Лев Правдин - Море ясности
— Конец жизни.
— Под метелку?
— Разделили. Им деньги, мне подписку о невыезде.
Капитон сел к столу и, мотая жирной головой, мутным голосом простонал:
— Ох, Васька, попадись он мне… ноги выдерну!
Володя, стоя около двери, сказал:
— Ну да, как же!
Но никто даже не посмотрел в его сторону. Ни дядя, ни Капитон. Они сидели по сторонам большого стола, похожие на двух друзей, которые случайно встретились в пивной и уже здорово нализались по этому поводу. Между ними на столе — совсем как в пивной — находилась пальма. Она стояла так лихо накренившись в своей кадушке, словно и ей перепало ради этой незабвенной встречи.
А из угла над ними склонился темнолицый бог. Он хмуро, как официант, которому надоели пьянчужки, смотрел на друзей и, подняв два пальца, как бы сердито спрашивал:
— Еще пару, что ли?
Подошла тетка, всхлипнула и, взявши пальму за ствол, придала ей правильное положение.
— Дура, — гукнул дядя, — сама им деньги подсунула. Погоди, нечистый твой дух!
Тетка, истово глядя на грозного бога, словно это он, а не дядя, пригрозил ей, проворно закрестилась и зашепелявила:
— Да господи же! Да я-то что? Васька все, Васька — нехристь. Он милицию привел. Господи-и…
— У-ух, попадись он мне! — замотал башкой Капитон.
Володя снова сказал:
— Как же!
И опять никто ничего не ответил, словно им не хотелось даже разговаривать с ним. Володя обиделся, да и устал от всех этих переживаний, которые свалились на него в один вечер. Пожалуй, этого очень много для одного человека. Вот именно для одного, для одинокого.
Он открыл дверь и вышел.
В темной прихожей, слабо освещенной мутными расплывчатыми пятнами радуги, ему стало очень жалко себя — всеми покинутого человека. Ваоныч, наверное, все еще не пришел, Еления спит в своей комнате. Спит, наверное, вполглаза, как Змей-Горыныч, стережет свое добро. И томится там за тремя замками лебеденочек, заколдованный злой силой, ждет, кто его выручит.
ОТКРЫТИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
А утром, когда Володя еще лежал в постели, он услыхал в первой комнате распевный голос Елены Карповны. Она говорила тетке:
— Ваших дел я не касаюсь, и вы куда не надо не лезьте. Ты тут прибери, ишь нагадили деньгами своими. Молчи, божья лампадка. Я в доме не хозяйка, а ты и подавно. И еще запомни: Капитона и на порог не пускать. Я ему и сама скажу.
Вспомнив Змея-Горыныча, стерегущего несметные свои сокровища, Володя подумал, что и он, кажется, попал в число этих сокровищ и что теперь его тоже собираются стеречь.
И тут явился перед ним сам Змей-Горыныч в своем сером холстинковом платье с красивой самодельной набойкой и трубным голосом подтвердил Володины опасения:
— Встаешь, Володимир? Ну, будь здоров.
— Здрасьте, — поежился Володя под одеялом.
Разглядывая фонарь, прорубленный в потолке, она приказала:
— Как соберешься в школу, ко мне зайдешь.
— Зачем?
Она не ответила на его вопрос, но снова приказала:
— И каждый день так будет. Пока мать не вернется. Понял?
Володя ничего не понял, но сделал все, как она велела. Перед тем как идти в школу, он постучал в ее дверь. Просто ему было интересно — зачем. Это он так внушал себе, будто ему интересно. А уж какой тут интерес, когда ничего не понимаешь, что делается вокруг.
Елена Карповна строго осмотрела его со всех сторон, как вещь, которую она только что купила. Володя так и подумал, что сейчас она стряхнет с него последние пылинки и запрет в темную комнату. Он немного струхнул, а она строго проговорила:
— Вечером, как уроки выучишь, зайдешь: я проверю. Куда пойти захочешь, мне доложишься. Понял?
— Понял, — хмуро ответил Володя.
Вот он и попался, да так, что не вырвешься и даже «е охнешь. И вчера, когда он ложился спать, и сегодня все ему казалось, что он очень одинок, беззащитен и никому до него нет никакого дела.
Никому, кроме грозной Елении. Он так и не понял, что она вчера говорила о какой-то ответственности перед ним? Почему она вдруг начала заботиться о нем, когда раньше даже и не глядела в его сторону?
И вдруг Тая ответила на все его вопросы. Утром она, пританцовывая от нетерпения, ожидала на крыльце, когда выйдет Володя. Едва он показался, она замахала ему рукавичкой и зашептала, оглядываясь на дверь:
— Ой, что я узнала, Вовка! Что узнала!.. Идем скорее, здесь нельзя говорить.
