Еще я написала несколько статей, когда училась в Кулинарном институте, но в них в основном содержался анализ стоимости и технические условия. Например, как придать телятине приятный коричневый оттенок. Или какой соус лучше: светлый или темный?
— Ну, у меня есть несколько студенческих статей. Я их писала, когда училась в Кулинарном институте Америки. Правда, это было очень давно. Наверное, мне…
— Вы учились в Кулинарном институте? — с неожиданным интересом спрашивает Энид.
— Да.
Оглушительный шум возобновляется, и ей вновь приходится кричать.
— Слушайте, мне нужно идти! Пришлите что-нибудь из своих работ, тогда и поговорим!
Я собираюсь повесить трубку, когда шум снова стихает и Энид продолжает разговор:
— Это не Нью-Йорк, госпожа Ринальди. Вы знаете, сколько статей посвятили ресторанам Питсбурга «Gourmet», «Bon Appétit» или «Food & Wine»? Ни одной. Так что действуйте. Присылайте мне свою статью, и, если она мне понравится, я дам вам шанс, только не питайте иллюзий. Не исключено, что вы будете разочарованы.
— Ну, как рассказывать: в общих чертах или со всеми кровавыми подробностями? — спрашивает Рут, когда я с опозданием на целый час появляюсь на пороге ее дома, чтобы забрать Хлою.
Несколько раз я пыталась дозвониться до Рут, но она либо отключила телефон, либо просто не брала трубку. В качестве компенсации за опоздание я даже зашла в магазин деликатесов на Столман-стрит и купила любимых Рут сэндвичей с говядиной и пару кошерных хот-догов для Карлоса, но она даже на них не взглянула. Небрежно бросив пакет с сэндвичами на стол, Рут проводит меня в комнату, где сидят Карлос и Хлоя, уставившись на экран видео, и грызут бублики-бейгл.
— Извини, — говорит Рут, заметив, что я окидываю взглядом заваленную игрушками комнату и детей, со стеклянным блеском в глазах неподвижно уставившихся на экран. Это состояние мне знакомо — его называют телекомой. — Знаешь, обычно я не усаживаю детей перед телевизором, но сегодня у меня есть смягчающие обстоятельства.
Она протягивает мне пачку носовых платочков, хотя я надеялась получить половину сэндвича с говядиной.
— Зачем это? — с невинным видом спрашиваю я.
— Сейчас узнаешь. Поверь, они тебе понадобятся. Да, кстати, я надеюсь, ты сможешь взять к себе Карлоса в следующий четверг? — спрашивает Рут. Я киваю. — О, — продолжает Рут, — и не могла бы ты помочь мне испечь пару десятков ругелах[37]? Мне очень нужно, чтобы они получились и чтобы были моего приготовления, а я совершенно не умею управляться со скалкой. Понимаешь, сейчас для меня важнее всего заслужить похвалу.
— Похвалу?
— Вот именно. Механизм заработал! — говорит Рут, розовея от волнения.
В уголках ее рта начала скапливаться слюна, лицо раскраснелось, и в целом она похожа на человека, больного бешенством.
— Слушай, о чем ты говоришь? — с тревогой спрашиваю я.
Рут замолкает и с удивлением смотрит на меня.
— Ты что, совсем тупая? — спрашивает она.
— В общем, да, — отвечаю я, снимаю пальто и усаживаюсь на диван.
— Значит, придется рассказывать длинную версию, — говорит Рут, плюхаясь на диван рядом со мной.
И сразу приступает к повествованию. Пока дети спали, ей позвонила Лия Холландер и пригласила на игру в маджонг, которая должна состояться в доме Роны Зильберман в следующий четверг.
— Ну так вот, мы говорим по телефону, и Лия меня спрашивает, как давно я развелась. Я отвечаю, что никогда не была замужем, а Карлос — приемный ребенок, на что она говорит: наверное, я очень хорошая мать, раз не побоялась усыновить чужого ребенка. — Рут бросает взгляд на Карлоса, который, весь в крошках от бублика, размазывает его остатки по дорогому персидскому ковру. — Хм, ну так вот, — продолжает Рут, — тут она начинает рассказывать о своем сыне Ниле, которого хотела бы видеть счастливым, особенно с женщиной, любящей детей.
