Горан Петрович - Книга с местом для свиданий
ШЕСТОЕ ЧТЕНИЕ
В котором рассматривается
интерьер
и вопрос о том,
можно ли убежать от языка,
а также говорится
о сходстве между женской расщелиной
и книгой,
о том, действительно ли любая книга,
где бы она ни находилась,
в сущности, лежит возле Великого пути;
о том, как на расстоянии
поставить или исключить диагноз
«бронхит»;
о том, можно ли
одновременно
быть в квартире и за ее пределами,
и, наконец,
куда бы ускакал князь
с постамента своего памятника.
49
Начиная со среды и по пятницу включительно, Адам Лозанич один раз ненадолго повидался с работодателями и несколько раз с кухаркой Златаной. Загадочная пара осталась довольна надписью на фронтоне, женщина отвела молодого человека на первый этаж дома, указала, что именно ему здесь предстоит сделать, и, сославшись на занятость, снова исчезла вместе с мужем. Не выходя наружу до поздних вечерних часов, не встречая ни обремененных тенью Стонов, ни профессора Тиосавлевича, ни девушки, не обращая внимания ни на своего шумного соседа за одной стеной, ни на плачущих детей за другой, студент три дня провел в здании виллы, согнувшись над переплетенной в сафьян книгой, покусывая кончик карандаша и время от времени, как в бреду, хватаясь за орфографический словарь или какой-нибудь из томов словаря издания «Матицы српской», и лишь однажды оторвался от чтения, когда позвонил Кусмук, заботливо осведомившийся, сумел ли он побороть простуду. Правда, ему не удавалось избавиться от постоянного неприятного чувства, что кто-то за ним следит, и стоило ему резко вернуться на одну-две страницы назад, как начинало казаться, что он распознает по-военному коротко подстриженного Покимицу, лицо которого выражало иногда просто презрение, а иногда и несомненную ненависть. На кухню заходить было бессмысленно, там он всегда заставал лишь старательную кухарку, занятую изучением рецептов, «подбрасыванием» собственных компонентов и приготовлением еды. Как он ни старался, старушка ничего не слышала и, соответственно, не понимала, отвечая ему так, что из ответов он смог уразуметь лишь то, что для проверки свежести дрожжей следует отщипнуть от брикета одну крошку и бросить ее в воду, и если она останется плавать на поверхности, то «тогдашеньки дрожжи можно использовать!». И не более. Златана могла говорить только о кулинарии. Ко всему остальному она была глуха или же мудро делала вид, что не слышит.
После нескольких попыток Адам от нее отстал. Он только глотал кусок-другой приготовленных кухаркой деликатесов, несколько ложек супа с домашней лапшой, сгрызал ванильный крендель или выпивал чай и возвращался к работе, стремясь как можно скорее закончить ее и заняться поисками читательницы, от которой исходил нежный аромат. Однако несмотря на то, что вроде бы все обещало ему достаточно свободного времени, работа затягивалась. В частности, когда хозяйка потребовала перебрать все ткани и устранить или возместить обнаруженные недостатки, Адам споткнулся на первой же драпировке. Прекрасная летняя занавеска из тюля с листьями лавра, вышитыми на ней оранжевыми нитками, была по чьей-то небрежности в одном углу слегка порвана и разлохматилась. Молодой человек потратил не один час в поисках таких тонких и нежных слов, которые позволили бы восстановить поврежденное место. Только ему показалось, что удалось подобрать нитку достаточной тонкости и нежности, как оказалось, что она не подходит по цвету. А когда отыскал необходимый оттенок оранжевого цвета, выяснилось, что занавеска в этом месте слишком густо набрана и ей не хватает легкости, с какой она ниспадает с другого края окна. Все, буквально все здесь, внутри дома, так же как и снаружи, было сделано с невероятным вниманием и старательностью. Первый этаж состоял из холла с широкой, обнимающей его по бокам лестницей, большой столовой и салона в правом крыле, а также зала в левом, который мог использоваться для танцев или музицирования, на что намекала и стоявшая в центре арфа, все еще стройная, но с жалобно расстроенными от действия многолетних сквозняков струнами. Самая разная мебель, гармонично скомпонованная в гарнитуры, но иногда, в интересах стиля, словно насильно разобщенная, восточные ковры, паркет с инкрустациями, ниспадающие драпировки, элегантные подсвечники, пламенеющие вышивки, помпейно-багровые обои, картины, все выполненные