Н. Денисов - В чистом поле: очерки, рассказы, стихи
Что-то еще говорить не хотелось. Мерзость и сволочизм «собеседования» били через край.
Успокоилось, улеглось, покатилось дальше – в демократию.
Улеглись страсти и по переселению Союза на новое место.
Но от нас почти целиком отпал Север, северяне (Югра и Ямал) создали с центром в Ханты-Мансийске свою суверенную писательскую организацию. Возглавил её Андрей Тарханов.
Северная и южная организации СП невольно впали в «созидательный» раж, соревнуюсь в количественном составе. Как тогда мы говорили, «принимали в члены СП пачками». Шумский приурочивал прием к областному семинару молодых, на повестку дня «выставлялось» порой до восьми кандидатов в Союз одновременно. «Никогда такого не было ни при Лагунове, ни при Шермане!» – говорил я Сереже. – Если так дела будешь вести, скоро и Шарик сторожа Тамары станет членом Союза писателей России… А давай и Шарика примем!»
В ту пору и Москва, её приемная коллегия СП, ослабила тормоза строгости, о чем то и дело била в колокола «Литературная Россия», предлагая рогатки на пути недостойных. Опубликовал и я там свою статью под хлестким и беспощадным заголовком: «Секретарь в законе».
Будируя, говоря казенным языком, эту тему, отбивала склянки и «Тюмень литературная», местная профсоюзная газета «Позиция» (редактор Ю.И. Крюков) вступала в разговор. В ответ Шумский издал указ, который лишил «ТЛ» права пользоваться в «деревяшке» телефонной связью. Тем самым он положил начало серьезной «войне» меж нами, также ближайшим его окружением из новообращенных, готовых разорвать нас с техническим секретарем «ТЛ» Григоровым, как Тузик хозяйственную сумку. Приходящая нам почта валялась в непочтенных местах, обнаруживалась вскрытой, порой и выброшенной в мусорный угол.
«Тюмень литературная» занимала комнатку напротив каминной, где к трем часам пополудни ежедневно вспыхивало дружеское «чаепитие». К пяти предвечерним часам оттуда, с «чаепития», неслись возбужденные голоса, крики, а к шести – подкатывал срок шумных разборок, а порой и серьезных потасовок.
О гостинице, о сауне, о каретном сарае и о других маниловских прожектах речи уже не звучали. Какие «сауны»! Сережа, отремонтировав дом на «нефтяные деньги» (тут ему – хвала!), в дальнейшем со своими сподвижниками не удосужился возвести хотя б приличный гальюн-сортир. Литературная и других званий братия, подобно южно-американским индейцам, по нужде бегала в дальнее, унаследованное от прежних коммунальных жильцов, дворовое заведение с гнилыми, чрезвычайно опасными досками пола и при выгребной яме, по теплу зело шибающей ароматами. Великой отваги стоило добежать туда с подскоками в злой мороз, побыть какое-то время, заплатив за это здоровьем, а, может быть, впоследствии, и молодой жизнью.
Зато в могучем сейфе бухгалтера всегда находились денежки на «чай», предназначенные по смете расходов на «устное рецензирование» рукописей, поступающих в организацию.
Терпение наше закончилось, когда «оттуда» явился стихотворец, недавно откинувшийся от «хозяина», и предложил мне «покурить травки». «Рецензенты» подослали?! Дела-а…«А ну дуй отсюда!» – ответил. А Григорову сказал: «Больше, Петр Тарасович, здесь нам делать нечего, будем работать дома!»
А дома – открытка от Сережи. Извещалось, что согласно «решению собрания писателей» (в каком закрытом подвале таковое прошло?!) я исключен из состава Бюро организации. Еще Сережа оповестил, что ежели я не прекращу «подрывать его авторитет», он подаст на меня в суд! Во, куда завернуло борца с кротами и хомяками!
Комнату нашу занял вернувшийся из «апреля» Васильев, быстро нашел общий язык с Шумским, тот ввел его в Бюро и в пожарном порядке оформил документы на звание заслуженного работника культуры РФ.
Васильев приехал из Омска в начале 60-х автором небольшой книжицы стихов и первое время сидел на семинарах молодых за почетным председательским местом. Постепенно мы, его «ученики», становились членами СП, а Анатолий Иванович, обретая звезды на погонах военного медработника, а занимался он на военной кафедре мединститута исследованием «боевых отравляющих веществ», все тоскливей козырял нам, заходя временами в писательскую организацию. Прокозырял «шестидесятник» до 1988 года, получив членский билет СП, как отмечено выше, с четвертой попытки. Не за стихи. На этом пространстве он успеха не явил. Обратился к прозе о декабристах. Написал о Кюхельбекере. И тоже вначале не помогло с приемом в СП. Причина – малый художественный уровень!? А, возможно, «смущали» идеологические метания Васильева: от красного флага – «лейтенанты целуют знамена», прославления омских мадьяр-интернационалистов, а в перестройку – дрейф к «белым одеждам» офицерства и «благородного» адмирала Колчака.
