Юрий Козлов - sВОбоДА
— Нет пророка в своем отечестве, — сказала Аврелия. — Жертва, не важно, отдельный ли человек, целая страна, или все человечество, всегда игнорирует предупреждение, воспринимает его, как шутку. Сейчас на эту тему устраивают ток-шоу: «Что вы будете делать, когда настанет конец света?» Молодые участники собираются заняться сексом, механизаторы в Рязанской области надеются успеть выпить, а одна тетка сказала, что убьет своего мужа. Ничего изменить нельзя. Это «три кита» конспирологии. Не сомневаюсь, что булочнику никто не поверил. Меня интересует другое: отрицал ли он свое авторство?
— Разве это важно? — удивился Святослав Игоревич. — Ведь все сбылось.
— Для истории — не столь важно, — согласилась Аврелия, — а вот для хозяина типографии, наборщиков, печатников и корректоров очень даже важно. Я выступаю, — обворожительно улыбнулась, — от имени «малых сих», тех, кого используют — ради светлого будущего — втемную, но кто живет и умирает в настоящем.
— Выбирая между королем и «плугом свободы», они выбрали деньги, — возразил Святослав Игоревич. — Разве их использовали втемную?
— С ними всего лишь расплатились за работу, — пожала плечами Аврелия. — Они не выбирали между королем и «плугом свободы». Знаете в чем отличие будущего и прошлого от настоящего? В будущем и прошлом, как в саване, нет карманов. В одном случае их еще не пришили, в другом — они уже истлели. Хотя, конечно, есть исключения — не найденные клады. Но они погоды не делают. Настоящее живет деньгами. Это кровь, которая бежит по его жилам, воздух, которым оно дышит. Разве могли те люди знать, что деньги, которые им заплатили, обернутся через двадцать три года «плугом свободы»? — поманила рукой официанта. — Вы слишком многого хотите от людей, Святослав Игоревич. Мало кто способен отказаться от денег в настоящем во имя неизвестного будущего.
— Деньги имеют странное свойство материализоваться в то, за что их платят, а также в то, чего люди хотят, но молчат, — принял из рук официанта тяжелое в тисненой коже меню Святослав Игоревич. Со стороны могло показаться, что это серьезное букинистическое издание, например, том Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона конца позапрошлого века. — Тетка в ток-шоу — исключение из правила. Деньги — универсальное средство исполнения тайных желаний общества. Когда король бежал из Франции, на границе карету задержал для осмотра таможенник. Король сунул ему через окно кошелек с золотыми монетами. На монетах был его профиль. Таможенник опознал короля и вызвал стражу. Деньги с изображением короля могли спасти жизнь короля, но не спасли, потому что люди хотели его смерти. Таможенник не взял кошелек, хотя мог. С семейством Романовых, — вернул официанту «букинистическое» меню Святослав Игоревич, — в восемнадцатом году произошло то же самое. Сколько бы ни было заплачено за их спасение, их бы все равно убили.
Он заказал минеральную воду, козью брынзу и… зелень.
— Я готова диалектически развить вашу теорию в духе единства и борьбы противоположностей, — задумчиво посмотрела в окно Аврелия. — Почему-то считается, что это территория марксизма, но ведь первыми об этом сказали древние греки…
Ресторан находился на последнем этаже новомодного торгово-развлекательного комплекса. Лохматые кисти весенних грозовых туч закрашивали небо черным, как ошибки прошлого — сегодняшний день. Ближайшее будущее обещало сильный дождь. Хорошо, если не с градом, рассеянно подумала Аврелия.
— В определенных случаях, — продолжила она, — ничего нельзя сделать за любые деньги. Людовика Шестнадцатого и Николая Романова спасти было невозможно. Согласна. Но тогда в других случаях, точнее, в невидимых рамках невидимой воли общества, за малые деньги кого угодно можно убить практически даром? Неужели невидимая воля общества и есть тот самый вечный двигатель, который все двигает и которому не надо платить? Тогда как насилие над невидимой волей — вечный тормоз?
— Вы забыли про тридцать сребреников, — заметил Святослав Игоревич. — Это еще одно, пожалуй, самое противоречивое измерение денег. Оно, однако, не отменяет ни вечного тормоза, ни вечного двигателя. Хотя в одних случаях тормозит сильнее вечного тормоза, в других — двигает сильнее вечного двигателя.