пастелью, большие и маленькие зеркала и еще большее изобилие отражавшихся в них предметов, мраморные консоли, хромированные дверные ручки и накладки на замочных скважинах, украшения из стекла и фарфора — все это было изготовлено руками настоящих мастеров и отобрано с очевидным и особым вниманием. Несмотря на то что виллой, по-видимому, пользовались мало и что вряд ли можно было еще что-то добавить, оказалось, что для тех небольших изменений, в которых она нуждалась, необходимо огромное терпение, иногда даже мастерство, граничащее с настоящим искусством. Адаму казалось, что он, заплутав, очутился в каком-то романе эпохи, где ему, подобию недостойного подмастерья великих писателей, доверена задача привести в первозданный вид все, что обветшало под действием времени. Так, вся среда ушла у него на то, чтобы устранить паутину и пыль; четверг — чтобы заполнить уксусом сотни червоточин и потом закупорить воском проеденные в дереве дырочки; а в пятницу он занимался тем, что свивал заново расплетшийся в нескольких местах золотой шнур, насыщал краской выцветшие места на гобеленах, дополнительно подшивал подкладку обивки нескольких стульев и выводил пятна с ковров таких расцветок, что иногда приходилось использовать по пять-шесть перевитых друг с другом слов для того, чтобы получить, например, именно бирюзово-зелено-немного-благородно-лазурно-синий или какой-нибудь еще изысканный оттенок. Кое-что из этой тончайшей работы осталось и на субботу. Вопреки обыкновению Адам завел будильник и поспешил подняться уже при первых проблесках дня, за окном снова лил дождь, а может быть, он и не прекращался. Простуда все еще не отпускала его, он чувствовал слабость, но тем не менее был полон решимости как можно скорее доделать столь высоко оплачиваемую работу. Закусочная «Наше море» еще даже не открылась, а он в мансарде на улице Милована Миловановича, у подножия крутой Балканской, уже взялся за книгу.
Посреди салона, в отличие от равномерно распределенной повсюду пустоты предыдущего дня, он застал незнакомую старую даму весьма солидного возраста, но все же немного моложе кухарки Златаны, в длинном до пола домашнем халате и тапках из плюша. Прическа ее была в некотором беспорядке, очки неестественно увеличивали и без того огромные, спокойно-зеленые глаза, выглядела она так, словно всю ночь не сомкнула глаз, и весь ее вид слегка напугал Адама Лозанича — она походила на больную, недавно отпущенную домой после длительного лечения и не вполне представляющую себе, где находится и что ей теперь делать. Возможно, именно поэтому в ее голосе молодой человек услышал извиняющиеся нотки:
— Надеюсь, я вам не мешаю... У меня была такая бессонница... Обычно мне удается ее перехитрить, меняя сторону кровати... Но вчера вечером я об этом забыла... Вот, ни на минуту не сомкнула глаз... Хотя, скажу вам откровенно, я и не жалею, сейчас мне не до сна...
Не зная, что сказать на все это, Адам учтиво представился и в нескольких словах объяснил, чем он здесь занимается. Она выслушала его, но, казалось, поняла не больше половины.
— А я... Наталия Димитриевич, должно быть... — ответила дама грустно, каждая ее фраза казалась незавершенной, словно она хотела еще что-то добавить, но не хватало желания или сил. — То есть, так утверждает Елена, моя компаньонка... Хотя, по правде говоря, я не вполне в этом уверена...
— Елена? Девушка, которая учит английский? — спросил молодой человек живо, краешком мысли связав имя старушки с тем некрологом, который Кусмук обнаружил во «Времени» или «Правде» за 1938 год, и с Златаниным супом, который во вторник вечером отнесла кому-то девушка, от которой исходил нежный аромат.
— Да... — подтвердила она так же невесело. — Она очень одаренная и внимательная... Не знаю, что бы я без нее делала... Однако Елена думает, что можно бежать... Куда бы она ни уехала, это невозможно... Во всяком случае, невозможно сбежать от родного языка... Мы только что познакомились, но я бы хотела вас просить, имея в виду вашу профессию... Попытайтесь ее переубедить...
— Бежать? От чего бежать?! — спросил молодой человек.
Окна виллы вбирали в себя освобождающийся от пелены ночи рассвет, в его мягком свете все яснее проступали очертания предметов, находящихся в салоне.
— Не знаю... от мучительности... от всего... — пожала плечами Наталия Димитриевич. — Смотрите-ка, значит, это вы починили...
