Руслан Белов - Встретимся через 500 лет!
– Какой может быть выход, если везде абсолютный ноль?.. – поежился Пуаро.
– Неужели вы все забыли? Мы нашли выход!
– И куда он ведет? В тартарары?
– Нет, в прошлое, в том числе в прошлое. Продолжая двигаться в будущее, ведь оставшиеся восемь миллиардов семьсот тридцать пять миллионов с сантимами лет – не пустяк, мы освоили прошедшее время вплоть до Мелового периода[58], глубже атмосфера для человека не подходит, да и динозавры в соседях не сахар.
– Послушайте, а разве конец будущего не есть также конец и прошлого? – спросил Пуаро.
– Вовсе нет. Представьте, что мы с вами живем в двухмерном пространстве, то есть у нас есть лишь длина и ширина. И они грозят исчезнуть. Узнав об этом, мы просто поднатужимся, все вместе поднатужимся и встанем на ноги, то есть приобретем высоту. Иными словами, мы возьмем плоскость, наше обиталище, и свернем ее в замкнутую фигуру с совершенно иными свойствами. Таким же образом человечество встанет над нашим трехмерным миром, умеющим существовать лишь в одном направлении, лишь от прошлого к будущему.
– Вы сказали «встанет»? Перед этим вы говорили, что мы уже освоили прошлое?
– Мы иногда путаем времена, – вставил Пелкастер. – Когда живешь в прошлом, это бывает.
– Вообще-то, мне надо было сказать «встает», ибо повозки наши все еще движутся по физическим прериям четвертого измерения, – сказал Эйнштейн, принявшись покрывать формулами страницы своего блокнота.
Обмозговав услышанное, Пуаро спросил Пелкастера:
– И что, я также смогу жить везде, где захочу?
– Конечно. Надо лишь поверить. Стать самим собой. И, само собой, разумеется, развить воображение. В мире с четырьмя измерениями оно играет важнейшую роль.
– Это ваше заявление превращает все в шутку…
– Отнюдь. Воображение ведь есть способ проникновения в неизведанное или недоступное, не так ли?
– А! Понимаю. Вы хотите сказать, что вневременным существам не нужно лезть в машины времени, но достаточно вообразить?
– Совершенно верно.
– Я видел фильм, в котором люди перемещаются в пространстве таким образом. Это был фантастический фильм, русский, кажется.
– Все когда-то было фантастикой, даже колесо. Вы попробуйте повоображать как-нибудь на досуге. Но имейте в виду, что надо иметь ясное представление о месте, в которое хотите попасть. И знать, что некоторых областях прошлого метеорологическая обстановка весьма неблагоприятна в связи с постоянным падением метеоритов.
– Хорошо, попробую, – кивнул Пуаро, думая, что к динозаврам его вряд ли потянет, разве что ко двору короля Артура.
– Обязательно попробуйте.
– Но, уважаемый Пелкастер, если все это так, как вы говорите, если кругом полно людей из будущего, то почему я никогда их не видел? Ну, кроме вас, разумеется?
– Дело в том, что во времени множество куда более приятных мест, чем это.
– Чем это?
– Да. Во времени множество куда более приятных мест, чем Эльсинор да и вся эта планета в целом.
– Почему же вы здесь тогда?
– Я здесь по обязанности, – кротко сказал Пелкастер. – Видите ли, я – миссионер здесь…
– А вы? – посмотрел Пуаро пытливо на Эйнштейна, закончившего писать.
– В смирительной рубашке лучше думается, – подмигнул тот. И показал язык, став весьма похожим на своего однофамильца.
– Я вижу, у вас испортилось настроение? – участливо посмотрел Пелкастер.
– Да, мой друг, испортилось…
– И почему же?
– Вы сказали, что Эркюль Пуаро находится сейчас не в самом приятном месте…
– Ну, это фигура речи. Да, в Эльсиноре маловато людей из будущего, но зато много из прошлого. Я бы сказал, что Эльсинор это дорожная гостиница на пути из прошлого в будущее.
– Эльсинор это дорожная гостиница на пути из прошлого в будущее? – удивленно повторил Пуаро.
– Совершенно верно, – осклабился Эйнштейн.
– Погодите, погодите! Вы хотите сказать, что наши Наполеон Бонапарт, герцог Отрантский, Антуан де Сент-Экзюпери и вы, Альберт Эйнштейн, настоящие?
– Да, мы настоящие, – не обиделся великий физик. – Мы есть настоящие, и Эльсинор – это настоящая дорожная гостиница, в которой останавливаются на пути в будущее.
– Ну, все мы на пути в будущее. Лишь смерть останавливает это движение.
– Это не совсем так, – возразил Пелкастер.
– Что не совсем так?
– Что смерть останавливает движение в будущее. И что мы настоящие на сто процентов.
Пуаро почувствовал: еще немного такой беседы, и мозги у него вышибет вон. Тем не менее, он продолжал спрашивать:
– Вы не настоящие на все сто?..