— Какое счастье, что мы не хотим ничьей смерти, никого не предаем, а идем себе по графику. Где надо тормозим, где надо ускоряемся, но исключительно по правилам. — Аврелия извлекла из портфеля папку с контрактом, размашисто расписалась на последней странице, лязгнула автоматической в пластиковом корпусе печатью. — Наши помыслы чисты как… водяной дым. Мы хотим сделать Россию и ее народ чище. В отличие от булочника из Перпиньяна, продажных типографов, революционных таможенников и евангельского Иуды, мы играем «в светлую». Кстати, а какого он цвета, этот водяной дым? Почему-то мне кажется, что он невидим, как воля общества, она же… Божий Промысел?
Аврелия, наконец, поняла, что именно беспокоило ее в контракте: он был чист, как «водяной дым», безупречен, прост и логичен, как любимая бывшим президентом композиция группы «Deep purple» «Smoke on the water». Под этим самым «smoke» отсутствовали подводные камни. Налоговым, таможенным и прочим проверяющим органам было абсолютно не к чему придраться. Хотя, конечно, это вовсе не являлось для них непреодолимой преградой. Таможенники (особенно российские) со времени французской революции сильно изменились не в лучшую сторону. Если они и выражали невысказанную волю общества, то она легко умещалась в два слова: «Воруют все!» Будь на месте революционного французского современный российский таможенник, он бы схватил кошелек и пропустил карету с королем. А может, сначала схватил кошелек, а потом — сдал короля страже, а сам бы уехал домой в королевской карете…
Неужели, тревожно поискала глазами зеркало Аврелия, моя молодость и красота испарятся на острове, как… «smoke on the water»? Тогда пропади он пропадом — «чистый город» с «чистыми людьми»! Тангейзер, не важно «М» или «Ж», может засунуть цветущий посох себе в задницу! Мне плевать на короля! Пусть «плуг свободы» перепашет всю землю! Мои неправедные деньги должны приносить мне радость! Или я выхожу из игры!
Но нет, перевела дух Аврелия, внимательно рассмотрев себя в дальнем темном зеркале за стойкой бара. Молодость пока клубилась в ней, как дым БТ — без трения о проживаемую жизнь, или, говоря по-простому, предстоящую старость. Двадцать четыре года, не больше, определило Аврелии великодушное темное зеркало за стойкой бара.
Хотя ресторанные зеркала всегда лгали. Даже самые непристойные — пузатые, плешивые, с клыкастыми кабаньими мордами посетители выглядели в них интеллигентными подтянутыми бодряками с легким налетом мачизма. Они должны были радоваться жизни. А как можно радоваться жизни в ресторане? Есть, пить и еще раз пить!
Вдоволь насмотревшись на себя в правдивое зеркало, нормальный человек отправлялся не с дамой в ресторан, а — на кухню пить водку. Предварительно харкнув в это самое зеркало. Но все домашние зеркала были «прикормлены» изображением хозяев, а потому тоже льстили им, исправляя очевидные недостатки. Неужели, покосилась на Святослава Игоревича Аврелия, он хочет отнять у меня юность и красоту?
— Мне нравится ваша позиция, — Святослав Игоревич вызвал по телефону водителя, телохранителя или помощника.
Бессловесный молодой человек с тренированным в костюмной упаковке телом и незапоминающимся лицом обретался где-то неподалеку, потому что появился практически мгновенно. Святослав Игоревич отдал ему папку с экземплярами контракта.
— Сегодня, — повернулся к Аврелии, — его завизирует наша юридическая служба, завтра подпишет президент компании, послезавтра деньги будут перечислены на указанные счета. — О, я знаю, знаю, — Святослав Игоревич с неискренним восхищением приветствовал официанта, приступившего к манипуляциям с тарелками, ножами, вилками, хрустальными бутылочками со светлым и темным оливковым и тыквенным маслом, — где растет такая зелень и где делают такую брынзу! — Он назвал островок в Эгейском море, где среди грядок с зеленью и бодливых коз обитала нимфа по имени Укропчик.
Это меняло дело.
Аврелия не была готова обсуждать со Святославом Игоревичем эту свою (какую по счету?), укрытую среди скал и моря жизнь. Ей нравилось гостить на вилле Укропчика, загорать на примыкающем к вилле, высунутом в море крохотном песчаном языке пляжа. Она приезжала на островок белая, как брынза, а уезжала золотая, как копченый сыр, который, кстати, Укропчик тоже поставляла в этот ресторан. Ее подруга увлекалась не только огородничеством, но и фотографией, рисунком. На соседнем — по местным понятиям большом — острове заросший седой бородой по самые глаза грек держал что-то вроде галереи, где Укропчик выставляла свои акварели и фотографии.
