Юрий Вигорь - Арбат
Толпа начинала бурлить. Все соглашались, что московский народец и впрямь изрядно поглупел, однако светлые умы еще есть… Вопрос в том, на что они направлены. На очередные восхитительные по полету фантазии аферы… Народец сетовал на то, что нынче, дескать, нет вождей. Прямо-таки катастрофическая нехватка вождей и вождиц. Даже любимый путешественник и страновед, народный созерцатель заграницы, матрос камышового плота «Кон-Тики» Юрий Сенкевич стал в это пакостное время президентом Медстройинвестбанка и членом Совета директоров Всероссийского центра молекулярной диагностики и лечения, кинув родную страну на десять миллиардов бюджетных денег, предназначенных для строительства больницы в Солнцеве. Генпрокуратура всего-навсего обвинила его в мошенничестве. Но он, разумеется, остался на свободе под залог… и по-прежнему рассказывает нам байки в телепрограмме «Клуб кинопутешественников»… А мы ему так верили! Как убаюкивающе убедительно звучал его мужественный баритон… В толпе раздавались выкрики, что сегодня вообще некому верить. Зюганов — самовлюбленный болтун-коммуняка, Жирик — продался бандитам, еврей Явлинский — еврею Гусинскому, Путин — заложник «семьи», бродит со свечкой в потемках и ищет вместо посоха вертикаль, чтобы было чем в трудную минуту подпереться…
— Вождей, какие были в старину, нынче нет, милок! — сказала благообразная старушка. — Все насквозь проворовались… Изверились мы, пенсионеры. Лужкову одно время верили, а он в одночасье отдал Москву на откуп бандитам, улицами торгует… Тоже, прости господи, опрокидень… Это ж где такое видывали на Руси, чтоб торговали площадями средь бела дня, как картошкой…
— А вас, писателей, тоже ведь не подпускают к власти, — выкрикнул кто-то в толпе. — Вон ведь в Чехословакии выбрали президентом Вацлава Гавела. Честный мужик, хоть и не профессионал. И навел в стране порядок… Объявил конкурс среди специалистов на министерские посты. А у нас; назначают кого ни попадя. То ворюгу Черномырдина, то «киндерсюрприза». А потом они летят, как горох. А надо так: назначил дурака, сам с ним и убирайся в отставку…
Толпа на Новом Арбате росла. Тротуар был забит машинами. Народ начал высказывать недовольство, что на тротуаре не место для стоянки.
— А вы не удивляйтесь, — сказал миролюбиво Грибовлюбов, — мы — страна абсурда! Издадут распоряжение мэра — и будет тротуар для машин. Никто и удивляться не станет. Есть распоряжение — и порядок. Власть надо слушать и любить. Даже когда тебе отдавливают колесами мозоли. А я бы велел построить на Новом Арбате спидвэй, а улицу сделал пешеходной зоной…
— Да вам тогда памятник надо поставить! — раздался возглас в толпе. — Писатели, они, черти, дюже головастые мужики… Неужели в России нет своего Вацлава Гавела?
— Зато у нас есть Солженицын! — крикнули в ответ. — Нам нужен президент не с твердой рукой, а с ясной головой!
— А как относятся писатели к президенту Путину? — вопрошала толпа.
— А как вы относитесь к зюйд-весту? — спросил в свою очередь критик Доброедов. — Как вы относитесь к лондонскому смогу?
— А никак!
— Никак — это не солидно, — заметил Доброедов. — Раз зюйд-вест породил метеоролог Ельцин, он должен дуть и поворачивать, как флюгер. Рано или поздно результат зюйд-веста будет налицо. Но ясно одно — он никогда не станет норд-вестом. Он никогда не станет ветром серьезных перемен. Метеоролог это не допустит. На то он и метеоролог. Ему по душе зюйд-вест! И Путин будет зюйд-вестом. Неважно почему. Объяснений может быть множество. Зюйд-вест дует в сторону пониженного давления. Над ним тяготеет атмосфера. Вспомните закон Паскаля…
— С вождями в нынешней русской жизни дело швах, — сказал критик Гриболюбов. — Пожалуй, это единственный дефицит в стране. — Старые вожди проворовались, а новые еще не наворовались… Но успели погреть ручонки на газовом на нефтяном костерке и не желают ссориться с паханами и олигархами.
— Скажите, кто из вас завидует вождю? — спросил читателей критик Доброедов.
— Никто, — ответили в толпе.