Адмирал, конечно, был способным морским командиром, известным полярным исследователем. Но – судьба: в гражданскую стал кровавым карателем сибирского крестьянства, сотнями, тысячами загонял его в братские могилы, вешал на телеграфных столбах. Таким он, Верховный правитель России, больше запомнился русскому народу. Впрочем, и предан был на погибель своими же союзниками-соратниками.
«Гаспада, гас-па-да! Выпьем за адмирала Александра Васильевича Колчака!» – по-гусарски вздергивая локоток, вздымают тосты нынешние поклонники «благородного» адмирала, знавшего еще толк в любви, в игре на гитаре и в исполнении душещипательных романсов. На кровавом фоне расстрелов, виселиц, порки шомполами…
Это к слову.
И все ж за прозу о декабристах Васильев, наконец, был принят в СП.
Но вот, к сведению читателей, несколько современных строк о противостоянии декабристов. Известно: их бунт 1825 года подавили. А победи заговорщики-масоны, что бы произошло тогда в России? «Победители первым делом вырезали бы всю до единого человека царскую семью, всех царских родственников, включая самых дальних, – пишет в своей повести «Московский златоуст» Александр Сегень. – Декабристы были даже не предтечами большевиков, они были предтечами нацистов. Двум миллионам евреев грозило поголовное выселение в Палестину, которая была в составе Оттоманской империи, где евреям грозило полное истребление… Та же участь ждала татар, которым запрещалось бы сначала традиционное многоженство, а в дальнейшем и исполнение других мусульманских традиций. Финнам вменялось учить русский язык, а на своем разговаривать только дома… Люди второстепенные, посредственные, не нашедшие применения в государственной службе, чаще всего по недостатку талантов и устремлений к ней, декабристы шли в масонские ложи, а через ложи дальше в революцию… О том, что они собою представляли на самом деле, красноречиво свидетельствует их жизнь в Сибири, где самым ужасным было отсутствие развлечений. Вероятно, духовной жизнью в их среде и считались всевозможные развлечения…»
Таковы нынче трезвые суждения о бунтовщиках дворянах. А наш пропагандист «светочей свобод» А.И. Васильев писал о них, как и большевистские адепты декабризма, в прекраснодушных тонах.
О ТАЛе. Тут хоть «повестуху» сочиняй. Постараюсь – короче.
С отъездом Крылова на свою родину в Благовещенск, где он умер от инсульта, о ТАЛе забыли. Но – не все, однако. Печать ассоциации хранил – на всякий случай! – директор областной библиотеки, то ж сочинитель, Анатолий Марласов. И «случай», спустя энный срок, возник. В библиотечной подвальной бане-сауне приватно сошлись три хлопца – Марласов, Мищенко и свежепринятый в СП Саша Кравцов. Там, на полке в парной, и произошло «помазание» Кравцова на президентство в ТАЛе. Информацию, без упоминания сауны, довели до широкой и узкой общественности. Ладно. Хотя потребность в издательской структуре ТАЛ давно уж отпала: куда ни кинь взор в Тюмени и в окрестности, всюду – частные издательства и типографии с набором техники. Плати деньги, напечатают хоть чёрта!
Несколько замет о новоиспеченном. Раньше Саша Кравцов скромно посещал литобъединение, которым я руководил. Писал он зарисовки, живописные рассказики о своих путях-дорогах наблюдательного топографа. Я публиковал их в «Тюмени литературной». Мы ладили. Был он скромен, сдержан. В одежде аккуратен, коротко подстрижен, хорошо побрит, при галстуке. Глядел с прищуром, наклонив круглую головку, как любопытный петушок. В размахе перестроечных дел явил он предпринимательскую жилку. Создал посредническую фирму (по поставкам чего-то!), потекли в карман хорошие суммы, но недолго. Уехал однажды в командировку, а приехал уже не хозяином прибыльного дела. Свои же, братаны-фирмачи, дальше порога не пустили: «Всё! Мы хозяева! Гуляй, Шура…»
Вернулся в свою топографическую контору-экспедицию. Успокоился. Работал по специальности. Издал небольшую книжку прежних своих зарисовок. Попросил у меня и у Тоболкина рекомендации для вступления в Союз писателей. Сказал при этом: «Вы в Тюмени примите меня в СП, а за Москву не беспокойтесь, там у меня всё схвачено, утвердят!» Мы подивились столь редкостному заявлению-откровению. Но так и вышло: получил он членские «корочки» – без проблем. Приспело и банное президентство. И молодой коллега наш Александр Борисович Кравцов стал вдруг (направо и налево), под покровительством деловых друганов-свердловчан, именовать себя… «шефом тюменских писателей».