– Да. Потому что, к примеру, в Наполеоне Бонапарте лишь душа и память настоящие. А тело его принадлежит, извините, принадлежало обычному человеку, лишившемуся в результате психического заболевания души и памяти… В принципе, можно сказать, что такие люди – лишившиеся души и памяти – есть в нашей дорожной гостинице своеобразные номера, занятые душами или квинтэссенцией перечисленных вами персон.
– Извините, – сказал Пуаро, вставая с блуждающей улыбкой. – Я должен идти. У меня что-то с головой. Похоже, кто-то ее для себя освобождает.
Зная о способности Пелкастера с его дружком Эйнштейном доводить любого человека до тихого умопомешательства, Гастингс не уходил далеко. Он подхватил Пуаро за локоть в дверях большой гостиной и повел его на свежий воздух, увещевая, что в знакомствах в этом доме надо быть осторожнее.
18. Он ее прибил
Весь оставшийся день они попеременно и вместе прохаживались в виду «Дома с Приведениями», беседуя, в том числе, и о физическом конце света и людях-номерах, а вечером, едва стемнело, проникли через черный вход на второй его этаж. В фойе корпуса Гастингс взошел первым – Пуаро недолюбливал непознанные явления, особенно в темное время суток, и потому не спешил. Осмотревшись, капитан подошел к двустворчатой двери гостиной 3-го номера, открыл да и застыл на пороге чуть ли не с поднятой ногой.
– Что там, Гастингс? Почему вы застыли, как изваяние? – зашептал сзади Пуаро. Лицо его тревожно желтело в свету маломощной лампы.
– Посмотрите сами, – сипом ответил капитан, сглотнув слюну. – Он… он прибил ее к столешнице… И кот ее ест.
Пуаро осторожно ступая, поднялся, по совету серых клеток включил верхний свет, посмотрел, став на цыпочки, через плечо Гастингса.
Пятую жертву Джек Потрошитель распял плотницкими гвоздями. Она, лишенная одежды, изрисованная разноцветными фломастерами, лежала с распростертыми крестом руками в густеющем красном месиве, пролившемся на стол из разверстого туловища. Месиво это, в момент казни стекавшее на пол тяжелыми тяжами, застыло кровавыми сосульками. Лицо несчастной прикрывала алая шляпка.
Замахнувшись на черного кота, самозабвенно лизавшего кровь – тот опрометью вылетел из гостиной, заставив Пуаро отшатнуться, – Гастингс шагнул к столу, поднял шляпку. На него посмотрела цифра «0», жирно выведенная черным фломастером на лбу жертвы, а потом уже – пустые глазницы. Сами глаза, отчаянно голубые, аккуратно вынутые, лежали у правого плеча бедняжки. Артуру, захотелось вставить их на место, он даже потянулся к ним, но голос Пуаро его остановил:
– Не надо ничего трогать, Гастингс, умоляю, – зашептал он. – Вы знаете, чья эта кукла?
– Это кукла Люсьен, нашей Красной шапочки.
– А почему на лбу у нее «ноль» не «единица»?! – на лбу Пуаро выступала испарина – на втором этаже «Дома с Приведениями» было душно.
– Видимо, «единицу» вы с вами прохлопали, – прошептал в ответ Гастингс.
– Прохлопали?
– Да. Боюсь, спустившись вниз, мы увидим эту цифру. В худшем случае – на лбу выпотрошенной мадам Пелльтан. В лучшем – на ее лобке, несомненно, способном лишить самообладания, любого мужчину.
– Исключено, Гастингс. Поднимаясь по лестнице, я расслышал, как мадам Пелльтан прокричала дочери из своей спальни: – Спокойной ночи, доченька. – А та ответила из своей комнатки: – Спокойной ночи, маменька.
– Я ничего не слышал…
– Вы в это время, совершенно отключившись, пялились на куклу. Мы спустимся к ним, но после того, как закончим здесь. Нам следует найти банку из-под этой ужасной краски – на ней должны были остаться отпечатки пальцев, и письмо. Я уверен, Потрошитель нам его оставил.
– Мне кажется, это не краска, Эркюль, – лизнул капитан указательный палец, предварительно коснувшись им густого озерца, заполнявшего выпотрошенный торс куклы, – это нечто съедобное животного происхождения… И это кажется мне вкусным.
– Нечто вкусное животного происхождения? – недоуменно посмотрел Пуаро.
– Да уж поверьте. Это кровь… – сглотнул Гастингс слюну. – Я чую… Кровь, которую принесли сюда в ведре. Вон оно, в углу.
В дальнем углу комнаты в луже затвердевшей красной жидкости действительно стояло ведро.
– Кровь? – брезгуя, калькировал Пуаро действия Гастингса, то есть лизнул палец, смоченный кровью. – Да, вероятно, вы правы… Если бы это была краска, мы бы почувствовали ее химический запах.