Она схватила его за руку и потащила на улицу. Едва за ними со звоном захлопнулась калитка, как она огорошила его первым открытием:
— Вовка, она тебя боится!
— Кто, Еления?
— Ну да. Все говорят. И я сама вчера заметила. Когда ты крикнул на них, чтобы замолчали, все так пришипились, примолкли. А она как испугалась!
Это верно. Володя и сам заметил, что Елена Карповна испугалась больше всех. Он только не мог понять, почему.
— А знаешь почему? — спросила Тая, заглядывая в его глаза. — Знаешь?
— Нет.
— Ты слушай, слушай. Вот ты вчера ушел от нас, а папка и говорит Капитону «Еления, говорит, боится, как бы с квартиры не согнали». Понимаешь?
— А кто ее сгонит?
— Как кто? Да ты же! Дом-то ведь твой, ты наследник. Вот она и начала тебя приласкивать.
— Ого! Она так приласкает, хоть из дома беги…
— Слушай-слушай: а самое главное, она боится, что ты отберешь у нее дедушкино подарение.
— А что он ей подарил?
— Не знаю. И никто не знает. А вчера говорили, что дедушка твой перед смертью отдал ей на хранение все свои вещи. Кто говорит — отдал, кто говорит — она сама взяла. Только вещи все очень прекрасные. Очень дорогие.
— Какие вещи? — снова спросил Володя.
— Наверное, золотые или из драгоценных камней. Он их все сам сделал. А она все в темную комнату под замок.
Вот сколько наговорила. И поди разберись, где тут правда, где выдумка. Вчера Володя ничего этого и слушать бы не стал, ну, а сегодня так просто не отмахнешься.
Тая посоветовала:
— Ты не переживай.
— Очень надо.
— Где-то наш Васька?
А в самом деле: где же наш Васька?
— Он в надежном месте, — важно сказал Володя, хотя сам и понятия не имел, что это за место.
— В милиции?
Володя промолчал, но на школьном крыльце их встретил мальчик, очень похожий на Ваську, такой же рыжий, в такой же лохматой шубейке, но вместе с тем и не очень похожий. Настоящий Васька никогда не был так чисто умыт, так гладко причесан, а из всех прорех шубейки у настоящего Васьки всегда тянулась серая вата.
И все-таки это был Васька, только какой-то очень чистый, причесанный и обалдевший от переживаний.
— Ребята, — встревоженно зашептал он, — что я вам расскажу! Не поверите… Я теперь у Марии Николаевны живу! Она меня сама купала! В ванне!
Новость поразила Володино воображение не меньше, чем сообщение о полете на Луну первой ракеты. Это было такое открытие, что Володя даже подумал, не врет ли Васька. Разве можно представить себе, как самая строгая учительница, которой даже родители побаиваются, купает в ванне самого последнего ученика.
— Рассказывай, Васька, рассказывай, — торопила Тая и трясла своими косичками.
Они забежали в раздевалку, и там под лестницей, около бачка с водой, Васька и рассказал все, как было.
Вчера вечером, выбежав из Володиного дома, Васька кинулся в милицию искать спасения от беспощадного отцовского гнева. А там уже сидела Мария Николаевна. От своей матери — Павлушкиной бабушки — она узнала, что один из ее учеников арестован.
— Рыжий такой, лохматый…
— Васька, — сразу поняла Мария Николаевна.
Она явилась в милицию и потребовала, чтобы ей объяснили, за что арестован ее ученик. Василий Андреевич начал было ей рассказывать, но тут явился сам Васька, и все само объяснилось.
Учительница подумала, как будто решала в уме трудную задачу, и нерешительно, совсем как ученица у доски, сказала:
— Я, пожалуй, возьму его к себе.
И Василий Андреевич по-учительски одобрил:
— Это очень правильное решение.
Павлик встретил Ваську, как старого знакомого, и его с трудом удалось загнать в постель. Его отец, в зеленой пижаме, заглянул в спальню и зверским голосом прошипел;
— Ты, беглец, лучше спи. А то всыплю.
Васька подумал, что сейчас будет порка, но Павлик, зная, что ничего такого не будет, очень обрадовался:
— Папа, всыпь… ну, немножко.
Мария Николаевна выглянула из ванной и строго крикнула:
— Виктор, прекрати игру, а то он всю ночь не уснет!
Она ходила по квартире в новом голубом халате и всеми командовала. В ванной шумела вода. Павлушкина бабушка шила, сидя на диване, а Васька молча посматривал на всех и замирал от переживаний.
Потом его мыли в горячей воде, потом кормили, потом укладывали спать на раскладушке. Засыпая, он слыхал, как на кухне решали его судьбу.