— Здравая мысль! — кивнул знаменитый критик патлатой головой. — Для простого смертного власть привлекательна только на первый взгляд, а при ближайшем рассмотрении становится обузой. Вождизм, равно как и шаманство требует остранения… Почти все императоры Древнего Рима были извращенцы. Извращенцами были и русские цари, и секретари ЦК КПСС, и генеральные секретари, и их секретарши… Власть заразна… Она противоестественна природе Нормального человека. Я не во всем разделяю позицию писателя Григория Климова в его книге «Синод сионских мудрецов». Но там есть правдивые любопытные факты, есть забавные страницы…
— Но он же шовинист, а вы, писатели, проповедуете космополитизм…
— А мы и не одобряем его шовинистических взглядов, — ответил Доброедов. — Каждый волен писать о том, что ему нравится. Климов считает, вслед за Достоевским, что евреи разрушили и погубили Россию, развалили Америку, миром правит комитет трехсот еврейских стратегов, решивших вдвое сократить население планеты. Я не имею возможности проверить, есть ли такой комитет. Но скажите, почему русские патриоты не создали альтернативный комитет? Почему мы не ложимся костьми за техническую революцию? Почему пребываем в спячке? Почему выбрали на второй срок алкаша Ельцина? Да, еврейский вопрос — это самый серьезный русский вопрос. И недаром Солженицын написал книгу «Двести лет вместе»… Этот вопрос будет злободневным и через сто лет. Он станет особенно злободневным, если Россия превратится в сырьевой придаток Запада, которому всегда выгодно выставить перед русскими образ врага… Раздавленной России как погремушка нужен образ врага. Вы посмотрите, книги по истории еврейства, книги по еврейскому вопросу сейчас продаются лучше, чем книги по истории России. У меня такое впечатление, что русский вопрос никого не интересует в России, его затмил еврейский вопрос. Мы сто лет проповедуем дурацкую идею «Умом Россию не понять…». Но это чушь. Запад нас именно умом и раздевает донага. Мы шовинизированные романтики… Мы патологически разобщены. Мы страна миллионов одиночек! И именно поэтому мы — планктон.
— Да понимаете ли вы, что мы уже не народ, — зажегся критик Гриболюбов. — Москва превращается в какой-то цыганский, азербайджанский табор, все торгуют на тротуарах, на мостовых, под землей, над землей, в больницах, в вагонах метро, а мы даже не имеем возможности выразить наш протест. Мы сами погрязли в этой торговле. Нас сделали выживантами, и мы ухватились за эту ниточку торговли, вообразив, что она — ариаднина нить и выведет нас к свету… На улицах торгуют писатели, ученые, журналисты, художники, профессора медицины. Это стало образом жизни. Мы все — временщики… Шелуха на ветру. Нас оттеснили даже с тротуаров на обочину жизни…
— Как вы считаете, выберут ли на новый срок президентом Путина? — спрашивали из толпы Гриболюбова.
— Конечно, выберут, — встрял в разговор поэт Ябстердумский. — Выберут по инерции. Мы очень инертный народ.
— Да как вы не понимаете, — говорил Гриболюбов, — что выборы — это спектакль, исход которого предрешен заранее. Личность — лишь символ. Один человек в истории ничего не может изменить. Личность сегодня мало что значит на политической арене. Решают кланы. Личность может служить одному клану или другому. Президент вынужден быть самым гибким, самым эластичным человеком в стране.
— А писатели, разве они не продажны?! — крикнул кто-то.
И тут в игру вмешался Аполлинарий Дрыгунов. Он развил теорию значения личности в истории, привел в качестве примера Кутузова и Наполеона, Пушкина и Николая Первого, Савонаролу и Папу Римского Иоанна, Ленина и Гитлера, Ельцина и Горбачева. Он переходил от сцен падения Рима, погрязшего в разврате и завоеванного аскетичными мужественными кельтами, кимврами и тевтонами, к рассуждениям о сытой и развратной жизни сегодняшней Москвы, о нищете провинции. Он переносил читателей на страницы своего нового романа «Гибель Москвы», где в 2003 году киллеры отстреливают в январе так и не успевшего уйти на управление Центральным федеральным округом мэра Лужкова, а на его пост неожиданно выбирают простого порядочного человека, не больного политикой, не страдающего гипертрофированным самолюбием, бывшего управдома Твердыщева. И чем уникален Твердыщев в сравнении с сегодняшними монстрами политики, с маньяками власти, так это тем, что он просто жалеет, просто любит людей, как хозяева любят своих собак, кошек, домашних свинок, ручных крыс и белых мышей, уживающихся в одном доме и не пожирающих друг друга, потому что в этом доме царят ложь, не фальшь, а истинная любовь… И город разрушается не потому, что приходит Твердыщев. Он разрушается потому, что Твердыщев приходит слишком поздно. Ключ сюжета состоял в том, что за лощеными автострадами и частными билдингами центра Москвы, построенными на воровские деньги, отнятые у народа, крылась болезнь города, о которой не подозревал никто… Рушились сотни пустующих новостроек, построенных правительством Москвы на продажу, рушились двести пятьдесят три городских рынка, отданных на откуп криминалу для выкачивания из народа последних соков, рушился город не для людей, самый дорогой город в мире, построенный на двух подземных реках и оползнях. Да, это был триллер, но как он был написан! Он не шел ни в какое сравнение с теми романами-стрелялками, с ворами в законе, с умными на диво милиционерами и фээсбэшниками, которыми завалили рынок издательства «Эксмо» и «Олма-пресс», он уводил читателя с двухмерного криминогенного пространства страниц в третье и четвертое измерение подлинной прозы, уводил в неизмеримые дали, в метафизическое, полное приключений странствие души.
